Червя Брахмана ни огнем не сжечь, ни железом не разрезать, ни водой не размочить [175] — только от вина он погибает. Поэтому единственное лекарство от него — вино”. Коснувшись своих ушей [176], раджа сказал: “Как?! Разве можно давать вино брахману?” Врач сказал: “Без этого брахман непременно умрет”.
Раджа, будучи преданным дхарме и желая унять чужое страдание, призвал ачарью Шабарасвамина [177] и спросил его: “Что следует предпринять?” Ачарья сказал: “Если врач вполне уверен в том, что нет никакого другого лекарства против этой болезни и что единственное средство спасти жизнь брахмана — дать ему вина, то этот брахман, выпив вина, ради спасения своей жизни, не лишится касты”. Врач сказал: “Если что-либо, кроме вина, может помочь этому брахману, то я — преступник”.
Тогда раджа, услышав, что наставления обеих шастр совпадают, повелел брахману выпить вина. Когда же принесли вино, раздался голос с неба: “О Шабара! Не будь столь дерзок!” Услышав это, Шабарасвамин сказал: “Пей, о брахман, вино! Это изрекающее божество разбирается лишь в том, как из букв складываются слова, а из слов — предложения. Но разве знает оно суть дхармы?” [178]. И сразу на голову Шабарасвамина пролился цветочный дождь [179].
Этот цветочный дождь укрепил в вере раджу и его придворных, и, следуя словам Шабарасвамина, раджа повелел поднести вино брахману. Брахман же от рождения не знал, что такое вино, и на него столь сильно подействовал уже сам винный запах, что червь через ноздрю выпал на землю. Раджа, желая испытать слова врача, бросил выпавшего червя в огонь. И вот, увидев, что он и в огне не горел, и в воде не размокал, и на разрыв не разрывался, а от капли вина погиб, все были поражены.
Раджа сказал: “О врач! Хороши же наставления твоей шастры! Ты велел выпить вино, а болезнь прошла уже от одного его запаха”. Врач сказал: “Владыка, если б я велел лишь понюхать вино, то брахман держал бы чашу с вином далеко от своего носа и запах вина не проник бы в достаточной мере в его голову. Поэтому я и велел ему выпить вино”. Раджа сказал: “Прекрасно, врач, прекрасно!” Придворные же сказали: “Владыка! И Харишчандра, и Вараха верно рассудили — тому мы все здесь свидетели. А о том, что верно рассудил и Шабарасвамин, свидетельствовал дождь цветов, ниспосланный богами. Значит, все трое — знатоки своих шастр.
Благословен ты, царь! Счастливая земля твоя благословенна!
Благословен и царский двор, достойными украшенный мужами!
Здесь есть искусный врач, астролог и знаток учения мимансы:
Один излечит, правду изречет другой, решит сомненья третий”.
Тогда Викрамадитья, объятый гордостью [180] и радостью воодушевленный, одарил трех знатоков шастр золотом, слонами, конями и одеждами, и стали они помощниками этого владыки людей, наделенного магическими силами [181]. А вылеченный брахман, получив золота для безбедной жизни, был отправлен домой.
На этом кончается рассказ о знатоках шастр.
Кто вместе с Ведами постиг
фонетику, грамматику
И все веданги [182] прочие,
тот и зовется: “Вед знаток”.
Был некогда город по имени Аванти [183]. Там правил раджа по имени Прияшрингара [184]. Однажды с крыши своего дворца он увидел дочь богатого купца [185] по имени Малати [186], шедшую домой после купания в пруду. Узрев ее красоту, раджа был поражен стрелами Маданы и возжелал, чтобы эта ланеокая обернулась и посмотрела на него. Как говорится в стихах:
Игра бровей-лиан, улыбки торжество, стыдливости уловки,
Глядящих искоса очей то светлое, то темное сиянье —
Пред кем прекраснобровой этой дивный лик, склоненный, воссияет,
Что для такого небеса? Бессмертье что? Что власть над всей землею?
И вот раджа послал к дочери купца посредницу-сводню [187]. Сводня сказала: “О Малати! За твои добродетели ты обрела великое счастье: раджа, которого услаждают сотни красавиц, возжелал тебя. Приди к нему на краткий миг — раджи желания исполнив, насладись своей юностью и красотой и получи в награду золото, драгоценные камни и другие дары”. Малати сказала: “Сводня! Не говори мне больше такого! Я — честная женщина из непорочного рода. А честной женщине не подобает даже желать иного мужчину, кроме мужа. Ведь сказано:
Будь он красавец иль урод,
бедняк последний или царь,
Верной жене мил только муж,
мужчины прочие — отцы.
Поэтому и для меня все мужчины, кроме моего мужа, словно бы отцы. А раджа — и подавно отец. Ведь сказано:
Родят родители, но царь
и вскармливает, и хранит —
Подданные должны царя
чтить больше, чем родителей”.
Сводня сказала: “О сладкоречивая! Твой муж — в далеких краях, а ты, в отцовском доме [188] вотще проводящая свою юность, пренебрегаешь возжелавшим тебя раджей! Что за причуда! Послушай:
Неустрашимо краешки подвижных глаз ушей достичь стремятся...
Лотосоликая! Все тяжелее груз твоих прекрасных бедер,
И груди полные — границы сфер своих уже теснят взаимно;
Но если бог любви приличий не отверг, труды его напрасны.
Скажи, как тебе удается хранить верность мужу? Ведь известно:
Когда, разбужена, бушует юность,
Томление любви невыносимо.
А если муж от женщины далеко,
Что остается делать ей, несчастной?
Ты теперь словно лань, схваченная тигром разлуки с супругом. Что тебе остается делать? Сердце твое пронзили стрелы бога любви — кто еще защитит тебя? Поэтому ищи защиту у раджи!”
Малати сказала: “Довольно! Не говори мне больше таких слов! Потому что
Есть жены верные — одна из тысяч,
Как средь мужчин один герой — из сотен,
Но добрый друг, доверия достойный,
Средь миллионов сыщется едва ли.
Поэтому не соблазняй меня, указывая на других женщин. Мое сердце твердо, как дерево, и на твои слова не поддастся”.
Услышав от сводни все, что сказала Малати, раджа разгневался на нее и через своих придворных распустил о ней клевету. Узнав из молвы, что Малати якобы ходит на свидания к чужим мужчинам, все родственники от нее отреклись. Через некоторое время вернулся из
