Перед нами отражение воззрений и суждений, нашедших широкое распространение в историографии этого времени. Нельзя, однако, сказать, что идея судьбы занимает первенствующее место в исторической концепции Трога.
В литературе давно уже было указано на противоположность в этом отношении Трога и Курция Руфа при изображении деятельности Александра Македонского: у последнего Александр – баловень счастья, вознесенный судьбой на недосягаемую высоту и превращающийся вследствие этого в капризного восточного деспота; у Трога Александр – тиран, с холодным расчетом расправляющийся со своими друзьями(16). В «Historiae Philippicae» главным историческим фактором в процессе возникновения и падения мировых держав, в судьбе отдельных деятелей и целых государств служит другое: их моральные качества – mores, которые наряду с «судьбой» определяют ход исторических событий.
Во всякое время в политико-философской и исторической литературе, в языке ораторов, в обиходе политической жизни существует запас понятий и соответствующих терминов, постоянно используемых. Однако в зависимости от политических взглядов, социальной принадлежности и особенностей идеологии в эти термины вкладывается различное содержание, их применяют в разных целях.
В римской литературе I в. до н.э. мы наблюдаем указанное явление в особенно отчетливой форме. У любого автора этого времени можно встретить такие термины, как «доблесть» (virtus), «алчность» (avaritia), «высокомерие» (superbia), «справедливость» (justitia), «мягкость, кротость» (dementia), «умеренность» (moderatio), «свобода» (libertas), «роскошь» (luxuria) и др. Но ясно, что рассуждения на морально-философские темы в которых используется эта или сходная фразеология, служат разным целям, скрывают различные убеждения и программы. Одной из трудностей исследователя и являются раскрытие этого внутреннего многообразия в употреблении одинаковых формул и терминов, установление специфики, характерной для данного автора. В советской исторической литературе есть опыт изучения морально-политической фразеологии в связи с основными линиями идеологической борьбы последнего века республики. Утченко в своем труде «Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики»(17) подробно рассматривает политические взгляды и программы консервативной и демократической партий в Риме, представителями которых он считает Цицерона и Саллюстия. Очень содержательная и интересная книга Утченко необходима каждому, кто изучает идеологическую борьбу времени конца республики. Однако автор рассматривает двух представителей политической философии этого периода, на наш взгляд, несколько изолированно, не показывая в достаточной мере их концепций на фоне современной им греко-римской историографии. Утченко прав, утверждая, что если римские моральные критерии «звучат теперь как определения чисто моральных качеств, то римляне вкладывают в них иной, более широкий, пожалуй, правильнее сказать – «синтетический» смысл»(18), доказывая, что термины, казалось бы, соответствующие греческим терминам (например, officium и καΰηκον), у римлян получали особый смысл(19). Но все же важно было бы, не ограничиваясь этим утверждением, определить степень влияния идей греческой политической философии в римской среде, тем более, что римские историки (Помпей Трог служит здесь ярким примером) нередко использовали исторические произведения греков, в которых постоянно применялись положения этой философии.
Со времени распространения софистики и риторики и проникновения их в область греческой историографии, т.е. уже в IV в. до н.э., а еще более в эллинистическую эпоху для этой историографии характерно преобладающее значение в ней морально-философских и дидактических элементов. Учение о доблести (αρετή) и добродетелях в их вариантах сообразно с воззрениями различных школ, нередко причудливое сочетание этих воззрений нашло яркое отражение в исторических трудах. Характерной чертой этих трудов являются эклектизм, присущий философии эллинистическо-римского времени, соединение идей, имевших различные корни.
Взгляды греческих философов встречались с другими воззрениями, сложившимися на римской почве: с представлением о древних нравах (mores antiqui severitatis, по выражению Трога) и их значении для жизни государства. Философию истории, рисующую ход исторического процесса как изменение в состоянии нравов, утрату прежней справедливости, скромности и воздержания, которым на смену пришли жадность (avaritia), роскошь (luxuria), наглость (arrogantia) и надменность (superbia), развивал в своих «Origines» еще Катон, laudator temporis acti. Сто лет спустя это толкование истории было уже одним из историко-философских loci communes, встречающихся у представителей различных партий и направлений: сторонники аристократической республики и цезарианцы, крайние и умеренные, современники крушения республики и писатели императорского времени, стоики и последователи Эпикура – все они восхваляют древние нравы (mores antiqui) и противополагают их современной роскоши и безнравственности. У Цицерона и Саллюстия, Ливия и Тацита, Горация и Помпея Трога можно легко найти сходные суждения и формулы. Вырабатывается определенный стандарт, терминология тождественна у самых различных авторов, что не исключает, однако, и некоторого их своеобразия.
Учение о добродетелях не оставалось неизменным: в отличие от первоначальной теории, позднее, как это видно из трактата Цицерона «Об обязанностях» (I, 4, 6), из трех основных добродетелей: храбрости (ανδρεία, fortitudo), мудрости (σοφρο-σύνη, sapientia) и справедливости (δικαιοσύνη, justitia) – первая, храбрость, несколько снижается в своем значении. Без справедливости храбрость уже не является истинной добродетелью. Воздействие учения о добродетелях именно в такой позднейшей форме, когда на первый план выдвигаются «справедливость» и «мудрость», мы находим в «Historiae Philippicae». Трог дает обильный материал для моральной характеристики исторических деятелей. Первое, что можно подметить в этих характеристиках, это то, что положительные черты в них выступают менее ярко, чем отрицательные. Историческим деятелям и даже целым государствам, которых он характеризует с положительной стороны, у него присущи две добродетели: умеренность и справедливость.
Умеренность (moderatio) – одно из главных достоинств тех царей, которых восхваляет автор. Она свойственна знати (principes) и царям в далекую пору существования добрых нравов. Умеренностью отличалась, например, в древности персидская знать. Moderatio характеризует и деятельность древних македонских царей, пользовавшихся любовью народа, как Аргей и др. Вообще умеренность – это отличительное свойство тех царей, деятельность которых представляет резкий контраст поведению и приемам основателей держав, завоевателей. Таков, например, Птолемей I в Египте, умеренность которого после его победы над Деметрием Полиоркетом принесла ему более славы, чем самая победа, Анаксилай в Сицилии и др. Но особенно выдвигается значение этой добродетели в изображении скифов. Если бы и у других смертных, по словам Трога, была такая же умеренность, то войны прекратились бы на земле (Just. II 2, 11).
Другая добродетель, также характеризующая древние нравы и доблестных правителей, – это справедливость (justitia). В первобытном состоянии (см. описание жизни скифов и Сатурнова века в Италии: ibid. II 2; XLIII 1) справедливость является одним из природных качеств (ingenia), позднее она – следствие мудрых законов. Солон – это муж замечательной справедливости (vir justitiae insignis). Ликург своими законами направляет деятельность первых людей Спарты на создание справедливой власти. Обычно обе добродетели встречаются вместе.
Значительно более полной представляется характеристика отрицательных свойств царей и правителей. Перед нами на протяжении всего труда Помпея Трога явственно и неоднократно выступает яркий образ тирана со всеми присущими ему отрицательными моральными качествами. Но жестокость, надменность, низкие страсти и прочее свойственны отнюдь не только тиранам: это – явление более общего порядка, связанное с общим ходом исторического развития. Прежние добрые нравы сменяются иными.
Стремление к роскоши, как определяющая черта в развитии общества или в характеристике отдельных лиц, выступает отнюдь не в одной какой-нибудь главе или книге Трога: упоминания о ней проходят через весь его труд. Подробно, например, говорится о роскоши и борьбе с ней в связи с деятельностью Пифагора (ibid. XX 4). В начале своего труда Трог говорит о лидийцах, народе некогда могущественном благодаря своей энергии (industria). Впоследствии, однако, лидийцы впали в изнеженность и роскошь и утратили первоначальную доблесть. У македонян роскошь впервые появляется после битвы при Иссе, когда начинаются пышные пиры и входят в обычай великолепные блюда. Александр все больше стремится подражать персидской роскоши, надевает диадему, облекается в пышные одежды; его окружают толпы наложниц (ibid. XII 3). Изображая очень красочно нравы Птолемея IV, автор указывает, что царь Египта предался роскоши, а за ним последовали придворные и армия, проводившие жизнь в праздности и бездействии (ibid. XXX 1). Последние Селевкиды окончательно губят государство теми же пороками (luxuria).
