было холодно, а одежды у меня не было. И у меня и у моего брата была только старая повязка на бедрах, да кусок рваного паласа на спине, чтобы защититься от холода. Я сказал: — Кто же нас теперь пустит в баню? — У меня был небольшой мешок, в котором я держал книги; я продал его, из вырученной за него суммы несколько медных дирхемов завернул в бумажку, чтобы дать надзирателю в бане, с тем, что он, быть может, дозволит нам пробыть там несколько лишних мгновений и отмыть всю нашу грязь. Когда я положил перед ним эти монетки, он взглянул на нас и подумал, что мы сумасшедшие. — Ступайте, — крикнул оп: — люди как раз сейчас будут выходить из бани; — и стал перед дверями, чтобы мы не могли войти. Мы ушли и поспешно пошли по улице. Около дверей бани играли дети, они подумали, что мы сумасшедшие, побежали за нами, начали бросать камнями и кричать. Мы завернули за угол и изумились прихотям судьбы.
Погонщик верблюдов требовал с нас тридцать магрибинских динаров и выхода у нас не было никакого. В это время в Басру приехал везир правителя Ахваза Абу-л-Фатх Али ибн-Ахмед; Это человек ученый и благородный, отличавшийся познаниями в поэзии и литературе и большой щедростью. Он приехал туда с сыновьями и свитой и поселился там, однако делами не занимался. Мне случилось познакомиться с одним персом, тоже ученым человеком. Он водился с этим везиром и часто проводил с ним время. Однако этот перс был скуп и не имел средств помочь нам. Он рассказал о нашем положении везиру. Тот, как только услыхал об этом, тотчас же прислал за мной человека с лошадью: садись, мол, в том, что на тебе есть, и приезжай ко мне. Я стыдился своей нищеты и наготы и не счел возможным поехать; поэтому я написал записочку, извинился и сказал, что приду поклониться ему потом. Для этого у меня было две причины: во-первых, моя нищета, и, во-вторых, такой расчет: я полагал, что он, прочитав мою записку, убедится, что я обладаю познаниями в науках и литературе. Тогда я мог без стыда предстать перед ним.
Он тотчас же прислал мне тридцать динаров, чтобы я купил себе на эти деньги платье. Я купил две прекрасные пары платья и на третий день пошел к везиру. Я увидел человека благородного, ученого, образованного, прекрасной наружности, скромного, религиозного и красноречивого. У него было четыре сына: старший был красноречивым, образованным и умным юношей, звали его реис Абу-Абдаллах Ахмед ибн-Али ибн-Ахмед. Ои писал стихи, сочинял, был юношей разумным и воздержанным. Он поселил нас у себя и мы пробыли у него с начала Ша'бана до середины Рамазана. [269] Везир приказал уплатить наш долг погонщику за наем верблюда и выручил нас из этой беды. Пусть господь, благословенный и всевышний, избавит всех рабов своих от огорчений, связанных с долгами!
Когда я собрался в путь, везир с подарками и почетом отправил нас водою, так что благодаря этому благородному человеку мы доехали до Фарса с почетом и удобством. Милостив да будет господь, велик и славен да будет он ко всем благородным людям.
В Басре тридцать мешхедов имени повелителя правоверных Али ибн-Абу-Талиба, да помилует его господь. Одни из них называется мешхед Бену Мазан. В Раби-ал-Авваль тридцать пятого года [270] от бегства пророка, да сохранит его господь и да помилует его, повелитель правоверных Али, да помилует его господь, прибыл в Басру. В это время Аиша, [271] да помилует ее господь, собиралась начать с ним войну. Он женился на дочери Мас'уда Нехшели, Лейле, которая жила в этом самом мешхеде. Повелитель правоверных, мир да будет с ним, прожил в этом самом доме семьдесят два дня, а затем поехал обратно, направляясь в Куфу. Другой мешхед находится рядом с соборной мечетью и называемый Баб-ат-Тыб. [272] В мечети в Басре я видел бревно длиною в тридцать арашей и толщиною в пять ладоней и четыре пальца, один конец был толще. Это было какое-то дерево из индийских пород, и говорили, что его привез из Индии повелитель правоверных Али, мир да будет с ним. Остальные одиннадцать мешхедов все находятся в различных местах и я посетил их все.
После того как наше мирское положение улучшилось, мы оба оделись в хорошие одежды и однажды направились к той самой бане, куда нас не пустили. Когда мы вошли туда, надсмотрщик и все, кто там был, все встали и стояли все время, пока мы были там. Пришел банщик со своим помощником и начали услуживать нам. Когда мы вышли, все кто был в раздевальной, тоже встали и не садились, пока мы не оделись и не вышли. В это время одни из банщиков сказал своему товарищу: — Это те самые молодые люди, которых мы в такой-то день не пустили в баню. — Они полагали, что мы не понимаем их языка. Тогда я обратился к нему по-арабски: — Ты говоришь правду. Мы — те самые люди, у которых на спине были куски рваного паласа. — Человек этот устыдился и начал извиняться перед нами. Эти два случая произошли в течение двадцати дней, а сообщил я об этом, дабы люди знали, что не следует стенать, если судьба принесет бедствие, и не следует терять надежду на щедрость и милость творца, да будет прославлено величие его и да распространятся на всех щедроты его, ибо он, всевышний, всемилостив.
ОПИСАНИЕ ПРИЛИВА И ОТЛИВА В БАСРЕ И ЕЕ КАНАЛАХ
Оманское море обыкновенно два раза в сутки поднимается, достигает десяти гезов высоты и, достигнув полной высоты, снова падает и убывает на десять-двенадцать гезов. Это упомянутое мною повышение на десять гезов заметно только по поставленной у воды колонне или стене, если же берег низкий и возвышенностей нет, вода заходит очень далеко.
Тигр и Евфрат текут очень медленно, так что в некоторых местах даже трудно понять, в какую сторону они текут. Когда начинается прилив, он отгоняет их воду назад фарсахов на сорок и начинает казаться, что течение в реках повернуло в обратную сторону и они текут вверх. В других местах, не на берегу моря, высота прилива зависит от степени возвышенности почвы: в низких местах вода поднимается сильно, в высоких — менее заметно.
Это явление называется приливом и отливом и находится в связи с положением луны, ибо, когда луна поднимается в
