ГЛАВА XIII
ВОСПИТАНИЕ ФАРХАДА
Кто и почему назвал младенца Фархадом?
Физическое и умственное развитие Фархада.
Учитель царевича. Успехи в науках.
Успехи в рыцарских доблестях.
Характер Фархада. Любовь народа к Фархаду
Хакана сыном наградил творец,
Наградой осчастливлен был отец.
* * *
И стал хакан раздумывать, гадать,
Какое бы младенцу имя дать:
От блеска красоты его — Луне
Прибавлен блеск и Рыбе в глубине.[17]
С царевичем (так было суждено)
И счастье государства рождено.
Хакан подумал: «В этом смысл найди:
Блеск — это «фарр», а знак судьбы — «хади».[18]
Так имя сыну дал хакан: Фархад…
Нет, не хакан, — иные говорят,
Сама любовь так нарекла его,
Души его постигнув естество.
Не два понадобилось слова ей, —
Пять слов служило тут основой ей:
«Фирак» — разлука. «Ах» — стенаний звук,
«Рашк» — ревность, корень самых горьких мук,
«Хаджр» — расставанье. «Дард» — печали яд.
Сложи пять первых букв, прочтешь: «Фархад».[19]
Как золотая клетка ни блестит,
Однако птица счастья в ней грустит.
Пышна Фархада колыбель, но в ней
Все плачет он, тоскует с первых дней.
Невеста небосвода день и ночь [20]
С него очей не сводит: чем помочь?
Десятки, сотни китаянок тут,
Как соловьи сладчайшие, поют,
Но в нем печаль, какой у детства нет, —
Навеять сон Фархаду средства нет!
Кормилица ему давала грудь —
К соску ее он не хотел прильнуть,
Как тяжелобольной, который в рот
И сладкий сок миндальный не берет.
Другою пищей дух его влеком,
Другим Фархад питался молоком:
То — молоко кормилицы любви, —
Ему в духовной вылиться любви.
Фархад особенным ребенком рос:
Как муравей питаясь, львенком рос.
В год — у него тверда была нога,
В три — не слова низал, а жемчуга,
И речь его не речью ты зови, —
Зови ее поэмою любви.
В три года он, как в десять, возмужал,
Все взоры этим чудом поражал…
Отец подумал, что пора начать
Наследника к наукам приобщать.
Учителя нашел ему хакан,
Чьи знания — безбрежный океан,
Кто так все тайны звездных сфер постиг,
Что в них читал, как по страницам книг,
И, на коне раздумья вверх несясь,
Все отмечал, все приводил он в связь;
Хотя и до него был разделен
На много клеток небосвод, но он
Так мелко расчертил его зато,
Что небо превратилось в решето.
И если мудрецам видны тела,
То телом точка для него была.[21]
Постиг он все глубины естества,
И математики, и божества.
Был в Греции он, как философ, чтим, —
Стал Аристотель школьник перед ним…
Сказал мудрец Фархаду: «Полюби
Науку с корешка — от «Алиф-Би».[22]
«Алиф» воспринял как «алам» Фархад,[23]
«Би» как «бела» истолковать был рад.
Тот день был первым днем его побед, —
Он в первый день освоил весь абджед.[24]
Умом пытлив и прилежаньем рьян,
Он через год знал наизусть Коран.
Знал все построчно, постранично он,
Ни слова не читал вторично он.
Но, раз прочтя, все закрепит в мозгу,
Как бы резцом наносит на доску…
И лишь когда он про любовь читал,
Он те страницы вновь и вновь читал,
И чувствовал себя влюбленным сам,
И предавался грусти и слезам;
И если так влюбленный горевал,
Что ворот на себе в безумстве рвал,
То и Фархад проклятья слал судьбе,
Безумствовал, рвал ворот на себе.
Не только сам обидеть он не мог, —
Ничьих страданий видеть он не мог.
Всегда душой болея за других,
Он, как мудрец, был молчалив и тих.
Отца он в размышления поверг,
У матери — в печали разум мерк.
Хан утешал: «Все дети таковы».
Мать плакала: «Нет, только он, увы!»
Ах, не могли они его судьбу
Прочесть на этом скорбном детском лбу!
Когда Фархаду стало десять, — он
Во многих был науках искушен,
И в десять лет имел такую стать,
Какой и в двадцать не дано блистать.
Все знать и все уметь хотел Фархад.
Оружием наук владел Фархад,
Оружием отваги — силой сил —
Теперь он также овладеть решил,
И не остался пред мечтой в долгу:
В кольцо сгибал он радуги дугу,
Соединять ее концы он мог,
Соединяя Запад и Восток.
Тупой стрелой он мог Арктур пронзить,
А острой мог зенит он занозить;
Планету Марс он на аркан ловил,
Созвездью Льва хребет он искривил;
Он выжал воду из созвездья Рыб;
Он шестопером семь бы сфер прошиб.
Со скоростью круженья сфер — свое
Умел меж пальцев он вращать копье
Так, что казалось — он прикрыт щитом,
Полнебосвода им затмив притом.
Он горы так умел мечом рассечь,
Что прорубал в горах ущелья меч.
И пусть гора одета сплошь в гранит, —
Навек прорехи эти сохранит.
Под палицей его Альбурз бы сам
Взлетел мельчайшим прахом к небесам.
Когда б он руку Руин-Тену сжал,[25]
И Руин-Тен, как мальчик бы, визжал.
Но хоть ученым он прослыл большим
И был, как богатырь, несокрушим,
Он скромен был, как новичок, едва
По буквам составляющий слова.
Он силой не хвалился никогда,
Ни в чем не заносился никогда,
И равнодушен к власти, он скорей
На нищенство сменил бы власть царей.
Он сердцем чист был и очами чист,
Всем существом, как и речами, — чист,
Чистейшее на свете существо!
И весь Китай боготворил его,
И чуть прохладный дунет ветерок,
Молились все, чтоб бог его берег,
И каждый достоянья своего
И жизни бы лишился за него!
А чтоб не знал ни бед, ни горя он,
Чтоб никакой не ведал хвори он,
Хан щедро подаянья раздавал,
Что день, то состоянья раздавал.
Фархад достиг четырнадцати лет,
Но боль в душе носил, как амулет…
* * *
Вина печали нам подать изволь,
Чтоб заглушить в душе печали боль:
Пока беда не занесла свой меч,
Пусть пир шумит, а мы продолжим речь.
ГЛАВА XIV
ОБРЕЧЕННОСТЬ ФАРХАДА
Юность. Врожденная скорбь.
Страстное влечение к рассказам о несчастной любви.
Старания хакана развеселить сына.
Искусство чародеев. Дворец Весны.
Дворец Лета. Дворец Осени.
Дворец Зимы. Вазир Мульк-Ара
Тот зодчий, что такой дворец возвел,
В нем все предусмотрел и все расчел.
* * *
Любовь сказала: «Мной Фархад избран, —
Румянец розы превращу в шафран».
На стройный стан его давя, печаль
Решила изогнуть «Алиф», как «Даль».[26]
Клялась тоска: «Он мной заворожен, —
Из глаз его навек похищу сон!»
Мечтала скорбь: «Разрушу я потом
До основанья этот светлый дом…»
Хоть замыслов судьбы предречь нельзя,
Но не заметить их предтеч — нельзя:
Готовя нам злодейский свой удар,
В нас лихорадка зажигает жар;
Пред тем как осень оголит сады,
Шафранный яд уже налит в сады;
Кому судьба грозит бедой большой,
Тот омрачен заранее душой;
Хотя пиров не избегал Фархад,
Но в сладость их тоска вливала яд.
Он пьет розовоцветное вино, —
Не в сласть ему, заметно, и вино.
И музыка звучит со всех сторон, —
И музыкой Фархад не ободрен.
Не веселит ни песня, ни рассказ,
Ничто не радует ни слух, ни глаз.
А если в грустных месневи поют
О двух влюбленных, о любви поют, —
Иль о Меджнуне вдруг заговорят, —
В слезах, горюя, слушает Фархад…
Отец вздыхал: «Что это значит все?
Что сын тоскует, что он плачет все?
Иль мой Китай совсем безлюден стал?
Иль он диковинами скуден стал?
Иль девушки у нас нехороши,
Жасминогрудые, мечта души?
Иль нет у нас искусных штукарей,
Что чудеса творят игрой своей:
Из чаши неба достают мячи,
Проглатывают острые мечи;
Стянуть умеют мастера чудес
Фигуру с шахматной доски небес.
Во тьме ночной умеют вызвать день,
День затмевают, вызвав ночи тень;
Черпнут воды ладонью — в ней огонь,
Черпнут огонь — полна воды ладонь;
На паутинке держат тяжкий груз,
Меняют вид вещей и пищи вкус,
И делают иные чудеса,
В смущенье приводя и небеса…»
О чародеях вспомнив, с той поры
Хакан их приглашал на все пиры.
Царевича их мастерство влекло,
Оно в нем любопытство разожгло,
И стал следить за их работой он,
Вникал во все с большой охотой он,
Постиг все тайны их волшебных дел
И, наконец, к ним также охладел.
Да, свойство человека таково:
Все недоступное влечет его,
Для достиженья не щадит он сил,
Но лишь достиг желанного — остыл…
Когда хакан увидел, что Фархад
Уже всем этим радостям не рад,
Он призадумался и духом пал:
Казалось, он все средства исчерпал.
Но нет, — придумал! О, любовь отца!
Четыре будет строить он дворца:
«Четыре времени имеет год, —
Для каждого дворец он возведет.
Пусть в них живет поочередно — пусть
В них навсегда Фархад забудет грусть,
И каждый раз, живя в дворце ином,
Иным пусть наслаждается вином.
Каков дворец — таков при нем и сад, —
Там розы самоцветами висят.
Дворцу весны, приюту нежных грез,
Приличествует цвет весенних роз,
Пленяет зелень летом нам сердца, —
Зеленый цвет — для летнего дворца.
Ты так его, строитель, сотвори,
Чтоб садом был снаружи и внутри.
А третьему чтобы нашел ты цвет,
Как осени шафранно-желтый цвет.
И золотом его щедрей укрась,
Чтоб с осенью была полнее связь.
Дворец четвертый для зимы построй,
Чтоб спорил белизною с камфарой,
Чтоб он сверкал, как горный лед, как снег, —
Дворец для: зимних радостей и нег!
Когда же все четыре завершим, —
Невиданное в мире завершим.
Земных сравнений им не выбирай, —
В любой дворец Фархад войдет, как в рай,
В Китае соберу со всех концов
Красавцев и красавиц для дворцов, —
Гилманов, гурий поселю я там,
Наследника развеселю я там.
Скорей представь нам, зодчий, чертежи, —
Всю мудрость, дар свой, душу в них вложи.
И тотчас же ремесленных людей
Мы соберем по всей стране своей,
Чтоб каждый в дело все искусство внес,
Будь живописец иль каменотес, —
Чтоб вытесать побольше плит могли б
Из каменных разнопородных глыб,
Дабы из них полы настлать потом
Иль выложить дворцовый водоем;
Картины пусть нам пишут для дворцов,
Пусть шелком нам их вышьют для дворцов,
Чтоб каждый миг, куда б ни бросил взгляд,
Искусством развлекаться мог Фархад.
Покуда же последний из дворцов
Не будет окончательно готов,
Мы также сыну не дадим скучать:
Фархад ремесла станет изучать,
И, чем трудиться больше будет он,
Тем скорбь свою скорей забудет он…»
Хакан повеселел от этих дум.
Но одному трудней решать, чем двум.
Был у него один мудрец-вазир,
Прославленный на весь китайский мир.
Благоустроен был при нем Китай,
Украшен был его умом Китай.
Велик вопрос был иль ничтожно мал,
Шах только с ним дела предпринимал.
Вазиру имя было Мульк-Ара.[27]
Он был душой хаканского двора,
Он преданнейшим человеком был,
Он при Фархаде атабеком был,
И за Фархада, как родной отец,
Скорбел немало тот вазир-мудрец.
И в этот раз хакан послал за ним —
И поделился замыслом своим.
И тот сказал хакану: «Видит бог,
Мудрей решенья ты найти не мог.
Скорей за дело, чтоб Фархад не чах…»
И дело все ему доверил шах.
И Мульк-Ара, душой возликовав,
Перед хаканом прах поцеловав,
Ушел и дома стал вести учет
Припасов, средств, потребных для работ…
* * *
Подай мне, кравчий, чистого вина, —
Постройки роспись вся завершена.
Не вечны и небесные дворцы,
Что ж наши легковесные дворцы?!
