для него немалую сумму и тотчас же последовал вслед за горбуньей в «обитель любви». С того дня он почти не появлялся дома.
Шли годы. В наслаждениях проводил Ковалан все свои дни и ночи. Не задумываясь, тратил он богатства, накопленные вековым трудом его славных предков. Каннахи же, хотя и страдала от того, что супруг покинул ее, скрывала свое горе и, нисколько на мужа не злобствуя, как и прежде, примерно наполняла свои обязанности хозяйки дома. И вот однажды подошел срок празднеств в честь бога Индры [160], которые, согласно обычаю, жители Чолы ежегодно устраивали в своем городе. В конце этих празднеств все горожане, каждый, со своими домашними и слугами, отправлялись к морю для игр и развлечений. Пришел на берег и Ковалан с Maдави. Вечер опустился на великую столицу Чолов. Каким сладостным обещал он быть для веселых девушек, дарящих свою любовь пылким возлюбленным, и каким горестным для тех, кто, подобно Каннахи, терпеливо переносил боль разлуки с любимым!
Пастухи в селениях под нежные звуки камышовых дудок загоняли в хлева добрых коров. Над бутонами ароматных цветов жужжали пчелы. Легкий ветерок разносил благовоние прибрежных рощ. Юные хозяйки, звеня браслетами, зажигали лампы в своих домах. Молодой месяц, появившись в небе, прогнал черную тьму — так молодой царь из династии Пандиев прогоняет полчища врагов. Как хорошо в такой вечер возлюбленным, забывшимся среди ласк! Как тяжко тем, чьи мужья ушли от них прочь! Эти несчастные женщины не вспоминают о жемчуге нарядов своих, и сандаловая паста напрасно ждет прикосновенья к их нежной прохладной коже. И не украшают они одинокое ложе свое вечерними цветами.
Придя к берегу моря, Ковалан взял из рук Мадави ви́ну [161] и стал петь. Он пел одну песню за другой, а Мадави все вслушивалась и никак не могла уловить внутренний смысл его слов. «Он так поет, будто любит уже не меня, а другую», — подумала она и, отняв у него вину, запела сама. И хотя в мыслях ее не было никого, кроме Ковалана, она пела так, будто кто-то другой уже запал ей в сердце. А Ковалан, разгадав, как ему казалось, внутренний смысл ее песен и чувство, которым они были проникнуты, подумал: «Да ведь она поет, уже к другому стремясь». И страшно стало ему. Неожиданно испытал он гнетущее и смутное предчувствие: словно вот-вот случится с ним беда — плод дурных деяний, совершенных им в прошлой жизни [162]. Внезапно почувствовал он ненависть к танцовщице и покинул ее, не простившись.
Когда он пришел домой, Каннахи только посмотрела на супруга своего и улыбнулась робкой, грустной улыбкой. А когда остался он с нею в спальне, то увидел, как тяжко она страдает, сколь изнурено ее прекрасное тело. Горестно воскликнул тогда Ковалан:
— Я пребывал в любовной связи с этой распутницей, что ложь выдает за правду! Богатства, в изобилии скопленные моими предками, я промотал и стал бедняком! Друзья мои покинули меня, как птицы, улетающие от берегов пересохшего водоема. Как горько и стыдно мне теперь!
Каннахи, слыша это, подумала: «Он так мучается лишь оттого, что ему больше нечего дать Мадави». Тогда она смиренно предложила:
— У меня, рабыни твоей, еще остались два ножных кольца, возьми их.
Он же, поразмыслив, так отвечал ей:
— Возьму твои ножные кольца. Отправлюсь с ними в Мадуру и продам их, а на вырученные деньги накуплю разных товаров, стану торговать, чтобы скорее возвратить потерянное. Да, вот так и сделаю. Ты отправишься вместе со мной.
Каннахи с радостью согласилась, хотя знала, что тяжкие испытания ожидают их на этом пути, ибо за день до того привиделся ей страшный сон, что погибнет ее возлюбленный супруг в большом городе, поносимый и оклеветанный. Той же ночью, пока не истек еще срок последней вахты [163], Ковалан разбудил ее, и они тайно, никем не замеченные, вышли из города и направились по северному берегу Кавэри на запад. Сначала они шли вдвоем, но вскоре у одной рощи им встретилась обитель одной джайнской отшельницы [164] по имени Кавунди. Они почтительно приветствовали ее, а она сказала им:
— Вижу, что вы люди благородного происхождения. Жаль, что не могу отговорить вас от путешествия в Мадуру, ибо лесная дорога не для нежных ног этой прекрасной молодой женщины. Но я тоже собираюсь в Мадуру, чтобы разузнать у тамошних мудрецов кое-что относительно добродетели и знания совершенного поведения. Там же надлежит мне почтить изображение великого джайнского мудреца.
Ковалан, Каннахи и отшельница продолжали свои путь вместе и через несколько дней достигли окруженного садами города, называемого Арангам [165]; затем на плоту они переправились на южный берег Кавэри и остановились отдохнуть в прелестном храмовом саду.
Как раз в то время проходили мимо двое — блудница и распутник. Только увидели эти бродяги бедных супругов, тотчас принялись оскорблять их и поносить. Рассердилась Кавунди и, чтобы наказать негодяев, произнесла магическое заклинание и превратила их в шакалов. Но Ковалан и Каннахи пожалели их; они упросили Кавунди, чтобы та лишь на год оставила их в образе шакалов, а потом вернула им человеческий облик.
Путешествуя так втроем, они достигли Урейура [166], где и остановились на ночлег.
На другое утро они снова отправились в путь, но, пройдя немного и утомившись, сделали остановку. Затем встретился им один вишнуитский брахман. Когда Ковалан спросил у него дорогу в Мадуру, он ответил:
— Скоро, о путники, вы дойдете до перекрестка трех дорог. Если пойдете направо, то придется вам пересечь холмы и поля. Если выберете левую дорогу, то она приведет вас к холму, посвященному Вишну. В этом холме прорыт священный ход, который ведет к трем волшебным озерам. От них расходятся пути ко всем местам, которых пожелаешь достичь, но охранители этих путей задают проходящим мудрые вопросы, не ответив на которые оттуда не уйдешь. Есть еще средняя дорога, которая пролегает по лесам и рощам. Она самая легкая, но на ней встречаются лесные и озерные духи.
Избрав средний путь, они двинулись дальше и шли до самой ночи. Предостережение брахмана вскоре сбылось: на следующее же утро, когда Ковалан пил воду из озера, к нему бросилась сгорающая от похоти озерная фея, принявшая облик юной служанки Мадави. Ковалан тотчас же произнес заклинание, и дух исчез. Ковалан принес женщинам свежей озерной воды, и они отправились дальше, вскоре достигли леса, населенного дикими охотниками-мараварами, которые предпочитали быть растерзанными на поле битвы, нежели сожженными на погребальной поляне. Там Шалини — девушка, духом
