а его слуга Али Фолен нес перед ним его меч, после закатной молитвы, и с ним не было никого, кроме помянутого Али Фолена. [Ехал], пока не достиг того места, в котором сегодня жители Томбукту совершают праздничную молитву, и сказал [тогда] Али Фолену: “Знаешь ли ты дом кадия Махмуда ибн Омара?” Тот ответил: “Да!” И аския сказал: “Иди к нему и скажи ему, что я здесь один, так пусть он один придет ко мне”. Он взял поводья лошади, и Али Фолен ушел. А альфа шейх-кадий Махмуд стоял у двери своего дома с группой людей по обыкновению их. Али Фолен передал ему послание аскии Мухаммеда, кадий согласился, вошел только в свой дом, взял свой посох и пошел с Али Фоленом, возвращая всякого, кто желал последовать за ним. И пошел он один, пока не нашел аскию Мухаммеда, приветствовал его и поцеловал его благородные руки. Али взял повод коня и отвел его; аския же приказал ему, чтобы он к ним не подпускал [никого], и Али так и сделал.
Затем аския сказал кадию, после приветствия и пожеланий здравия по полной формуле: “Я посылал своих гонцов по своим делам; приказывал ли ты в Томбукту моим приказом? Ведь ты возвращал моих посланцев и препятствовал им в исполнении моих повелений! Разве не царствовал в Томбукту малли-кой?” Шейх ответил: “Да, он царствовал в нем!” Аския сказал: “Разве тогда в Томбукту не было кадия?” Шейх ответил: “Да, был”. Аския сказал: “Ты достойнее того кадия или же он достойнее тебя?” Кадий ответил: “Нет, он достойнее и славнее меня!” Аския спросил: “Разве малли-кою препятствовал его кадий свободно распоряжаться в Томбукту?” Шейх ответил: “Нет, не мешал”. Аския сказал: “А разве туареги не были султанами в Томбукту?” Тот ответил: “Да, [были]!” Аския спросил: “Разве в то время в нем не было кадия?” Шейх сказал: “Да, это было”. Аския спросил: “Разве ты достойнее этого кадия или же он достойнее?” Шейх ответил: “Нет, он достойнее и славнее, чем я”. Тогда аския сказал ему: “Разве ши не царствовал в Томбукту?” Шейх ответил: “Да, царствовал он в нем”. Аския спросил: “Разве же не было в то время в городе кадия?” Шейх сказал: “Был”. Аския спросил: “Он был более покорен Аллаху или ты покорнее и славнее его?” Шейх ответил: “Нет, он богобоязненнее меня и славнее!” Аския же сказал: “Разве же эти кадии препятствовали султанам свободно распоряжаться в Томбукту /61/ и делать в нем, что те хотели из повеления и запрещения и взимания дани?” Шейх ответил: “Не препятствовали и не становились между султанами и желанием их!” И аския вопросил: “Так почему же ты мне мешаешь, отталкиваешь мою руку, выгоняешь моих гонцов, которых я посылал для выполнения моих дел, бьешь и велишь их выгонять из города? Какое это имеет отношение к тебе? В чем причина этого?” И ответил шейх, да будет доволен им Аллах: “Разве ты забыл или делаешь вид, что забыл, тот день, когда ты вошел ко мне, в мой дом, взялся за мою ступню и за одежду мою и сказал: ”Я пришел вступить под твое покровительство и прошу тебя за себя, чтобы стал ты между мною и адом. Помоги мне, возьми меня за руку, чтобы не упал я в ад! А я доверяюсь тебе!" И это — причина изгнания мною твоих посланных и отвергания твоих повелений!" И ответил аския: “Клянусь Аллахом, я забыл это, однако сейчас я вспомнил. Ты сказал правду, клянусь Аллахом, ты будешь вознагражден добром — ведь ты отвел зло, да продлит Аллах твое пребывание между мною и пламенем [ада] и гневом Всемогущего. Я прошу у него прощения и возвращаюсь к нему. И сейчас я тебе доверяюсь и держусь за твою полу. Будь тверд на этом месте, да утвердит тебя Аллах, и защищай меня!” И аския поцеловал руку шейха, оставил шейха, сел на коня и вернулся веселый и радостный, моля о долголетии шейха и чтобы принял его Аллах ранее смерти шейха, да помилует того Аллах [183]. Взгляни на эти речи аскии Мухаммеда и ты узнаешь, что он был чист сердцем, веровал в Аллаха и его посланника. И как же удивительны они оба! Слава же тому, кто отличил людей! Аллаху принадлежит их возвышение! Аския Мухаммед оставался у власти два года и пять месяцев — и завершился девятый век. А в тот год (т. е. 900 г. х. [2.X.1494—20.IX.1495] — Л. К.) [184] он завоевал Дьягу, захватил из нее пятьсот строителей и четыреста увел в Гао, дабы использовать их для себя (имя их начальника было тогда Карамоко), вместе со строительными орудиями. Брату же своему, Омару Комдьяго, он пожаловал /62/ оставшуюся сотню. И назначил он Омара Комдьяго на должность канфари [185], и было это в том же году, и тот был первым, кто именовался этим званием — последнего не было до этого, в отличие от [званий] балама и бенга-фарма. А эти два звания оба встречаются со времени ши.
В этом году (а это был девятьсот второй год [9.IX.1496— 29.VIII.1497]) была построена Тендирма [186].
Аския Мухаммед повелел Омару, чтобы тот построил для себя город. Он начал искать по островам и пустыням, пока не пришел в Тендирму, а это место его поразило. Ведь оно раньше было местом проживания людей из числа израильтян, и их могилы и колодцы там [есть] до сего времени [187]. Когда люди Омара увидели их колодцы (а колодцев тогда оказалось триста тридцать три на окраинах местности и в ее центре), увидели, (сколь] удивительно те выкопаны и [каково] их состояние, они весьма этому удивились.
Рассказал нам один из людей нашего времени, из числа людей Мори-Койра — а это Мори ас-Садик, сын факиха Мори, сына факиха Мори Мамака, сына факиха Мори Хаугаро, — что он слышал от своего отца, беседовавшего с людьми своего поколения и своего возраста, а тот сказал, что слышал от своего деда, который сказал, что эти колодцы, [что] выкопали израильтяне, они выкопали не по причине чего-либо, а потому только, что они были очень богаты [разным] богатством. У них были посадки овощей, и они получали от них доход: купцы покупали у них овощи по высокой цене. А вода тех колодцев была для их овощей лучше воды Реки, и тот, кто орошал свои овощи речной водой, не стремился [получить такое], и его растения не сравнить
