Глава тридцать вторая
Приход Хосрова к отцу, его бегство в Рум и убийство Ормузда
Затем в столицу прибыл он в тревоге,
Отцу седому поклонился в ноги,
И много долгих дней провел с отцом,
С беспомощным, дряхлеющим слепцом.
Сказал Хосров: «Тот богатырь-воитель,
Которого избрал ты, повелитель,
Пришел, как венценосный властелин,
Привел с собою множество дружин.
Его хотел я от греха избавить, —
Не смог на добрый путь его наставить:
Война, война его к себе влекла, —
Будь проклят он и все его дела!
Я принял бой, противный мне до боли.
Оставил многих я на ратном поле.
Часть воинов отпала от меня,
Как спутники случайные, храня
Мне верность лишь до первой неудачи,
Вступая с неохотой в бой горячий,
Признав права Бахрама на венец:
В начале разве виден им конец?
Вослед за мной, вплоть до моста Нахрвона
Мой низкий недруг мчался разъяренно,
И от Бахрама я бежал, едва
Осыпалась моих надежд листва.
Ты скажешь: отступленья путь невесел, —
Но я сперва и вред, и пользу взвесил,
А если мудрый шах отдаст приказ,
К аравитянам двинусь я тотчас».
Ормузд сказал: «Там не найдешь защиты,
Опоры у арабов не ищи ты.
Что могут дать Аравии сыны?
Нет войска там, оружья и казны.
На тех людей надеяться напрасно:
Бесспорной выгоды не видя ясно,
Обиженными вдруг себя сочтут,
Они тебя Бахраму продадут.
О, пусть на голос твой, прогнав напасти,
Откликнется смеющееся счастье!
Когда в Иране жребий твой угрюм,
Немедленно ты отправляйся в Рум,
С кайсаром честно говори и прямо
О вероломстве дерзкого Бахрама.
Владеющий румийскою страной
Тебе поможет войском и казной.
Там, в Руме, тоже чтут законы веры,
Там нет сокровищам числа и меры,
С кайсаром ты в родстве: свой древний род,
Как ты, от Феридуна он ведет».
Хосров сказал: «Я твой совет приемлю».
Поцеловал он пред Ормуздом землю
И сотни произнес ему похвал.
Бандуя и Густахма он позвал
И молвил им: «Отныне с нищетою
Мы стали неразлучною четою.
Пуститься в бегство мы должны опять,
Мятежной рати мы должны отдать
Иранские просторы и святыни,
Разбить шатры должны мы на чужбине».
Замолк — дозорного раздался крик:
«О справедливейший из всех владык!
Я вижу знамя с вышитым драконом,
Что водрузил мятежник над Нахрвоном!»
Вскочил Хосров с проворством молодым
На скакуна и полетел, как дым,
Ему казалось: за спиною дышит
Дракон ужасный, что на стяге вышит.
На миг он обернулся, чтоб взглянуть,
Пустились ли Бандуй с Густахмом в путь,
И что же? В то мгновенье роковое
Трусили потихоньку эти двое!
«Презренные мужи! — вскричал Хосров, —
Друзьями, что ли, вы сочли врагов?
А нет — зачем вы топчетесь на месте?
Иль вражеской вы не боитесь мести?
Иль вам отрадней, чем скакать со мной,
Бахрама чуять за своей спиной?»
Сказал Бандуй: «Владыка над царями!
Не мучай сердце думой о Бахраме,
Не видит нашей пыли он сейчас.
А ты, покуда враг далек от нас,
Внемли друзьям: не будет цель успешна,
Когда решил ты мчаться так поспешно.
Бахрам предстанет пред твоим отцом,
Слепца престолом одарит, венцом,
А сам воссядет у его десницы,
И власть его не будет знать границы.
От имени царя, страны глава,
Кайсару в Рум напишет он слова:
Мол, подлый раб, мой сын, бежал из царства,
В душе таит он подлость и коварство.
Убежища начнет просить смутьян,
Но только выпрямит окрепший стан,
Поднимутся у вас мятеж и смута.
Нельзя ему предоставлять приюта,
Он должен быть тотчас под стражу взят,
В оковах возвращен ко мне назад».
Хосров, нахмурясь, отвечал Бандую:
«Что суждено, того я не миную,
Увы, дела тяжки, длинны слова,
Вручим себя заботам божества».
Погнав коня, поехал он в печали,
А нечестивцы от него отстали,
Вернулись к дряхлому царю царей,
Приблизились к престолу от дверей
Так, чтоб шагов не слышно было стука,
И вытянули тетиву из лука
И шаха удавили тетивой,
Над гордой надругались головой.
Все кончилось, едва рассвет забрезжил.
Сказал бы ты: Ормузд на свете не жил!
Что кубки времени в себе таят?
Сегодня в них вино, а завтра — яд,
А если такова игра вселенной,
То не ищи ты счастья в жизни бренной!
Когда закончил дни свои Ормузд
И трон владыки оказался пуст,
Послышались удары барабанов.
Тогда, от тела мертвого отпрянув,
Убийцы пожелтели как парча.
А в этот миг, ликуя и крича,
Бахрама рать по городу летела,
Взметнув дракона голубое тело.
Злодеи, удавившие слепца,
Поспешно убежали из дворца.
Едва достигли юного владыки
И тот увидел желтые их лики,
Он вздрогнул, ибо начал различать
На ликах преступления печать.
Властитель уподобился шафрану,
Но в сердце затаил немую рану.
Сказал дружине: «С главного пути,
Друзья мои, нам следует сойти.
Мы не должны себя щадить: отныне
Наш путь пойдет сквозь дикие пустыни».
Глава тридцать третья
Бахрам посылает войско в погоню за Хосровом; меры, примененные Бандуем, чтобы спасти Хосрова из рук Бахрама
Бахрам, заняв чертог царя царей,
Шесть тысяч отобрал богатырей,
Таких, которым в битве страх неведом,
И за Хосровом их направил следом:
Их воеводой был назначен муж
Бахрам, чей предок — славный Сиавуш.
Меж тем Хосров с усталою дружиной,
Ища спасенья, в край вступил пустынный.
Блуждая, стен достиг он крепостных,
Терялись в облаках зубцы на них.
То был Яздансарой — обитель бога,
Сюда вела паломников дорога.
Святителей увидев и жрецов,
Спросил богопоклонников Хосров:
«Найдется ль пища в этом светлом храме,
Исполненном духовными дарами?»
Сказал епископ, дряхлый и седой:
«Питаемся мы пищею святой,
Есть овощи у нас и хлеб ячменный, —
Не откажись от них, о гость почтенный».
Властитель спешиться велел друзьям,
Сошел с коня и взял боджи барсам.
На голубой песок вельможи сели
И все, что было, с наслажденьем съели.
Потом спросил епископа Хосров:
«Вошли мы, старец, под счастливый кров.
Найдется ли вино в жилище этом?»
Тот молвил: «Мы изготовляем летом
Из фиников прохладное вино,
Что, как рубин при свете дня, темно».
Старик поставил кубок пред Хосровом
И солнца свет стал от вина багровым.
Хосров три кубка осушил подряд…
Кто из царей державных был бы рад
Лепешкою насытиться ячменной?
Едва душа искателя вселенной
Согрелась от вина, — он в холодке
Уснул на мягком голубом песке,
Избрав бедро Бандуя изголовьем.
Вдруг шум поднялся над святым становьем,
Священник гостя разбудил от сна:
«Ты видишь? Даль пустынная черна
И войско движется за тучей пыли!»
Сказал Хосров: «Нас беды обступили,
Врасплох напали недруги на нас,
Приблизился несчастья черный час».
В ответ услышал шах слова Бандуя:
«Властитель! Выход для тебя найду я,
Но чтоб тебя из рук врага спасти,
Себя я должен в жертву принести».
Хосров ответил: «Притча есть благая,
Рассказанная мудрецом Китая:
«Тому, кто сеет верности зерно,
На небесах плоды пожать дано».
Скажи, что будет с нитью шерстяною,
Раздавленною рухнувшей стеною?
Когда ты способ можешь применить,
Спаси меня — беспомощную нить!»
Сказал Бандуй: «Ты мне вручи запястья,
И серьги и венец — источник счастья,
И пояс, и серебряный наряд,
И яркий, тканный золотом халат.
Когда надену я твои одежды,
Отправься поскорей путем надежды,
С дружиной преданной помчись вперед,
Как челн, которым правит мореход».
Исполнил юный шах совет Бандуя,
Пустился в бегство, буре соревнуя.
Как только скрылся царственный беглец,
Сказал богопоклонникам хитрец:
«Теперь от войска спрячьтесь за холмами», —
А сам уединился в тихом храме,
Закрыл, опасной шествуя тропой,
Железные ворота за собой,
Потом надел халат золототканый,
Венец, величьем царским осиянный,
На крышу плоскую взобрался он,
Увидел войско с четырех сторон.
Когда дружины подошли вплотную,
Когда его одежду золотую,
И серьги, и сияющий венец
Узрели ратоборцы, наконец,
Они сказали: «Вот Хосров пред нами
Сверкает золотом и жемчугами!»
Увидев, что затея удалась,
Бандуй спустился с крыши, торопясь
Переодеться, снять венец жемчужный,
Потом в своей одежде, безоружный,
Поднялся вновь и с крыши стал кричать:
«О новая воинственная рать,
Бойцы, скажите, кто ваш предводитель,
С ним говорить мне поручил властитель,
Чтоб слышно было всем богатырям!»
Ответил Сиавуша сын Бахрам:
«Со мною говори: я — воевода
Бахрам, из Сиавушева я рода.
Сказал Бандуй: «Так молвил шахиншах:
«Устал я, странствуя в глухих степях,
Устали всадники мои и кони,
Спастись пытаясь от твоей погони.
Войти решил я в этот мирный храм,
Чтоб отдохнуть и отдых дать бойцам.
Едва заря блеснет лучом багряным,
Я откажусь от власти над Ираном,
С тобой пущусь к Бахраму в скорбный путь,
Чтоб витязю в покорстве присягнуть.
Раз мне творец послал такое бремя,
Твое не буду отнимать я время.
Открыл я все, что в сердце я сберег.
Теперь единый мой вожатый — бог».
Бойцам от этой речи стало больно:
В них жалость вызывал Хосров невольно.
Мгновение помедлил их глава
И принял шахиншахские слова.
Все спешились по знаку воеводы,
Отрезав пленнику пути свободы…
Бандуй на крышу вышел поутру
И, став лицом к бахрамову шатру,
Сказал: «Властитель думает о боге,
Забыв мирские страсти и тревоги.
Он бодрствовал, несчастный, эту ночь,
Всевышнего просил ему помочь,
А ныне солнце поднялось высоко
И, знойное, печет оно жестоко.
Хосров сегодня должен отдохнуть,
А завтра с войском пустится он в путь».
Сказал своим вельможам воевода:
«Нам надо ждать — иного нет исхода:
Когда Хосрова будем торопить,
Вспылив, решит он с нами в бой вступить,
А он один — искусный, сильный, смелый —
Опаснее, быть может, рати целой,
Притом, когда в бою погибнет шах,
Нас, в гневе, Чубина развеет в прах.
Пусть к нам Хосров придет по доброй воле.
В душе не затаив ни зла, ни боли.
Кончаются припасы? Нет беды:
Мы завтра наши завершим труды!»
Богатыри на отдых стали снова,
Таясь от солнца знойного, степного,
Пока не вышла ночь из-за горы,
И, крепость окружив, зажгли костры.
