таковы были.
Когда они, поднявшись из-под сени дерев, в обратный путь направились, смеркаться день стал. Тут люди, бывшие при принце, с поля — из Минасэ — принесли вина. «Вино это давайте выпьем», — молвил принц, и все, отправившись искать хорошее местечко, до местности добрались, «Рекой небес» что называлась.[112] Вино принцу подносил тот кавалер — начальник конюшенного приказа. К нему принц обращаясь, проговорил: «Темой взяв, как мы с охоты у Катано сюда пришли к „Реке небес“, стихи сложи и вместе с чаркой мне их преподнеси!» И тот сложил и принцу преподнес:
«Весь день на охоте
провел я в надежде
ночлег получить у „Ткачихи“…
И вот уже здесь я — в долине
„Небесной реки“…»
Так сказал он, и принц эти стихи несколько раз повторил, ответа же дать не мог он[113]… В свите служил Ки Арицунэ. И он ответил:
«Ткачиха ждет здесь друга,
который лишь однажды
приходит в целый год…
И нет той здесь, кто мог бы
ночлег тебе тут дать».
Вернувшись, все вошли во дворец. Здесь до поздней ночи вели за вином они беседу, пока принц-хозяин, опьянев, не собрался идти к себе. Луна — то было в одиннадцатый день — также уж клонилась к закату, отчего тот кавалер сложил:
«Не успели еще
налюбоваться тобой, о луна,
а ты уж прятаться хочешь…
О, гребни тех гор, если б вы,
ее не приняв, убежали!»[114]
Почтительно от имени принца[115] Ки Арицунэ:
«Вот, если б пики
все без исключенья
в равнину превратились…
Гор не будь гребнистых,—
и месяц не зайдет!»
В давние времена наезжавший в Минасэ принц Корэтака однажды на обычную охоту туда отправился, и в свите у него был кавалер — начальник конюшенного приказа. Прошло несколько дней, и принц вернулся во дворец. Принца проводив, скорей к себе уйти думал кавалер, но тот — то жаловал вином, то собирался дать подарок[116] — и не отпускал. И кавалер в беспокойстве:
«Себе не связал
и травы в изголовье…
Пусть даже ночь
как осенью будет,—
сердце ж в тревоге…»[117]
Так сложил он. Время было — конец марта. Принц, не отправляясь на покой, провел всю ночь.
Так приходил и служил принцу кавалер, как вдруг нежданно принц постригся и жить стал в месте, что прозывают Оно. Когда в январе кавалер явился поздравить принца, у подножья горы Ниэ снегу было очень много. Когда, с усилием добравшись до покоев принца, он предстал перед ним, — в унынии и скуке был тот печален очень, отчего и кавалер понемногу задержался, и они с принцем вели беседы, вспоминая то прежнее, то нынешнее. Но все же, как ни думал кавалер: «Служить бы принцу так хотелось мне», — были у него дела официальные, не мог ему служить остаться он и, ввечеру собравшись в путь обратный,—
«Забыв про все —
„не сон ли это?“ мнится…
Иль думал я когда —
прийти тебя увидеть,
пробившись чрез снега?»[118]
так сказал он и в слезах домой вернулся.
В давние времена жил кавалер. Сам низкого он звания был, но его мать была принцессой.
Мать эта проживала в месте, называемом Нагаока. Сын в столице на придворной службе был, отчего и не мог часто ее навещать. Единственным сыном он был у ней, и та печаловалась очень.
И вот однажды, в декабре, от нее письмо спешное пришло. Испуганный — взглянул, но ничего особого там не было:
«Состаришься — наступит,
говорят, разлука
неизбежно…
И все сильней тебя я видеть
хочу, о сын мой!»
Так было там. Увидев это, он, на лошадь даже не успев усесться, отправиться решил и, весь в слезах, по дороге думал:
«О, если б не было на свете
разлуки неизбежной!
Хотя б для тех детей,
что молят
о жизни в тысячу веков…»
В давние времена жил кавалер. Тот господин, которому служил он с отроческих лет, в монахи постригся.[119] В январе непременно он навещал его. Была у него официальная при дворе служба, отчего не мог он постоянно того навещать. Однако приходил к нему все с тем же прежним сердцем.
Раз собралось у того много его прежних слуг — и мирян, и уже духовных. «Январь месяц — дело особое…» — хозяин заявил и пожаловал вином.[120] Снег, просыпанный как будто, падал и весь день не прекращался. Все, опьянев, стихи слагали, темой взяв: «Как мы заключены в снегу».
«Хотел с тобой бы быть,
но не иначе —
как разделить себя пришлось бы…
От глаз не отступая
грудится снег, — как сердце хочет».[121]
Так сложил кавалер, и тот очень этим восхищался; сняв с себя одежду, он ему ее пожаловал.
В давние времена очень юный кавалер сговорился вместе с юной дамой.[122] У обоих родители были, отчего, в себе затая, они, высказавшись лишь, на том и остановились.[123]
Прошли годы, и от дамы весть пришла: «Ну, что ж… Осуществим то дело!» — На что кавалер, стихи сложив, послал ей. При этом что он думал?..
«До сих пор на свете
не было людей,
что не забывают!
Ведь и у нас так много
лет прошло различных…».[124]
Сказал он и на этом покончил. Впоследствии и кавалер, и дама служили вместе во дворце.
В давние времена кавалер отправился в провинцию Цу, уезд Убара, в селение Асия — навестить свои владения — и поселился там. В старинном стихотворении поется:
«Ни минуты свободной
нет у тех, кто на взморье
у Асиноя соль добывает…
И вот я пришла к тебе, милый,
не украсив себя даже гребнем».
Это поется про это селение. Именно это место и зовут «Взморьем Асия».
Этот кавалер имел кое-какую службу при дворе, и на этом основании у него раз собрались чины дворцовой стражи. Старший брат его был также стражи офицером.
Гуляя по берегу морскому перед домом кавалера, они сказали:
«Взберемся посмотреть на водопад „Холст распростертый“, что, говорят, здесь на горе находится!»[125]
Взобравшись, взглянули, — водопад тот от всех других отличен был: высотою в двадцать саженей, а в ширину пять целых саженей скала была, и сверх ее как будто белый холст ту скалу обволакивал. Над водопадом выдавался камень, величиною с круглую цыновку для сиденья. Вода, бегущая поверх того камня, спадала каплями величиной с каштан иль малый апельсин.[126] И все, здесь бывшие, в стихах тот водопад воспевать стали. Первым сложил тот стражи офицер:
«Век мой… сегодня
иль завтра настанет…
жду… в ожиданьи —
жемчужины слез…
Чего же здесь больше?»[127]
Хозяин сложил вслед за ним:
«Как будто там кто-то
стоит, рассыпая
жемчужные перлы…
И беспрерывно летят всё они,
рукав же мой узок».[128]
Так сложил он, и все присутствующие — смешно им стало, что ли, — но стихи читать перестали.[129]
Возвратный путь далек был, и когда все проходили мимо жилища покойного первого сановника двора,[130] уж день стемнел.
Когда обратили взоры в сторону ночлега, во множестве виднелись огни рыбаков на ловле;[131] тут кавалер, хозяином бывший, сложил:
«Что это — звезды,
ясной ночью… иль светляки
на побережье?
Иль огни, что рыбаки
в моей жгут стороне?»
Так сложил он, и все домой вернулись.
В эту ночь дул южный ветер, и остатки волн все ж были очень высоки.
Ранним утром девочки из дома вышли и, набрав прибитые волнами плававшие «морские сосны», их в дом принесли. Взяв от девочек, водоросли эти положили на поднос и, листьями дубовыми покрыв, подали. На листьях этих так написал он:
«Сам бог морей „сосной морской“ —
чем дорожит, чем украшает
главу свою —
для вас, друзья,
не поскупился!»
В этой песне жителя деревни были ль слоги лишние, иль их не хватало.[132]
В давние времена собрались однажды вместе кое-какие приятели, не очень уж молодые. Глядя на луну, один из них —
«По большей части
не любят месяца…
Их много
наберется — старость
наступит человека!»
В давние времена не бывший в низком звании кавалер любил одну даму, превосходившую его своим положением. Прошли годы…