земли, лежащие к югу от Янцзы, совершал я переправу через эту реку возле Гуанлина, как вдруг над водой сгустились темные тучи. Черный вихрь вздыбил волны. Лодочник мой помертвел от страха. Каждый миг лодка грозила опрокинуться и затонуть. Я поспешно вынул зеркало и осветил им реку на несколько шагов вокруг. Луч зеркала проник до самого дна. Ветер стих, высокие валы улеглись, и через мгновенье мы были уже в спокойной гавани.
Позже я посетил перевал «Пьянящего Аромата» на горе Дарительнице. [25] Там взбирался я на отвесные кручи, проникал в глубины пещер. Не раз встречались мне стаи хищных птиц, с громкими злобными криками кружили они надо мной. Медведи много раз преграждали мне путь. Но стоило мне направить на них свое зеркало, как в страхе разлетались птицы и разбегались звери.
Я переправлялся через реку Чжэцзян в благоприятное время года, но вдруг налетела буря, начался прилив с моря. Грохот бушующих валов разносился на сотни ли.
— Волны уже настигают нас, к южному берегу не пристать. Пойдем мы рыбам на корм, ежели не повернем назад! — крикнул в испуге мой лодочник.
Я вынул зеркало и направил его на воду. Взвихренные волны, не добежав до нас, вдруг застыли, будто облака на краю неба. Вода в реке расступилась в обе стороны шагов на пятьдесят, начала опадать и понемногу светлеть. Перед нами открылся широкий проход в волнах. Черепахи и крокодилы бросились врассыпную. Мы поставили парус и быстро поплыли в южную гавань. Достигнув берега, увидели мы, как вновь выросли громады-валы высотой в десять чжанов, как, бурля и клокоча, понеслись они вперед, и там, где только что спокойно плыла наша лодка, закипел яростный водоворот.
Потом посетил я гору Небесная башня, [26] где поднимался на все неприступные кручи и проник в самые глубокие тайники пещер. Подвесив зеркало к поясу, я даже ночью по боялся бродить один по горным ущельям. Лучи его освещали на сто шагов вокруг так ярко, что любая былинка была видна. Испуганные птицы стаями подымались в воздух и с тревожными криками носились надо мной.
На обратном пути я побывал на горе Гуйцзи, где встретил некоего Чжан Ши-луаня, человека необычайного. Мне, по счастью, удалось собрать его труды «О чжоуских стелах» в девяти главах и «Храм света» в шести частях.
А когда плыл я по реке Юйчжан, довелось мне побеседовать с прославленным Сюй Цзан-би, даосом. О нем говорят, что он седьмой потомок Цзин Яна и владеет искусством с помощью заговора стоять на остриях ножен и ходить по раскаленным углям. Как-то раз зашла у нас речь о бесах и других необычайных существах. Он рассказал мне, что в семье Ли Цзин-шэня, смотрителя зернохранилищ в уезде Фэньчэн, три дочери страдают от бесовского наваждения, только люди о том не ведают. Он было взялся лечить их, да без успеха.
Наш земляк Чжао Дань, человек великих способностей, занимал как раз в это время должность судебного пристава в Фэньчэнском уезде. Узнав, что я буду проездом в этих местах, он приказал одному из своих слуг встретить меня и подыскать мне удобное жилье. «Я бы желал остановиться в семье Ли Цзин-шэня», — сказал я слуге. Чжао Дань приказал Цзин-шэню приютить меня, и тот встретил меня очень радушно. Скоро у нас зашел разговор о том, какая беда у него в доме.
— Все три мои дочери, — рассказал мне Цзин-шэнь, — живут вместе в боковом флигельке. Каждый вечер понацепят они на себя украшения, разоденутся в самые нарядные платья, и лишь только стемнеет, сразу к себе. Загасят свечи. А прислушаюсь — в спальне смех и веселые речи. Уймутся лишь на рассвете, еле-еле добудишься их. Сохнут прямо на глазах, а к еде и не притронутся. Не лезет им кусок в глотку. Надумал я было строго-настрого запретить им наряжаться без толку, да где там! Грозят удавиться или в колодец броситься. Просто не знаю, что и делать.
— Покажите мне их флигелек, — попросил я Цзин-шэня.
В восточной стене флигелька имелось решетчатое окно. Опасаясь, как бы девушки не заперли ненароком дверь, так что трудно будет ее открыть, я заранее, еще днем, выломал в переплете окна четыре перемычки, заменив их простыми палочками.
Только начало вечереть, как пришел ко мне Цзин-шэнь и говорит: «Принарядились и уже пошли к себе в комнату».
Первая стража еще не кончилась, когда я подошел к окну и прислушался. До меня донеслись разговоры и смех. Я вышиб в окне перемычки из палочек и, просунув внутрь зеркало, осветил им комнату. «Моего мужа убили!» — в три голоса закричали сестры. Я ничего не увидел в темноте и оставил зеркало висеть на окне до самого утра.
Когда рассвело, все увидели, что возле дырки в стене лежит огромная дохлая крыса размером в целый чжан, четыре цуня. Была она совсем голая, без единого волоска на теле. А рядом с ней валяется старая мышь, такая жирная, что потянула бы, пожалуй, цзиней [27] на пять, и тоже без единого волоска. Лежала там и мертвая ящерица величиной с ладонь, чешуя отливает всеми цветами радуги, на голове двое рожек, хвост более пяти цуней длиной, а кончик хвоста белый-белый.
С этого дня девушки пошли на поправку.
Позже в поисках истинной мудрости забрел я на гору Шалаш, [28] где бродил несколько месяцев, отдыхая под вековыми деревьями, ночуя в зарослях пахучих трав. Не раз случалось мне встречать на своем пути тигров и леопардов, находить свежий след шакала и волка, но стоило только блеснуть моему зеркалу, как звери обращались в бегство. Почтенный отшельник Су Бин, муж редких познаний, постигший премудрость «Ицзина» [29] и потому прозревший сокрытое и грядущее, заметил мне как-то:
— Священные вещи лишь на короткое время попадают в людские руки. Смуты и смерть завладели миром, человек бессилен перед ними. Поспешите вернуться в родные места, пока при вас чудодейственное зеркало, и вам не страшны любые преграды.
Вняв его разумным советам, я двинулся на север в обратный путь. Путешествуя по Хэбэю, я как-то раз увидел во сне свое зеркало.
— Я всегда благоволило к вашему достойному
