Ознакомительная версия.
Сурда́с[397]
Перевод В. Микушевича
<1> Кланяюсь я Всеблагому!
Ты зренье даруешь слепому, проворство даруешь хромому,
Глухому даруешь ты слух, говорить позволяешь немому,
И в дальней дороге даруешь ты зонтик[398] скитальцу любому.
Сурдас говорит: «Я у ног твоих. Кланяюсь я Пресвятому».
<2> Кришне поверив, не верь остальному!
Сменяется радость печалью, и нет исцеленья больному.
И плодоносящее дерево обречено бурелому.
Озёра засыплет песок вопреки полноводью былому;
Растает луна в небесах, уступившая мраку ночному.
Сурдас говорит: «Этой ложной вселенной нельзя по-иному».
<3> Поверь мне, любимый:
Чужими людьми населен этот мир, вожделеньем томимый.
Счастливый счастливых влечет, процветает судьбою хранимый;
Несчастного все покидают; он бедствует, горем гонимый,
Жена, как душа, но, покойник, внушаешь ты страх нестерпимый.
«Нечистый», — кричит она в ужасе, глядя на труп недвижимый.
И ты возлюбил этот мир обольстительно-невыносимый.
И вспомнил ты Бога, но поздно, Сурдас, по заслугам казнимый.
<4> Спаси меня, Господи Боже!
Я в море мирском утопаю, не надо судить меня строже!
Обманчивы воды-виденья, заманчивы волны-стремленья;
Влекут в запредельную бездну чудовищные вожделенья.
Желания — хищные рыбы, я больше не чаю подмоги.
Морская трава заблуждений опутала руки и ноги.
Житейское море бушует, жена меня топит и дети.
Твое несравненное имя — последняя лодка на свете.
Целительный корень спасенья! Убьет меня вихрь беспощадный.
Ты вынеси, Господи Боже, Сурдаса на берег отрадный!
<5> Кришна лежит в колыбели,
Яшо́да[399] запела, как многие матери пели доселе:
«О сон моего драгоценного! Мешкать сегодня тебе ли?
Когда призывает мой Кришна, другие бы медлить не смели».
Мигает глазенками Кришна, заснул наконец еле-еле.
Яшода велит окружающим знаками, чтоб не шумели.
Младенец опять просыпается. Мать постоянно при деле.
Подобного счастья, Сурдас, даже боги достичь не сумели.
<6> Природе в угоду
Молочными зубками вдруг восхищает младенец Яшоду.
Счастливая, Нанду зовет она, издалека окликая:
«Смотри! Ненаглядные зубки прорезались! Радость какая!»
Сияет малыш, ослепительным смехом сердца привлекая.
Сурдас говорит: «Это молния в лотос попала, сверкая!»[400]
<7> Младенца ходить обучает Яшода.
Еще неуверенно-робки шаги малыша-тихохода.
Поет материнское сердце: «Да минет младенца невзгода!»
Яшода взывает, счастливая, к богу — хранителю рода.
Играть Балараме[401] и Кришне под сенью благой небосвода.
Сурдас говорит: «Счастлив Нанда при этом, ликует Яшода».
<8> «Нет, мама, не нужно сердиться!
Ни капельки масла не съел я! Нет, нет, воровать не годится.
До глечика не дотянуться, не стоит мне даже трудиться;
Измазали рот мне мальчишки, не буду я с ними водиться».
Но в масле широкие листья. Обмана малыш не стыдится.
И розгу бросает Яшода, глядит она не наглядится.
Отрадное благоговенье отрадою вознаградится.
Ни Брахме, ни Шиве, Сурдас, этой радостью не насладиться.[402]
<9> Пастушки влюбленные в сборе.
Увенчан павлиньими перьями[403], Кришна приблизится вскоре.
Идет, опоясанный желтым[404], сияет он в юном задоре;
Оглянется, глянет и явит он светоч призывный во взоре.
Сраженные женщины смотрят, изведав блаженство и горе.
Сурдас! Ослепляет он женщин, главенствуя в трепетном хоре.
<10> Любовь — это божья щедрота.
Все женщины стыд потеряли, им дома сидеть неохота.
Свекрови устали браниться, забыта былая забота;
И нет по дороге возврата, и нет вдалеке поворота.
Бывало, мужей обожали, привязаны к детям, и что же?
Былое слабее былинки, им Кришна сегодня дороже.
И рвутся семейные узы, с непрочными нитями схожи;
Змея, уползая, не помнит изношенной, сброшенной кожи.
Как травы, которые скрылись, подхвачены бурным потоком,
Как воды, которые скрылись, незримые в море глубоком,
Как воин, который уходит, в сраженье погибнуть готовый,
Как будто сраженные горем, сожженные заживо вдовы,
Влюбленные женщины Браджа, не помня занятий вчерашних,
Уходят за Кришною следом, навек покидая домашних.
Покорствуют Кришне пастушки, другого не чают оплота.
Сурдас! Увязая все глубже, не вылезет слон из болота.[405]
<11> Идет он большими шагами.
Он в желтом, вертушка в руках, только зубы блестят жемчугами;
Увенчан павлиньими перьями, шел он, сверкая серьгами;
Бродил, умащенный сандалом, над сладостными берегами.
Узрел длинноглазую Радху он, царственный, под небесами.
Она, ненаглядная, в синем, чарует она волосами;
И с нею красавицы-девы, уже восхищенные сами.
Сурдас говорит: «Очарован, ликует он, бог над богами».
<12> Такая любовь постоянна.
Играет пастушка беспечно,[406] она не предвидит обмана.
Воды в молоке не заметно, в печенье не видно шафрана.[407]
Любовь сочетает влюбленных, любовь как блаженная рана.
Все женщины Браджа влюбились, великая страсть неустанна.
Сурдас пробуждение славит. Любовь пробужденным желанна.
Перевод Н. Мальцевой
* * *
О Чарующий Душу, прииди! Гляжу на дорогу твою!
Всю ночь отверсты врата и вежды, печалюсь, не ем и не пью.
Без встречи с тобою душа подобна покинутому жилью.
Не остави защитой Миру у безумия на краю.
О Чарующий Душу, прииди! Гляжу на дорогу твою!
* * *
В чужих краях скитается Смуглый мой.
Ушел, не воспомнит о Мире, вестей не пришлет домой.
Запястья сняла, срезала волосы, ресниц не касаюсь сурьмой.
Четыре стороны света исходила в скорби немой.
Жизнь и рожденье пусты без тебя, дороги объяты тьмой.
В чужих краях скитается Смуглый мой.
* * *
Привет тебе, о свирельщик, посетивший наши места!
Серьги звенят, перья павлиньи то и дело меняют цвета.[409]
Все танцуют, едва коснутся свирели твои уста.
О чарующий Городержец! Пронзила Миру твоя красота!
Привет тебе, о свирельщик, посетивший наши места!
* * *
Подружка! Одна у меня забота — ждать его у ворот.
Сладостный образ душе моей дороже мирских забот.
Который день на дорогу гляжу — когда же Смуглый придет?
Возлюбленный — корень жизни моей, слабой души оплот.
Пусть говорит о Мире, как о безумной, народ.
Подружка! Одна у меня забота — ждать его у ворот.
* * *
Этой ночью в чертог Городержца войду!
Он возлюбленный мой, его красота у всех на виду.
С ним пребуду, доколе заря не погасит в небе звезду.
От божественных игр не устану, пути к его сердцу найду.
Что прикажет — надену, из рук его равно приемлю любую еду.
Из рожденья в рожденье люблю его, он любую знает мою нужду.
Я рабыня его, — пусть продаст, коль захочет, меня и за малую мзду.
«О возлюбленный Городержец!» — твержу в священном бреду.
Этой ночью в чертог Городержца войду!
* * *
Подружка! Сегодня Владыка смиренных женился на мне — во сне.
В свадебном шествии боги шли с роднею моей наравне — во сне.
Обряды свершились, он за руку взял меня в тишине — во сне.
Прошлых рождений моих плоды воплотились в пришедшем дне — во сне.
Невиданное блаженство даровано было жене — во сне.
Подружка! Сегодня Владыка смиренных женился на мне — во сне.
* * *
Где бродит Возлюбленный мой? Не знаю его дорог.
Явился только единожды мне, светильник любви зажег.
Лодку любви столкнул в океан разлуки — берег далек.
Когда обретешься ты, Смуглый? У Миры уходит земля из-под ног.
Где бродит Возлюбленный мой? Не знаю его дорог.
* * *
Подружка, боль моя такова, что жизнь не мила.
Разлученных поймет лишь тот, кто в разлуке сгорел дотла.
Цену камня поймет лишь знаток ювелирного ремесла.
Пораженная болью, бродила повсюду — врачевателя не нашла.
Только если меня уврачует Смуглый, станет Мира опять весела.
Подружка, боль моя такова, что жизнь не мила.
* * *
Ты один у меня, Городержец-Пастух, ты мой дом и моя семья.
Не нашла подобного в мире я, хоть все обошла края.
Ради тебя забыла о братьях — кто мне теперь судья?
За садху следую — вместе ведет нас дорожная колея.
Увижу бхакта[410], возрадуюсь, увижу мир, восплачу в два ручья.
Слезами питая росток любви, его взлелеяла я,
Из сметаны спахтала масло — истину бытия.
Князь чашу яда в подарок прислал[411] — выпила, радости не тая.
Навеки с тобою связана Мира — всевластна воля твоя.
Ты один у меня, Городержец-Пастух, ты мой дом и моя семья.
Не нашла подобного в мире я, хоть обошла все края.
Ознакомительная версия.
