народа Малика Хайдара, которая произошла на одиннадцатый день приезда в то место, или, иными словами, 22 рамазана вышеупомянутого [989/1581] года. Жаль того стройного кипариса на лугу правосудия! Жаль, ибо он был только что распустившейся розой /
216/ в саду любви, лепестки которой от ледяного дыхания смерти осыпались с куста надежд. Жаль плоды больших ветвистых деревьев, которые садовник времени сорвал несозревшими с ветки жизни и бросил на землю покаяния. Душа верховного правителя разрывалась от скорби, он был повергнут во прах. Горе сжало сердце дяди со стороны отца, испортило настроение дяди со стороны матери. Настал траур для маликов ‘Аджама {298} и даже для всей Вселенной, ибо голубое небо и раскаленное солнце не видели еще такого трагического события. После разжигания огня нетерпения, что обычно сопутствует такого рода событиям, местные малики взяли себя в руки и вооружились терпением. Улемы и факихи проповедями, [чтением] стихов из Корана и [рассказом] удивительных хадисов погасили огонь печали верховного правителя Малика Джалал ад-Дина, брата [Малика Хайдара], Малика Гийас ад-Дина, Малика Насир ад-Дина, а также остальных двоюродных братьев. Малик Гийас ад-Дин так много плакал и горевал, что перестал бывать в собраниях и стал затворником. С каждым днем его печаль набирала силу (его историю я еще расскажу), пока три месяца спустя он не простился с сим миром. Он постоянно говорил: «Малик Хайдар своей внешностью, поведением и нравом похож на моего отца, великого шаха Шах-Наджм ад-Дина». Он очень любил Малика Хайдара и был влюблен в его высокое дарование и его благородное сердце.
После окончания дней траура, раздачи милостыни достойным, чтения Корана в память покойного и [исполнения] других обрядов, когда прошло 40 дней, знатные люди всех уделов Систана, умоляя, привезли верховного правителя в присутственное место и устроили собрание, где чтением исторических хроник и свода уложений древних авторов заживили раны в его сердце и утешили сего великого человека, как могли.
В это самое время в Систан из Ирака прибыл высокого ранга и знатного происхождения Ака Зайн ад-Дин {299}. Сердечная приятность от встречи с ним отвлекла верховного правителя. Некоторое время он наставлял [верховного малика].
После трагического события с Маликом Хайдаром Мир Мухаммад-Салих /217/ «Салики», сверстник и товарищ той розы из большого цветника, вместе с Маулави, воспитателем того воспитанника сада совершенства, не будучи в состоянии нести в сердце столь тяжелую ношу, уехали в священные города Мекку и Медину. Через полтора года после того как они удостоились сего счастья, благодаря пребыванию в тех святых местах они покрыли себя славой и почетом. Мудрый советник, защитник счастья занялся упорядочением земельных и финансовых дел верховного правителя. Привел в полный порядок дела по управлению государственными домами и земельными угодьями Систана. Высокочтимый маликзаде Малик Джалал ад-Дин Махмуд {300}, который занял место уважаемого брата после его смерти и которому верховный правитель передал власть в Сарабане, постоянно общался с Ака Зайн ад-Дином Мухаммадом. По распоряжению малика он ежедневно по три-четыре часа проводил с Ака [Зайн ад-Дином] в качестве слуги ради приобретения положения в обществе и хороших манер. В то время из Фараха в Систан прибыл Малик Байазид Фарахи {301}, родственник верховного правителя и Малика Гийас ад-Дина. Он привез с собой своего сына, Малика ‘Абдаллаха, обладавшего разными достоинствами и видной внешностью, и Мирзу Тимура-‘Али, мунши, соединявшего в себе все достоинства. Мавлана Касими Хвафи и поэты Систана — все имели место в его высоком собрании. Все более и более они отвлекали [малика] от мыслей о том трагическом событии. Каждый день и каждый вечер где-нибудь устраивалось собрание. В собрании присутствовали обладавшие хорошим голосом певцы, искусные, как Христос, сказители. Среди певцов был Хафиз ‘Араб, которого навваб Бади’ аз-Заман привез из Герата. В те времена отмечалось, что в манере исполнения он, подобно устаду Сабиру {302}, не имеет [себе] равного. Он читал в высокой тональности 300 двустиший маснави. Среди поэтов и певцов в том собрании было много таких, каждый из которых являлся чудом своей эпохи. Тридцать пять лет минуло с тех пор. [Сей] раб объездил весь Иран, побывал в великой Мекке, а также в ряде городов Турана {303}. Неоднократно присутствовал в собраниях его величества шаха, прибежища веры {304}. Бывал на собраниях в узком кругу /218/ и на большом приеме, устроенном [в честь] властелина Турана Вали-Мухаммад-хана {305}. Довелось мне бывать и на других больших маджлисах, где [шах] принимал навваба Рустам-Мухаммад-хана, туранского принца {306}, великих султанов, навваба Шахин-Гирея — падишаха татар {307}. На тех маджлисах присутствовали послы [разных] стран, в том числе Рума, Индии, Европы, [страны] узбеков. Много раз я бывал также в собраниях доблестных, как Фаридун, эмиров Аллахвирди-хана {308}, Хусайн-хана шамлу {309}, Гандж-‘Али-хана Кирмани {310} и других эмиров. Неоднократно довелось присутствовать и на пышных по-царски собраниях садра ‘Аджама Кази-хана {311}, которые могут стать притчей во языцех у царей и султанов мира своим величием и великолепием. Бывал я в знаменитых кружках высочайшего И’тимад ад-даула Хатим-бека и Талиб-хана, великого вазира Ирана {312}, Мирзы Кавам ад-Дина Мухаммеда, мустауфи ал-мамалика {313}, который является достойным подражания образцом в устройстве пиршеств и [поддержании] дружеской беседы, а также в уважаемом обществе титулованного Ходжи Мухаммад-Ризы, вазира областей Азербайджана {314} и доверенного лица государя Ирана, который часто устраивал пиршества при [постоянном] присутствии на них лучших поэтов на раеподобных просторах Грузии, на украшенных, словно в раю, лужайках с прозрачными родниками. За это время я встречался с разными людьми, сталкивался со многими характерами высочайших и нижайших [людей своего] времени, наблюдая нравы как на редкость одаренных людей, так и посредственных, [однако] не встречал я маджлиса, столь приятного и радостного, и общества, столь изысканного и привлекательного, [как 35 лет назад]. Устроитель собрания находил путь к сердцам и извлекал из них скрытые желания хранителей тайн благодаря своей проницательности или же с помощью своего магнита и поступал в соответствии с желанием каждого сердца. Не ведал он в сем занятии устали. Напротив, когда ему удавалось осчастливить чье-нибудь сердце, жажда деятельности возрастала. На древе кроткого сердца, в котором из-за подавленного состояния /219/ государя никогда не возникало желаний, появилось несколько ростков мечты. Красивой внешности, царских манер, он был деревом, на котором для обитателей рая, участников его маджлисов, вырастал любой плод, какой бы он ни пожелал. На райском дереве вызревают любые плоды, любые взлелеянные надежды [сбудутся], как [об этом] сказал ‘Азизи {315}:
