Аристофан - Осы

Но клянусь, не так-то скоро ты б отделался от них,
Если бы они наелись Филоклеевых стихов.[49]

Бедный люд! Уж нет сомненья,
Что подкралась тирания
Незаметно,
Если ты, второй Аминий, негодяй, косматый фат,[50]
Нас лишаешь тех законов, что народ установил,
Без разумных оснований,
Без искусных убеждений,
Самовластно, как тиран.

Нет, без яростного крика, без сраженья лучше нам
Приступить к переговорам и уладить мирно все.

Нам с тобой – врагом народа, монархистом, – говорить?

Ты – союзник Брасида,[51] венок с бахромой
Ты надел, бороды не стрижешь ты!

Зевс спаситель! Лучше вовсе мне отречься от отца,
Чем таких напастей бурю ежедневно отражать.

Это все еще цветочки, вот дождешься ягодок, –
На три меры слов отсыплем! Погоди, раскаешься!
Ты победу торжествуешь, но придет и твой черед,
И твой заговор раскроет обвинитель на суде.

Ради бога, отвяжитесь от меня вы наконец!
Или есть закон, чтоб с вами мне сражаться целый день?

Ни за что! Мы живот свой положим в бою.
Ты желаешь в тираны над нами попасть.

Вам мерещатся тираны, заговорщики во всем,
Обсуждаете ль вы дело важное или пустяк;
Между тем о тирании уж полвека не слыхать.[52]
Ну а вы соленой рыбой меньше заняты, чем ею.
На базаре даже стали о тиранах все кричать.
Ты себе торгуешь карпа, не салакушку, – сейчас
Продавец дешевой рыбы тут же рядом заворчит:
«Этот, кажется, припасы выбирает, как тиран».
Ты приценишься к порею, чтоб приправить им сардель, –
На тебя взглянувши косо, зеленщица говорит:
«Ишь, порею захотелось! Иль тираном хочешь быть?
Иль должны тебе Афины дань приправами платить?»

В полдень к девке непотребной я зашел вчерашний день.
Оседлать ее собрался, а она озлилась вдруг
И вскричала: «Как! Ты хочешь Гиппием-тираном быть?»

Это так; теперь далось им это слово на язык.
Вот и я хочу избавить злополучного отца
От привычки раноходносудокляузнобольной,
Чтоб, как Морих, благородно мог он жить, – и я же вдруг
В тиранических стремленьях и в измене обвинен!

Поделом тебе, ей-богу! И на птичье молоко
Не сменяю я той жизни, от которой ты меня
Отстраняешь; мне не надо ни угрей, ни скатов: я
Небольшой, в горшке тушеный, съем охотнее процесс.

Ну, конечно, этим блюдом объедаться ты привык.
Впрочем, если помолчишь ты и послушаешь меня,
То, надеюсь, убедишься, что всецело ты не прав.

Я не прав? Судья присяжный?

Оглянися на себя:
Те, кому ты ноги лижешь, все смеются над тобой;
Своего не видишь рабства.

Ты о рабстве помолчи,
Всеми я повелеваю!

Нет, не ты! Ты лишь слуга,
Хоть и мнишь себя владыкой. Объясни, родитель, нам,
От Эллады всей какая достается часть тебе?

Часть немалая.

Пусть судят вот они.

Согласен я.

Все его вы отпустите!

Меч подайте кто-нибудь:
Если мне придется сдаться, грудью брошусь на него.

Ну а если приговор их ты не примешь, что тогда?

Мне не пить неразведенных… трех оболов в честь богов.

Теперь, питомец нашей школы,
Ты должен речи новизной
Блеснуть и показать нам…

Скорее письменный прибор из дома принесите!

Все то, что скажет мне старик, для памяти замечу.

…Что против нынешних юнцов
Готов ты выступить всегда.
Смотри: спор не на шутку,
Рискуешь головой.
Когда – минуй нас горе! –
Победу он одержит.

А ну, каков, посмотрим, ты, когда тебя раздразнят?

Что будет, говорите вы, когда он верх одержит?

Тогда нигде, ни для чего
Годны не будут старики;
На смех нас станут поднимать
На каждом перекрестке,
Звать будут ветвеносцами,[53]
Судейским хламом.

Ну, приятель, тебе предстоит говорить о могуществе царственном нашем;
Уж пора; начинай состязанье смелей, испытай красноречия силу.

От барьера мой бег я сейчас же начну и тебе доказать постараюсь,
Что могуществом нашим любому царю мы ничуть и ни в чем не уступим.
Есть ли большее счастье, надежней судьба в наши дни, чем судейская доля?
Кто роскошней живет, кто гроза для людей, несмотря на преклонные годы?
С ложа только я сполз, а меня уж давно у ограды суда поджидают
Люди роста большого, преважный народ… Подойти я к суду не успею,
Принимаю пожатия холеных рук, много денег покравших народных,
И с мольбой предо мной они гнутся в дугу, разливаются в жалобных воплях:
«Умоляю тебя, пожалей, мой отец! Может быть, ты и сам поживился,
Когда должность имел или войско снабжал провиантом в военное время».
Я – ничто для него, но он знает меня потому, что оправдан был мною.

Что сказал ты сейчас о просителях, пусть нам для памяти будет заметкой.

Наконец, размягченный мольбами, вхожу, отряхнувши всю ярости пену,
Но в суде никаких обещаний моих исполнять не имею привычки,
Только слушаю я, как на все голоса у меня оправдания просят.
И каких же, каких обольстительных слов в заседанье судья не услышит?
К нищете сострадания просит один и к несчастьям своим прибавляет
Десять бедствий еще; до того он дойдет, что ко мне приравнять его можно.
Тот нам сказку расскажет, исполнит другой из Эзопа забавную басню,[54]
А иные острят, чтобы нас рассмешить и смирить раздражение наше.
Но, увидев, что мы не поддались ему, он ребят поскорее притащит,[55]
Приведет сыновей, приведет дочерей… Я сижу и внимаю защите,
А они, сбившись в кучу, все вместе ревут, и опять их отец, точно бога,
Умолять нас начнет, заклиная детьми, и пощады, трепещущий, просит:
«Если криком ягнят веселится ваш слух, ради голоса мальчика сжальтесь!
Если визг поросят больше радует вас, ради дочки меня пожалейте!»
Ну, тогда мы чуть-чуть станем мягче к нему, раздражения струны ослабим…
Или это не власть, не великая власть? Не глумимся ли мы над богатством?

Вот еще за тобой преимущество я запишу: над богатством глумленье;
Но сказать не забудь, что за выгоды ты, повелитель Эллады, имеешь.

Если юношей к нам на осмотр приведут, мы любуемся их наготою,[56]
А когда к нам на суд попадется Эагр, не дождаться ему оправданья[57]
До тех пор, пока он не прочтет пред судом из «Ниобы» прекрасный отрывок;[58]
Коль в процессе победу одержит флейтист, то в награду за наше решенье
Он с ремнем на губах мелодичной игрой выходящих судей провожает.
Если умер отец и наследнице сам в завещании мужа назначил,
То пускай завещанье его и печать, заключенная важно в футляре,
От досады ревут, если могут, – они для суда не имеют значенья:
Сироту отдаем мы женою тому, кто мольбами склонить нас сумеет.
И отчета мы в том никому не даем, не в пример остальным учрежденьям.