Набег огузов
Огузы – союз тюркских племен, в середине XII в. жестоко разоривших при своем вторжении Хорасан. В суфийской образности нападение разбойников нередко служит метафорой гнева Божьего, настигающего человека. Данная притча полемична по отношению к ортодоксальному мусульманскому взгляду, согласно которому Бог карает одних людей для того, чтобы устрашить других и привести их к покаянию (ср. в «Гулистане» Саади: «...Так как этот грех совершил не только я один, ты лучше другого подвергни наказанию тому, а я с него пример возьму!» – Глава «О любви и молодости», пер. Рустама Алиева). Суфийское учение о милости и строгости Творца основано на иных, более глубоких, представлениях о духовной реальности.
Д. Щ.
Набег огузов
Однажды в небогатое село
Кочевников-огузов принесло,
И там, прибегнув к методам скорейшим,
Огузы захватили двух старейшин.
Грабитель одного к стене прижал
И, угрожая, выхватил кинжал.
Вскричал старик: «Властители пустыни!
Какая вам корысть в моей кончине?
Ведь я – больной, покинутый и нищий,
Нет в доме у меня ни крошки пищи!»
Главарь ему: «Тебя распотрошим —
И твоего соседа устрашим:
Второй старик, что жаден и богат,
Расскажет нам, где прячет он свой клад!»
А старец им: «Клянусь, мы оба нищи,
Пошлите наши осмотреть жилища!»
Но тут второй старик вскричал: «О нет:
На поле он зарыл пятьсот монет!»
Ответил первый: «Если правда это,
И я боюсь отдать свои монеты, —
То пусть погибнет нищий мой собрат,
Чтоб от испуга отдал я свой клад!»
О Лукмане и его сотоварищах
В данном рассказе мудрый Лукман олицетворяет внутреннюю чистоту и упование на Бога («пекся об одном – о Божьей воле»). Верность Лукмана подтверждается в момент «испытания утроб», когда сокрытое выходит наружу (согласно мусульманскому вероучению, подобное испытание постигнет людей в день Последнего суда).
Д. Щ.
О Лукмане и его сотоварищах
Был скорбен и задумчив раб Лукман:
Хозяин в нем подозревал обман,
Но, преданный хозяину всех боле,
Он пекся об одном – о Божьей воле.
Всё это видя, прочие рабы
Брыкались и вставали на дыбы,
Составив план – покрыть его позором:
Ведь он для них служил живым укором.
И вот, в саду наевшись фруктов всласть,
Вместо того, чтоб их в корзины класть,
Они подняли крик: «Плодов не стало,
Всё съел Лукман – бесстыдный объедала!»
Лукман в ответ: «Ну нет, я не согласен,
И ты хозяин, нас проверить властен:
Ты едкий щелок в воду положи
И нам, рабам, напиться прикажи,
А сам, воссев на быстрого коня,
Хлещи кнутом – как их, так и меня!..»
...Бегут рабы, спасаясь от кнута,
И пищу извергают их уста.
Так их наветы с правдою не спелись:
Узрел хозяин, чем они наелись.
Один Лукман тотчас оправдан был:
Ведь он в тот день одну лишь воду пил!..
Смысл притчи в том, что суфий («Лукман»), в течение всей жизни благодетельствуемый Богом («хозяином»), не должен роптать на испытания и кары, которым Он его время от времени подвергает. Ибо и в эти моменты суфий не лишается радости, связанной с ощущением Божественного Присутствия («блаженствовал всегда я под твоим крылом»). Он постоянно чувствует ту нисходящую свыше любовь (мухабба), которая услаждает для него горечь испытаний («претворяет яд в целительный настой»). Терпение (сабр) – одна из главных суфийских добродетелей.
Д. Щ.
Мудрец Лукман
Хозяина Лукман разумностью пленил,
И тот его с тех пор так высоко ценил,
Что вместе с ним всегда садился он обедать,
И блюдо каждое давал ему отведать,
И лишь когда Лукман вкус пищи проверял,
То и хозяин ел и тоже одобрял.
Вот как-то он зовет Лукмана: «Слушай, ныне
К обеду нам сосед прислать изволил дыню.
Попробуй поскорей – сладка она, иль нет?»
Вкушает раб кусок с восторгом, как шербет,
А тот ему уже дает второй и третий —
Лукман смакует их, как будто нет на свете
Вкусней. А господин глядит, как раб жует:
«Ну что ж, пора и мне наполнить свой живот!»
Но только он кусок от дыни откусил,
Как тотчас побледнел, вскричал, лишился сил, —
Так горечь обожгла и рот, и всю утробу,
Что час ему пришлось отлеживаться, чтобы
Прийти опять в себя. И он спросил раба:
«Как мог ты это есть? Как понимать тебя?
Притом ведь на лице твоем сияло счастье?!»
А тот в ответ: «Во мне ты принимал участье,
Меня ты одарял сочувствия теплом,
Блаженствовал всегда я под твоим крылом.
И, если б от тебя взять горечь отказался,
Предателем бы я позорным оказался:
Чтоб языка не жег прогорклой дыни кус,
Неужто от любви твоей я отрекусь?!.»
...Любовь из медяка чеканит золотой
И претворяет яд в целительный настой,
И силы от любви пробудятся в больном,
И уксус от любви взыграет, став вином.
Тому, кто полюбил, тюрьма – как светлый рай,
Тому, кто разлюбил, как цепи – вольный край.
Сменив на милость гнев и правду возлюбив,
Посланником добра предстанет страшный див.
Скорбь станет от любви счастливым торжеством,
Храбрея от любви, мышь обернется львом.
А грозный царь, любви сиянием влеком,
Вокруг свечи кружит кротчайшим мотыльком.
И, ведая, что все дает любимый Друг,
Ты примешь полноту и радостей, и мук.
Умножение любви и мудрости, расширение сознания ученика, одоление им новой духовной ступени —
все это может стать результатом прохождения очередного отрезка суфийского Пути, который бесконечен...
Притча иллюстрирует споры и трения, вплоть до взаимного неприятия и ожесточения, между представителями разных религий и философских учений. Между тем, по смыслу притчи, каждый из них воспринимает лишь часть Истины, всю же ее в целом способен обнаружить только свет «лампады», т. е. достоверное, «зрительное», восприятие, осуществляемое с помощью духовной интуиции ( айн алйакин). Таким образом, светом подлинного знания обладает лишь озарённый мистик, остальные пребывают в «ночном мраке» неведения – и потому односторонни в своих суждениях. Сюжет об ощупывании слона в темноте (или слепыми) был распространен в суфийской литературе и до Руми – например, у Санаи (первая пол. XII века). В русской поэзии похожий образ встречается у А.К. Толстого, изобразившего Правду воспринимаемой каждым по-своему, со своей точки зрения (стихотворение «Правда»):
...И подъехали к правде со семи концов,
И увидели правду со семи сторон...
...А вернувшись на свою родину,
Всяк рассказывал правду по-своему;
Кто горой называл ее высокою,
Кто городом людным торговыим,
Кто морем, кто лесом, кто степию.
И поспорили братья промеж собой,
И вымали мечи булатные,
И рубили друг друга до смерти...
Д. Щ.
***
Согласно этой притче, именно невежество («ночной ли мрак, или умов затменье») разъединяет людей, поселяя в их душах фанатизм и взаимное недоброжелательство. Достаточно, однако, «лампады», т. е. внесения хотя бы частицы истинной мудрости в проблемы, разделяющие людей, чтобы реальность сделалась видима с разных сторон, а люди, прежде ожесточенно спорившие, пришли к общему мнению. Истинная мудрость, объединяя частные знания, дает узреть общую картину бытия и уничтожает вражду между носителями верных, но односторонних взглядов. Печальную картину «ощупывания слона в темноте» – фанатичного отстаивания узко понятых великих истин – мы наблюдаем в кровавой истории религиозных войн, взаимных гонений и истреблений между представителями разных вероисповеданий: вспомним Крестовые походы, многовековую деятельность «отцов-инквизиторов», Варфоломеевскую ночь, еврейские погромы, террористические акты, совершаемые современными фанатиками, и т. п. Суфийские наставники всегда старались внушить своим ученикам идею о том, что истина («слон» из притчи) многогранна, и никогда не следует считать себя обладающим ею «в последней инстанции». Пробудить в мюридахжажду поиска истинной мудрости («лампады») – еще одна из задач суфийского воспитания.
М. Х.
Слон
Для развлеченья люда в край неблизкий
Однажды был доставлен слон индийский.
Его в конюшне темной поместили,
А любопытных посмотреть пустили.
Те вкруг слона кружком сомкнулись плотным
И ощупью знакомились с животным.
Один из них нащупал хобот: «Ба!
Слон – это водосточная труба!»
Тот ухо взял: «Ничуть и не бывало:
Слон – это что-то вроде покрывала!»
А этот оказался близ ноги:
«Слон – это столб! Пожалуйста, не лги!»
А кто-то гладил бок: «Скажу я вам,
Что слон напоминает мне диван!»
«Слон – это вещь прямая, как алиф!»
«Нет, слон – сплошной наклон, сплошной извив!»...
...Ночной ли мрак, или умов затменье
Мешают нам сойтись в едином мненье?
Когда б в конюшню ту внесли лампаду,
Тотчас бы истина открылась взгляду!
