"Если я все сниму с тебя?" — "Я не в силах принять такое одолжение от тебя!" Махлад сказал: "Аллах уже сложил с тебя это". Фарадж осведомился: "Как ты объяснишь это эмиру верующих?" Тот ответил: "Не беспокойся! Все твои обязательства, [все], что ты должен был бы сделать, с этого момента я целиком возьму на себя. Я не позволю тебе уйти таким вот образом после того, как ты прошел весь путь извинений и просьб о прощении, пока не порву у тебя на глазах твой счет. Клянусь тебе, я не оставлю от него ни одного клочка!" Он потребовал [принести] счет и разорвал его, а Фарадж даже подпрыгнул от радости. Он благодарил, как только мог. Потом мой дед сказал ему: "Аллах свидетель того, как я обошелся с тобой, он верит тебе и покарает каждого из нас по своему усмотрению. Клянусь Аллахом, ты уже достиг предела в нарушении [обещания], вероломстве, злобе и несправедливости". Заплакал Фарадж и сказал: "Да пусть я буду сыном падшей женщины!" — и стал клясться и божиться в преданности и искренности, /
43/ постоянстве и верности. Он поднялся, мой дед встал вместе с ним, и они обнялись. [Затем] Махлад приказал слугам нести факелы перед ним до [самого] его дома, после того как старался уговорить его ехать верхом, но тот не сделал [этого]. Рано утром мой дед отправился к ал-Ма'муну и доложил о том, что он рассмотрел имеющиеся у него счета Фараджа и нашел доказательства, покрывающие все его расходы. Он говорил о нем мягко и заступался за Фараджа, пока [вся] эта история не кончилась и иск [к нему] не был прекращен.
Но Тариф клялся, что не прошло и 15 дней после этого, как Фарадж подложил его господину одну вещь в его шашийу [174]. Мы спросили его: "А как это было?" И он рассказал: "У Фараджа был слуга, которого звали Наср. Он делал калансувы, [175] и изготовлял шашийи, достигнув в этом [большого] искусства. Он обычно делал головные уборы, которые нам были нужны. Когда после упомянутого события прошло несколько дней, он принес мне 5 шаший, сшитых мастерски. Я взял их и отнес хозяину. Тот спросил: "Кто это принес?" Я ответил:
"Наср — слуга Фараджа". Он осмотрел их, похвалил и приказал, чтобы я подал ему надеть одну из них, когда он поедет верхом. На следующий день утром он решил ехать, а я его обычно сопровождал, неся его чернильницу. Он вышел на заре, и я подал ему одну из пяти принесенных шаший. Он прошел по коридору, а конь его еще пасся, присел [в ожидании] на седло, но почувствовал, что что-то царапает голову. Он снял шашийу левой рукой, поскреб ее правой, потрогал и нашел на ее макушке то, что его беспокоило. Он прощупал это [место] рукой. Оказалось, что это какой-то четырехугольный [предмет]. Он вернулся в дом и отозвал меня в укромное место, сказав:
"Тариф, посвети мне". Я поднес свечу, и он сказал: "Потрогай это место в шашийе". Я уже почувствовал неладное в этом деле, пощупал [это место] и сказал: "Я подозреваю недоброе, как и ты, мой господин". Он спросил: "У тебя в сапоге есть нож?" /44/ — "Да". — "Дай мне". Он распорол шашийу — а там пальмовый крест. Я не понял, в чем дело, и издал вопль, но он сказал: "Перестань", и я замолчал. Он спросил: "Это — шашийа из тех, что принес нам вчера Наср?" Я ответил: "Да". Он сказал:
"Скрой то, что случилось, и не сообщай об этом никому из наших 'улама' [176]". Он потребовал другую из этих шаший, распорол ее, и в ней было то же, что и в первой. Он просмотрел все — та же картина. Он приказал мне принести денег в названной сумме, и, когда я принес их, он приказал отдать их в качестве садаки [177], сказав: "Принеси мне шашийу из тех, что [есть] у нас не от Насра". Я принес несколько [штук]. Он выбрал из них одну новую и надел ее, прибавив: "Наср сейчас будет стоять у ворот и увидит мою новую шашийу, он спросит тебя о ней, и, когда он [так] сделает, ты скажи ему: "Это одна из тех, что ты принес вчера. [Господин мой] приказал отдать тебе деньги, и, когда ты придешь снова, я отдам тебе их". Ты не должен давать никаких объяснений сверх этого". Рассказывал Тариф [дальше]: "Я вышел вместе с моим господином, а Наср — у ворот, как тот и рассчитывал. Наср спросил меня о шашийе. Я ответил, как было нужно, и мы отправились в резиденцию. Ал-Ма'мун пригласил катибов и ка'идов, и среди тех, кто вошел, был Фарадж. Катибы пустились в рассуждения о том, о чем они постоянно говорили, и Фарадж задел моего хозяина чем-то в этом разговоре. Они пререкались и повздорили, и Фарадж сказал ал-Ма'муну: "О эмир верующих! Клянусь Аллахом, он не исповедует твою веру, хотя прикидывается твоим приверженцем, он не видит твоей сердечности, хотя его язык льстит тебе. Он поклоняется кресту, и доказательством тому — одна вещь в его шашийе. Если ты сомневаешься в том, что я сказал, разорви ее, осмотри, и ты узнаешь, проверив, лгу я или говорю правду". Нахмурился ал-Ма'мун от его слов. Благородство души и достоинство разума склоняли его к тому, чтобы оставить это дело с распарыванием шашийи, но Махлад поспешил снять ее с головы и разорвал на куски перед ним, говоря: "О эмир верующих, я твой раб и раб твоих праведных предков, да будет милосерден к ним Аллах! Я тот, кто считает твой имамат верой, а твое наставление — истиной. Я знал, что ты откажешься от разбирательства /45/ этого дела с шашийей, испытывая неловкость и щадя меня. Я осмелился нарушить приличия тем, что разорвал шашийу в твоем присутствии, только чтобы оправдаться перед тобой в том, в чем обвинил меня этот нечестивый, вероломный вор. Он взял твои деньги, присвоил их себе и скрыл [истину], хотя был должен. Клянусь Аллахом и твоей славной жизнью, о эмир верующих, в этом моем сегодняшнем рассказе и в том, что он замыслил против меня с этой шашийей, дело было так-то и так-то". И он рассказал ему эту историю и назвал ему Насра-шляпника, слугу Фараджа, чьими руками он смошенничал. Разгневался ал-Ма'мун на Фараджа за то, что услышал [о нем], и поразился, как он осмелился так
