сейчас,
Которая грешила, и не раз.
Кувшин с водой из бурного потока
Вытаскивают целым лишь до срока.
Где женщина соседа принимала,
Там не было ни тайного подвала,
Ни сундука, ни печи, ни угла,
Где гостя спрятать бы она могла.
Была ее обитель — вот беда —
Пуста, как степь в день Страшного суда,
Но все-таки жена была хитра:
Покроет пусть любовника чадра.
Хоть под чадрой сосед, свершивший блуд,
Был виден, как на лестнице верблюд.
Жена сказала, открывая двери;
«Мой муж, из .важной знати эта пери!
Я двери закрывала но засов,
Чтоб никому не слышать наших слов».
Ответил муж; «Пусть по ее достаткам
Ей будет речь моя шербетом сладким!»
«Так вот, мой муж, посредством брачных уз
Желанно с нами ей вступить в союз.
И нашу дочь она берет за сына —
Прихода гостьи в этом лишь причина!
Сын у нее не юноша, а клад,
Он и умен, и ловок, и богат».
Ответил муж: «Не можем мы и близко
К ним подойти, столь наше званье низко!
Коль створка двери медная одна,
Быть золотой другая не должна.
В союзе прочном мужа и жены
Должны быть равны обе стороны».
Жена рекла: «Сей довод откровенный
Я приводила женщине почтенной.
Она ж сказала, что, ища родни,
Не за богатством гонятся они.
Богат ли, беден кто, им все едино,
Когда заходит речь о счастье сына.
Важна лишь скромность им и чистота,
А прочее — все прах и суета!»
Муж повторил: «Но женщина богата,
Добра ж за нашей дочкой маловато.
Почтеннейшая видит и сама:
У нас обитель скромная весьма.
Так наши голы стены и углы,
Что там неможно спрятать и иглы.
Но если госпожа лишь воздержанье
И честность принимает во вниманье,
То госпоже самой угодно знать:
Безгрешна дочь, когда безгрешна мать.
Жизнь матери для дочери наука,
И честность матери тому порука.
Но мужу о достоинствах жены
Что говорить — они и так видны!»
Я ныне рассказал вам эту притчу
О женщине, что не блюла приличье,
Чтоб стало ясно: никакое слово
Сокрыть не в силах действия срамного.
О том, что истинно верующий человек не отличается от дикобраза
Да, дикобраз — создание такое,
Что впрок порой ему идут побои.
Все знают: если бить его сильней,
То глаже он бывает и жирней.
Мне кажется: душа у грешных нас
Не что иное — сущий дикобраз.
Не потому ль, что люди били их,
Пророки совершенней всех других?
Рассказ об одном факихе, который носил большую чалму
Один факих несведущих, бывало,
Своей чалмою удивлял немало,
Ибо подкладывал он под чалму
Все то, что находил в своем дому.
Таились под чалмою мех и вата,
Шнурок истлевший и кусок халата.
Тот хлам, что под чалмою был сокрыт,
Ей придавал весьма солидный вид.
То, что собой скрывало лоб невежды,
Напоминало райские одежды.
И вот однажды, в час, когда стемнело,
Факих в чалме пошел, чтоб сделать дело,
Чтоб где-то видимое благо снова
Урвать взамен величья показного.
Там, где тропа факиха пролегала,
Вор жертвы ждал, таясь в тени дувала.
Вор был искусен, он легко и тихо
Стянул строенье с головы факиха
И сразу же пустился наутек.
Но закричал факих: «Постой, сынок,
Ты на богатство, что тебе досталось,
Не поленись, взгляни, помедлив малость!
И если то, что было мне чалмой,
Понравится тебе, тащи домой!»
Вор оглядел свое приобретенье:
И рвань, которую изъело тленье,
Тряпье, шнурок и всякий прочий хлам —
Все вдруг упало в пыль к его ногам.
В руках его остался лишь один
Кусок материи длиной в аршин.
Грабитель тряпку, что была чалмою,
Смял, закричал: «Что сделал ты со мною?
Твоя чалма, никчемный старец, лжива,
Скажи, обманщик, где моя пожива?
Я на твою чалму, факих, польстился,
Хотя б седин своих ты постыдился!
Меня ты приманил своею рванью! »
Сказал факих: «Ты зря исходишь бранью,
От одного тебя не скрыл я суть,
Хоть всех других старался обмануть!»
Рассказ о том, как шах пожаловал награду некоему поэту и как везир по имени Хасан десятикратно ее увеличил
Правителю свое в стихах творенье
Поднес поэт, предвидя награжденье.
И тысячу динаров золотых
Шах от щедрот определил своих.
Сказал везир: «Мой шах, такая плата
За преданность поэта маловата.
Не будет ли достойнее для вас
Умножить
