(по-видимому, для сведений и образования высших чинов императорского двора) книгу «Царствование Петра I». О высокой степени овладения М. Д. Храповицким государственными языками страны его пребывания свидетельствует весьма примечательный факт — именно ему был доверен перевод с русского на маньчжурский и китайский и наоборот, с того и другого языка на русский, исключительной важности документов, касающихся взаимоотношений двух великих империй Востока — России и Китая (трактат 1860 г.).
Что касается исторических штудий М. Д. Храповицкого, то они остаются до настоящего времени по большей части неизвестными (сокрытыми в хранилищах архивов), а известное специалистам — недооцененным. Между тем, по части исполнения научных программ Миссии он был впечатляюще активен и ярок, о чем свидетельствует обширное и разнообразное по содержанию собрание рукописей, которое должно, рано или поздно, стать объектом специального изучения (публикации написанного помешала внезапная ранняя смерть М. Д. Храповицкого). Более всего его привлекало изучение истории Цинской империи, что нашло отражение в статье «События в Пекине при падении Минской династии». Это сочинение представляет собой важный сюжет, исполненный в русле программы исследований В. В. Горского по истории маньчжуров. Судя по всему, М. Д. Храповицкий задумал создать монументальную историческую эпопею о маньчжурах с заходом в разного рода «смежные сюжеты» времени доцинской истории, для чего писались своеобразные «этюды» к будущей «картине».
Таким «этюдом» смотрится самое, пожалуй, значительное и почти, видимо, завершенное сочинение М. Д. Храповицкого — «Записки о народе Ляо». Это исследование может быть воспринято как поворотное для принятого ранее стиля и содержания работ по истории Центральной и Восточной Азии. Автора «Записок...» привлекают вопросы экономики киданей (определение уровня социально-экономического развития), обстоятельства возникновения народных достижений, характер взаимоотношений кочевников с Китаем. Его интересуют начальные страницы истории киданей, первоначальная их родина и происхождение, стыковка во времени и пространстве особо значимых для судеб народа событий. М. Д. Храповицкий глубоко затронул в своем сочинении ряд основополагающих проблем истории киданей, которые остаются и сейчас слабо разработанными. Это обстоятельство заметил знаток востоковедных архивов страны П. Е. Скачков и призывал к публикации «Записок...», которые, по его мнению, «принесли бы чрезвычайно большую пользу» исторической науке. Обстоятельства, однако, сложились так, что лишь теперь удается осуществить давно желаемое.
Исследования М Д. Храповицкого положили начало углубленного и всестороннего изучения истории киданей. К последующим за его смертью годам относится начало исполнения второго, после Г. М. Розова, трудоемкого и масштабного проекта. Его задумал В. П. Васильев и блестяще исполнил студент Санкт-Петербургского университета китайско-маньчжурского разряда факультета восточных языков Михаил Николаевич Суровцов. Речь идет о переводе им главного, наиболее полного и разностороннего по содержанию летописного источника «Ляо ши», который включал в себя бесценные сведения по части политической, экономической и культурной истории киданей, и создании на его основе монографического характера исследования — первого в европейском китаеведении обобщающего труда по истории «Железной империи» (907-1125 гг.). Ведь никто из исследователей ни отечественной, ни мировой синологии не ставил перед собой в качестве специальной задачи разработку связного очерка истории кочевой народности на основе чрезвычайно трудного для перевода источника — «Ляо ши».
М. Н. Суровцов прожил отмеренную несправедливой судьбой, до смертельной обиды короткую жизнь (20 октября 1850 — осень (?) 1874 г.). Но исполненное им за 4 студенческих года позволяет по праву, без каких-либо скидок поставить его в ряд выдающихся востоковедов России второй половины XIX в., мало кому известных даже в среде профессиональных историков-китаистов [8]. Уроженец села Кобанского Иркутской губернии, принадлежавший к бедному сословию обер-офицерских детей, обладал усердной тягой к знаниям и обладал редкостными способностями в овладении иностранными языками. М. Н. Суровцов окончил с серебряной медалью Иркутскую классическую гимназию и, в согласии с осознанными устремлениями, по ходатайству матери в кругах губернского начальства, был направлен для обучения в Alma Mater русского востоковедения — на факультет Восточных языков Санкт-Петербургского университета. Туда он и был зачислен без экзамена как обладатель ярко выраженных филологических способностей и стипендиат губернатора Восточной Сибири — графа, генерал-адъютанта А. П. Игнатьева, который решал проблемы восточных границ с Поднебесной.
М. Н. Суровцову повезло с учителем: обучение проходило под заботливым руководством первоклассного знатока истории и культуры Китая — академика В. П. Васильева. Именно он, определяя тему научных занятий студента из Сибири на кафедральный конкурс «для соискания медали», предложил заняться тем, что по справедливости считал «неразработанным» — историей киданей, которая вместе с историей чжурчжэней создавала мнимый «перерыв» в последовательном ходе событий эпохи средневековья Дальнего Востока и Центральной Азии. Такая тема определила дипломное сочинение М. Н. Суровцова — «О владычестве киданей в Средней Азии». Оно, по завершении курса обучения с «отличными познаниями» в китайском, маньчжурском и монгольском языках, истории китайской и монгольской литературы, истории Востока и России, а также русской словесности, позволило ему решением Совета университета получить 31 мая 1872 г. ученую степень кандидата.
Быть может, общая, напрашивающаяся ныне оценка труда М. Н. Суровцова покажется кому-то преувеличением и произведет впечатление личной пристрастности, но, учитывая результаты новых веяний в «перестроенной» науке Отечества, труд этот по значимости превосходит уровень, необходимый для ученой степени доктора. И дело заключается не только в том, что М. Н. Суровцову удалось успешно преодолеть при переводе «Ляо ши» головоломные сложности средневекового китайского языка, перед которыми отступил, обратившись к этому же источнику в середине XX в., такой блестящий знаток древнекитайского языка, как В. С. Таскин, и что он в ряде случаев точнее и проникновеннее чувствовал и передавал суть летописного текста, чем такие видные исследователи истории киданей, как Г. Франке, Фэн Цзяшэн и К. А. Витфогель. Особо важно иное обстоятельство — М. Н. Суровцов, досконально проштудировав все четыре каноничных для династийных хроник раздела — бэньцзи, няньбяо, шу и лечжуань, которые включали в себя 116 цзюаней текста, и «Цидань го чжи» (для уточнений), не просто пересказал в дипломе источник, как принято было делать в историческом востоковедении XVIII и первой половины XIX в. Он, преднамеренно отойдя от принятой манеры сочинения кафедрального диплома, поставил во главу угла анализ проблем историко-культурных, политических и социально-экономических, что превратило его исследование в новаторский по методике и методологии труд, сравнимый с лучшими образцами исторических сочинений европейского востоковедения той поры. Сам М. Н. Суровцов весьма скромно оценивал весомость завершенного труда, ссылаясь на «первоначальный дебют» в своих занятиях историей, «малоопытность в распределении времени, оставшегося от других занятий», что обусловило необработанность всего накопленного материала и, как следствие, написание диплома, «нисколько не претендующего на научное значение».
Достаточно, однако, бегло затронуть пару исторических проблем, отраженных в
