то усталый скрывался в пещеру.
Клином, длинен и остер, далеко́ выдвигается в море
Мыс, с обоих боков омываем морскою волною.
780 Дикий Циклоп на него забрался и сел посередке.
Влезли следом за ним без призора бродящие овцы.
После того как у ног положил он сосну, что служила
Палкой пастушьей ему и годилась бы смело на мачту,
Взял он перстами свирель, из сотни скрепленную дудок,
785 И услыхали его деревенские посвисты горы,
И услыхали ручьи. В тени, за скалою укрывшись,
С Акидом нежилась я и внимательным слухом ловила
Издали песни слова, и память мне их сохранила.
«Ты, Галатея, белей лепестков белоснежной лигустры,
790 Вешних цветущих лугов и выше ольхи длинноствольной,
Ты светлей хрусталя, молодого игривей козленка!
Глаже ты раковин тех, что весь век обтираются морем;
Зимнего солнца милей, отрадней, чем летние тени;
Гордых платанов стройней, деревьев щедрее плодовых;
795 Льдинки прозрачнее ты; винограда поспевшего слаще.
Мягче творога ты, лебяжьего легче ты пуха, —
Если б не бегала прочь! — орошенного сада прелестней.
Но, Галатея, — быков ты, еще не смиренных, свирепей,
Зыбких обманчивых струй и тверже дубов суковатых,
800 Веток упорней ветлы, упорней лозы белолистой;
Горных ты бешеней рек, неподвижнее этих утесов;
Жгучее пламени ты, хваленых надменней павлинов;
Трибул ты сельских грубей: лютее медведицы стельной;
Глуше, чем моря прибой, беспощадней задетой гадюки.
805 И, — это прежде всего, кабы мог, у тебя бы я отнял! —
Ты убегаешь быстрее оленя, гонимого звонким
Лаем, и даже ветров дуновенья воздушного легче.
Если б ты знала меня, не бежала бы, но прокляла бы
Ты промедленье свое, меня удержать бы старалась.
810 Есть у меня на горе́ с нависающим сводом пещеры,
Даже и в лета разгар у меня не почувствуешь солнца, —
И не почувствуешь стуж. Под плодами сгибаются ветви;
Есть на лозах витых подобные золоту гроздья,
Есть и пурпурные. Те и другие тебе сберегаю.
815 Будешь своею рукой под тенью рожденные леса
Нежные ягоды брать; рвать будешь осенние терны,
Слив наберешь — не одних от черного сока багровых,
Но и других, благородных, на воск весенний похожих.
Станешь моею женой, — недостатка не будет в каштанах,
820 Да и во всяких плодах: к услугам твоим все деревья.
Этот вот скот — весь мой, и немало в долинах пасется;
Много укрыто в лесу, но много и в хлевах пещерных.
Если спросишь меня — числа я назвать не сумею;
Бедным — подсчитывать скот. Коль его я расхваливать буду,
825 Ты не поверишь словам. А придешь — так сама убедишься,
Как еле-еле несут напряженное вымя коровы.
Есть — приплод молодой — ягнята в теплых овчарнях,
Есть и ровни ягнят — в других овчарнях козлята.
Век белоснежное есть молоко. Для питья остается
830 Часть. Другую же часть сохраняют творожные сгустки.
И не простые дары тебя ждут, узнаешь и больше
Радости: лани там есть, и зайцы есть там, и козы,
Там и чета голубей, и гнездо с древесной вершины.
Двух я недавно сыскал, — играть они могут с тобою, —
835 Сходных друг с другом во всем настолько, что ты ошибешься,
Там на высоких горах волосатой медведицы деток.
Я их достал и сказал: госпоже сохраним их в подарок!
Вынырни только — пора! — головой из лазурного моря!
О Галатея, приди! Подарков моих не отвергни!
840 Знаю свое я лицо: в отражении влаги прозрачной
Видел себя я на днях, и моя мне понравилась внешность.
Как я велик, посмотри! Не крупней и Юпитер на небе
Телом, — уж если у вас повествуют, что миром какой-то
Правит Юпитер. Мои в изобилии волосы пали
845 На запрокинутый лоб и, как лес, затеняют мне плечи.
Ты о щетине густой, на всем моем теле торчащей,
Дурно не думай, затем что без зелени дурны деревья;
Конь — коль на шее его золотая не треплется грива;
Птиц покрывает перо; для овец их шерсть — украшенье.
850 Муж красив бородой и колючей щетиной на теле.
Глаз во лбу у меня единственный, величиною
Вроде большого щита. Что ж? Разве великое солнце
В мире не видит всего? А глаз его круглый единствен.
Кроме того, мой отец владыкою в вашем же море;
855 Будет он свекром тебе. О, сжалься, молителя просьбы
Выслушай! Ибо одной твоей покоряюсь я власти.
Я презираю Эфир и Юпитера с молнией грозной, —
Но лишь тебя, Нереида, боюсь. Свирепее гнев твой
Молний. Отвергнутый, я терпеливее был бы, пожалуй,
860 Если б бежала ты всех. Но зачем, оттолкнувши Циклопа,
Акида любишь, зачем моих ласк милей тебе Акид?
Пусть он пленится собой и пленяет тебя, Галатея, —
Хоть не хочу я того! Но случаю дай подвернуться, —
Сразу почувствует он, сколь мощно подобное тело!
865 Проволоку за кишки, все члены его раскидаю
В поле и в море твоем, — там пусть он с тобою сойдется!
Я пламенею, во мне нестерпимый огонь взбушевался, —
Словно в груди я ношу всю Этну со всей ее мощью,
Перенесенной в меня! Но тебя, Галатея, не тронешь!»
870 Попусту так попеняв (мне, все было издали видно),
Встал он и, бешен, как бык, с телицей своей разлученный,
Не в состоянье стоять, по лесам и оврагам блуждает.
Нас, не видавших его, не боявшихся дела такого,
Лютый заметил Циклоп и вскричал: «Все вижу, и этот
875 Миг да будет для вас последним мигом любовным!»
Голос его был таков, какой подобает Циклопу
В бешенстве; криком своим устрашил он высокую Этну.
Я, испугавшись, спешу погрузиться в соседнее море.
А Симетидин герой убегал, обращаяся тылом,
880 И говорил: «Помоги, Галатея! Молю! Помогите,
Мать и отец! Во владеньях своих от погибели скройте!»
Но настигает Циклоп. Кусок отломал он утеса
И запустил. И хотя лишь одной оконечностью камня
В Акида он угодил, целиком завалил его тело.
885 Я совершила тут все, что су́дьбы свершить дозволяли,
Чтобы прадедову мощь получил погибающий Акид.
Алая кровь из-под глыбы текла; чрез короткое время
Слабый пурпуровый цвет исчезать начинает помалу.
Вот он такой, как у рек от весеннего первого ливня;
890 Вскоре очистился; вот зияет, расколота, глыба,
И из расщелин живой вырастает тростник торопливо,
Рот же отверстый скалы зазвучал извергаемой влагой.
Дело чудесное! Вдруг выступает, до пояса виден,
Юноша, гибкими он по рогам оплетен камышами.
895 Он, — когда бы не рост и не лик совершенно лазурный, —
Акидом был. В самом деле уже превратился мой Акид
В реку: доныне поток сохранил свое древнее имя».
Кончила
