Ознакомительная версия.
357
Hor 513, 7: Stabat namque iuxta crucem Iesu mater eius. Ср.: Ин 19, 25. По мнению К. Бильмейера (BdEW 260, 6, Anm. unten), приводимая фраза также может свидетельствовать о том, что Генриху Сузо могла быть знакома написанная Якопоне да Тоди (ум. 1306) секвенция «Stabat mater».
См.: Ин 19, 26–7.
Ср.: Мф 27, 51.
Ср.: Мф 16, 24.
Ср.: Рим 11, 33.
Исследователи и комментаторы расходятся в понимании смысла этой фразы. По одной версии, в данном случае, по-видимому, имеется в виду архангел. По другой версии, речь может идти о пречистой человеческой плоти Божьей Матери или Иисуса Христа, что более согласуется с содержанием главы.
Иер 29, 11.
Ср.: Bonaventura. Breviloquium IV, 2 // Bonaventura. Opera omnia. Tomus V: Opuscula varia theologica. Ad Craras Aquas (Quaracchi), 1891, p. 242–243. См. также: Bernardus Claraevallensis. Sermo in Dominica infra Octavam Assumptionis. 1 // S. Bernardus Claraevallensis. Opera omnia / ed. J. Leclerq, C.H. Talbot et H.M. Rochais. Vol. V: Sermones II. Romae, 1968, p. 262, 6–7: sed, gratias Deo, per unum nihilominis virum et mulierem unam omnia restaurantur.
Ср.: Bernardus Claraevallensis. Sermo in Dominica infra Octavam Assumptionis. 1 // S. Bernardus Claraevallensis. Opera omnia / ed. J. Leclerq, C.H. Talbot et H.M. Rochais. Vol. V: Sermones II. Romae, 1968, p. 262, 17–19: non sola illi cantatur misericordia, cantatur pariter et iudicium, quia, etsi didicit ex his quae passus est compassionem, ut misericors fieret, habet tamen et iudiciariam potestatem; idem. Sermo 5 In Nativitate. 3 // S. Bernardus Claraevallensis. Opera omnia. Vol. IV: Sermones I. Romae, 1966, p. 267, 24-268, 3: Non minus iustus quam misericors est, cui misericordia et iudicium decantatur. Verum id quidem: «cui vult miseretur, et quem vult indurat» (Ps 100, 1); sed quod miseretur, proprium illi est. Es se enim sumit materiam et velut quoddam seminarium miserendi. Nam quod iudicat et condemnat, nos eum quodammodo cogimus, ut longe aliter de corde ipsius miseratio quam animadversio procedere videatur.
BdEW 266, 3: daz irdenschparadys. По-видимому, Генрих Сузо отсылает здесь к распространенному средневековому представлению о рае как о некоем месте на земле, в сфере сотворенной природы. Рай, точнее, райский сад, парадиз, должен был находиться именно в сфере сотворенной природы, по той простой причине, что туда были изначально помещены первые люди Адам и Ева. И поскольку они являются сотворенными живыми существами, то могут существовать лишь в сфере сотворенного, точнее телесного сотворенного, так как они имеют тела. На небесах, в сфере несотворенной, божественной природы, они находиться не могли. Возможно, отсылая к этой примитивной средневековой модели мироустройства, Сузо в действительности пытался с самого начала обезопасить себя от отдававшего оригенизмом экземпляриз-ма в духе Экхарта, согласно которому все вещи первоначально, до момента творения находились в Боге, понимаемом как чистое бытие и Ум, как в своем образце (exemplar). Аналогичные воззрения играют важную конструктивную роль в «Духовном браке» средневекового фламандского мистика Яна ван Рюйсбрука: Jan van Ruusbroec. Die geestelike brulocht, a 7–9 // Jan van Ruusbroec. Opera omnia. T. 3 (Corpus Christianorum, Continuatio Mediaevalis CIII). Turnhout: Brepols, 1988, p. 151: Ende hi hadse gheset inden beghinne in die hoochste stat, ende in die scoonste ende in die rijcste ende in die weldichste van eertrijcke, dat was inden paradise. Согласно Рюйсбруку, первоначально человеческая природа занимает самое достойное место в сотворенном мире. Этот сотворенный мир Рюйсбрук называет «землей», или «царством земным» (eertrijcke, a 8). Самым достойным для человеческой природы местом на земле оказывается рай. В своем латинском переводе «Духовного брака» Сурий передает эту фразу с подчеркнутой изысканностью высокого стиля: «Collocaratque eam iam inde ab initio in editissimo ac elegantissimo terrae loco, qui caeteris opulentia, gaudio, voluptate, deliciispraestaret, id est, inparadiso» (a 10–12, p. 150).
Артаксеркс.
См.: Есфирь 2, 9-18.
По средневековым представлениям, отловить единорога может только Дева Мария, потому что, согласно Исидору Севильскому, единорог символизирует
Иисуса Христа. Данный пример мифологической символизации имел в средние века не только богословско-символическую, но и натурфилософскую значимость: тот факт, что никто из людей не мог отловить единорога и показать его другим, еще не означал, что единорогов не существует. Скорее, в глазах верующих христиан он доказывал обратное, а именно, что в этом мире, сотворенном Богом, единороги, скорее, существуют. Таким образом, рассмотренное как факт природы, существование единорогов укрепляло веру.
Именно поэтому были так часты свидетельства людей, видевших единорогов или встречавших их следы (хотя и не поймавших этих диковинных зверей). И именно поэтому сомневаться в большинстве из них у современников также не было никаких причин. См. подробнее: Schultz A. Die Legende vom Leben der Jungfrau Maria und ihre Darstellung in der bildenden Kunst des Mittelalters. Leipzig, 1878, S. 55 sq.; Lauchert, Friedrich. Geschichte des Physiologus. Strassburg: Trnbner, 1889, S. 22 sq., 176, 213.
Данная глава написана в форме плача Девы Марии под Крестом о Страстях Сына Ее, который был одним из излюбленных жанров религиозной поэзии и одной из наиболее широко распространенных литературных форм выражения средневекового благочестия в Византии, на сирийском Востоке и латинском Западе. Генрих Сузо в данном случае в наибольшей степени подражает сочинению «Книга о Страстях Христовых и скорбях и причитаниях Матери Его» («Liber de passione Christi et doloribus et planctibus matris eius»), приписывавшемуся в Средние века Бернарду Клервосскому и довольно часто встречающемуся как на латыни, так и в переводах на другие европейские языки в сборниках мистических и благочестивых текстов. В настоящее время эта атрибуция у большинства исследователей вызывает сомнения. Это сочинение Пс. – Бернарда Сузо также активно использует в 19 и 20 главах «Книги Вечной Премудрости».
Мф 27, 46.
Ин 19, 30.
Ср.: Фил 2, 8.
Лк 23, 46.
Эти четыре момента и составляют далее основное содержание четырех глав (с 21-й по 24-ю) II части «Книги Вечной Премудрости».
По-видимому, Сузо имеет здесь в виду эпидемию чумы 1328–1329 гг.
Ср. Пс 18, 5: «Объяли меня муки смертные».
Ср. Прем 5, 11: «Или яко птицы, прелетающия по аэру, ни едино обретается знамение пути».
Буквально: «вы, розы цветущие» (BdEW 281, 27: ir bluejenden rosen).
Ср.: Мф 25, 8–9: «Неразумные же сказали мудрым: дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут. А мудрые отвечали: чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе».
Этот же образ встречается в 39-й главе «Жизнеописания» Генриха Сузо.
Притчи 1, 7: «Начало премудрости страх Господень».
Речь в данном случае, по-видимому, идет о жерлах вулканов и причинах конденсации воды в дождевых облаках. Обе темы, возможно, изначально восходят к сочинению Аристотеля «Метеорологика», в котором говорится и об испарении и конденсации воды в облаках (340b—342a, 347a-b), и об извержении вулкана (367a).
Данный образ очень напоминает знаменитую метафору пещеры из «Государства» Платона (кн. VII, 514a—517a), хотя текст этого платоновского сочинения был Генриху Сузо, скорее всего, неизвестен. Но каково бы ни было происхождение этого образа, Сузо дает ему яркую и оригинальную интерпретацию, одновременно пронзительно человеческую и натуралистическую, особенно если принять во внимание, что описанная картина вполне соответствует принятой в Средневековье жестокой практике тюремного заключения.
BdEW 294, 23: daz einig ein.
Пс 146 (145), 1.
Пс 33 (32), 1.
Содержательно это высказывание Генриха Сузо о самоуничижении перед Богом и всеми людьми интересно сравнить с позицией другого представителя немецкой мистики – Иоанна Таулера. В проповеди «Qui spiritu dei aguntur, hii filii dei sunt» (Vetter Pr. 43: Die Predigten Taulers, Aus der Engelberger und der Freiburger Handschrift sowie aus Schmidts Abschriften der ehemaligen Strafiburger Handschriften / Hrsg. F. Vetter. Berlin, 1910, S. 187, 13–16) Таулер говорит о послушании, делая акцент на социальной перспективе этой добродетели, имеющей значение не только для монахов, но также и для мирян: «Also sol der mensche sich under werffen einem ieklichen; in sol dunken das alle menschen rechter haben wan er, und sol sich gegen nieman setzen in deheiner wise, und losse einen ieklichen recht haben. Denne in sol von grunde des dunken das alle menschen rechter haben wan er» («Человеку следует слушаться каждого с той мыслью, что все люди – более праведные, чем он, и не противиться никому, считая других праведными, и в основном надлежит ему думать о том, что все люди праведнее его»). Добродетель послушания становится тем самым для Таулера нравственной максимой, имеющей не столько практический характер, сколько метафизически-экземпляристский и формально-нормативный смысл. Она раскрывает фундаментальные закономерности человеческого бытия, в частности – коммуникативную природу человеческой социальности. В самом деле, в своей концепции Таулер опирается на метафизическую позицию экземпляризма, с точки зрения которого евангельские добродетели понимаются как образец, как идеальная модель поведения, приводящая человека к непосредственному единству с Божественной сущностью. Свою позицию этического экземпляризма в понимании добродетели послушания Таулер кратко формулирует в другой проповеди: «Den sol man sich under werffen und gehorsamen und nut usser im selber leben» («Следует покорить себя и быть послушным, а не жить внешне», Vetter 223, 29–30). Конкретным практическим руководством в приведенной формулировке этот тезис, конечно, из-за своей радикальности быть не может. Таулер, по-видимому, и не имеет это в виду, дважды повторяя, что речь идет о том, о чем человек, вступая в отношения с другими людьми, должен, прежде всего, думать, т. е. о радикальной позиции сознания. С практической же точки зрения основанное на такой позиции сознания поведение будет, в отличие от слов, истинным воспеванием славы Богу.
Ознакомительная версия.
