Исократ - Собрание речей

Какое из пелопоннесских государств могло бы выдержать такую войну, которая, вероятно, возникла бы, если бы мы того захотели? Какое из них не было бы охвачено изумлением и страхом перед собравшимся войском, которое совершило такие дела, которое воодушевлено справедливым гневом против виновников этих крайних мер, доведено до отчаянной решимости и презрения к собственной жизни? Перед войском, которое к тому же было бы свободно от повседневных забот и занято исключительно войной, перед войском, похожим во всем на отряд наемников, но обладающим такой доблестью и такой подготовкой, как ни одно кем-либо созданное войско? Перед войском, независимым от какой бы то ни было государственной власти, способным располагаться под открытым небом, передвигаться в любом направлении? Перед войском, которое легко оказывалось бы в соседстве с кем бы ни захотело, и которое всякую местность, пригодную для ведения войны, считало бы своим отечеством? И вот я думаю, стоит только облечь в слова подобный план и сделать его известным среди эллинов, как враги наши придут в смятение, а в особенности, если мы будем к тому же принуждены привести его в исполнение. Представьте себе их душевное состояние, если сами они окажутся в тяжелом положении, а нам не смогут причинить вреда? Если они увидят свои собственные города в осаде, между тем как наш город в результате принятых мер никогда не испытает подобного несчастья? И если к тому же они увидят, что нам легко снабжать себя средствами к существованию из собственных запасов и из военной добычи, им же, напротив, трудно, так как не одно и то же заботиться о подобном войске или прокормить население города?

Но самым горьким было бы для них сознавать, что наши домашние живут в полном довольствии и видеть, как их собственные семьи повседневно нуждаются в самом необходимом и однако ж быть не в силах облегчить их страдания; видеть, что, обработав поля, они теряют и семена, и урожай, но понимать, что оставив землю невозделанной, они совсем не смогут выдержать войну. Но, может быть, сплотившись и создав общее войско, они станут преследовать нас и препятствовать тому, чтобы мы причиняли им вред. Однако же, чего мы могли бы пожелать более горячо, чем встретить выстроившихся против нас для сражения в той же неудобной местности людей недисциплинированных, отовсюду набранных и повинующихся разным командирам? Не потребовалось бы большого труда, чтобы быстро заставить их принять бой в условиях выгодных не им, а нам. Не хватило бы оставшейся части дня, если бы мы попытались перечислить все преимущества, которые получили бы при подобном образе действий. Ведь всем известно, что мы одержали верх над эллинами не благодаря размерам нашего государства и не численностью населения[293], но тем, что установили государственный порядок по образцу войска, хорошо организованного и охотно повинующегося своим командирам. Итак, если мы введем у себя во всей чистоте тот строй, простое подражание которому уже приносило пользу, то, несомненно, мы легко одолеем наших противников.

Мы также знаем, что основатели этого города вступили в Пелопоннес, имея в своем распоряжении лишь небольшое войско и тем не менее подчинили себе много могущественных городов. Так вот, было бы полезно последовать примеру наших предков, и после того, как мы потерпели неудачу, вернуться к началу нашего пути и попытаться возвратить себе почет и власть, которыми мы обладали прежде. Но всего позорнее было бы, если бы зная о том, как афиняне покинули свою землю ради свободы других, мы ради собственного спасения не посмели бы бросить свой город; в то время как мы должны были бы давать другим пример подобных поступков, мы даже не захотели бы следовать примеру афинян. И вот что еще более достойно осмеяния: фокейцы, спасаясь бегством от власти персидского царя, покинули Азию и основали новое поселение в Массалии, мы же дошли до такого малодушия, что готовы подчиниться приказу тех, над которыми неизменно властвовали в прошлом. Не следует, однако, сосредоточивать свое внимание на том дне, в который мы были бы вынуждены отослать от нас самых близких нам людей. Нет, нам следует смотреть вперед и представлять себе то время, когда мы, одержав победу над врагами, восстановим наше отечество, вернем назад наши семьи и докажем всем, что и сейчас мы пострадали не по справедливости и в прошлое время справедливо предъявляли права на первенство.

Дело обстоит следующим образом. Я внес эти предложения не с тем, чтобы мы уже теперь их осуществили, и не потому, что нет иного пути спасения, но желая внушить вам убеждение, что и эти несчастья и еще более тяжелые следует выдержать, прежде чем подписать относительно Мессении договор, какой нам приказывают. Я бы не призывал вас к войне так усердно, если бы не видел, что мир, к которому приведет осуществление моих предложений, стал бы почетным и прочным, а мир, к которому приведут предложения кое-каких советчиков, будет не только позорным, но и недолговечным. Ведь если мы поселим возле нашей границы илотов и станем смотреть сквозь пальцы на то, как их город крепнет, кто же не понимает, что мы будем вовлечены в непрестанные волнения и опасности? Так что рассуждающие об осторожности не замечают, что обеспечивают нам мир на короткое время, а войну готовят на вечные времена. Я бы поставил перед этими людьми такой вопрос: во имя чего, по их мнению, следует отдавать свою жизнь в сражениях? Не тогда ли, когда враги предъявляют нам требования, противоречащие нашему праву, отсекают кусок нашей земли, освобождают наших рабов и поселяют их на той земле, которую оставили нам наши отцы, а нас не только лишают собственности, но вдобавок ко всем бедам подвергают бесчестью?

Я же считаю, что ради защиты наших прав возможно перенести не только войну, но изгнание и смерть. Лучше умереть с доброй славой, которой мы всегда пользовались, чем жить в позоре, который навлечем на себя, выполнив то, что приказывают нам. Коротко говоря, лучше быть уничтоженными, чем стать посмешищем наших врагов. Люди, пользовавшиеся таким почетом, обладавшие таким высоким образом мыслей должны выбрать одно из двух: либо занимать первое место среди эллинов, либо погибнуть, не сделав ничего низменного, но завершив свою жизнь доблестным концом!

Поняв это, нужно отбросить малодушие и не слушаться союзников, которые прежде подчинялись нашему руководству; самостоятельно рассмотрев положение вещей, выбрать не то, что легче для них, а то, что достойно Лакедемона и наших прошлых деяний. Ведь об одном и том же не все должны судить одинакового каждый в соответствии с теми принципами, которые с самого начала положил в основу своей жизни. Никто не упрекнул бы эпидаврийцев, коринфян или флиасийцев за то, что они только и думают, как сохранить жизнь. Лакедемонянам же не пристало думать о сохранении жизни любыми средствами. Им следует предпочесть смерть со славою бесславному спасению. Ибо тем, кто ревнует о доблести, надлежит больше всего заботиться о том, чтобы не совершить чего-либо постыдного. Ведь малодушие государств не в меньшей степени проявляется в подобных решениях, чем в опасностях войны. То, что происходит на поле боя, в значительной мере есть дело случая, но решение, принятое здесь, является свидетельством нашего образа мыслей. Так что нам следует прилагать усилия к достижению победы не в меньшей степени здесь при предстоящем голосовании, чем в борьбе с оружием в руках.

Удивительно, что некоторые люди готовы отдать жизнь ради собственной славы, но меняют мнение, когда дело касается нашей общей славы. Между тем ради нее стоит все претерпеть, чтобы наш город не был опозорен и не утратил почетного положения, которое он занимал при наших отцах. Хотя на нашем пути стоят многочисленные и тяжкие препятствия, которые должны быть преодолены, больше всего нам следует остерегаться того, чтобы не показаться трусами, идущими на уступки врагам вопреки своим правам. Стыдно было бы увидеть, как те, кто был удостоен чести главенствовать над эллинами, выполняют чужие приказания. Насколько бы мы оказались хуже наших предков: они готовы были идти на смерть, желая подчинить других своим приказаниям[294], а мы не осмеливаемся подвергнуть себя риску даже для того, чтобы избавиться от необходимости исполнять чужие повеления.

Пришлось бы краснеть также и при мысли об Олимпийских играх и о других торжественных празднествах, на которых каждый из нас бывал в большей степени предметом зависти и восхищения, чем атлеты, заслужившие победу на соревнованиях. Кто же из нас осмелится посетить их, если вместо прежнего уважения он почувствует к себе презрение, вместо восхищения, заслуженного доблестью, привлечет к себе общее внимание вследствие своей трусости? И вдобавок ко всему он увидел бы, как наши рабы приносят в дар богам первинки плодов от той земли, которую завещали нам каши отцы, и совершают жертвоприношения пышнее, чем мы, да еще услышал бы едкие насмешки над нами, естественные в устах тех, кто раньше находился в самом тяжелом рабстве, а теперь подписывает договоры наравне со своими господами. Нет слов, чтобы выразить, как жестоко страдал бы каждый из нас, видя все это. Вот обстоятельства, которые надо обсудить теперь, чтобы не возмущаться, когда уже нельзя будет ничего поделать. Нет, вам нужно уже сейчас подумать, чтобы ничего подобного не произошло. В прошлом мы не допускали свободы слова даже для свободнорожденных, а теперь на виду у всех терпим дерзости со стороны рабов. Не постыдно ли это? Если мы такое допустим, то окажется, что в прошлом мы бахвалились, а по природе ничем не отличались от других людей и только напускали на себя суровость и важность. Не дадим же повода для хулы тем, кто привык нас хулить, напротив, попытаемся опровергнуть их доводы, совершая деяния, подобные подвигам предков.