взяты из повседневной жизни. Таковы, например, притчи о садовнике и воре, о четырех индусах, о четырех путниках и винограде, О суждениях о слоне, о воре и факихе, о попугае, пролившем масло, о казвинце, желавшем сделать себе татуировку, и т. д. Прозрачные аллегории притч животного цикла, естественно, были общедоступными в средневековом обществе. Все ясно понимали, какие социальные круги скрываются за личиной льва или волка, осла или лисицы, зайца или слона. Конечно, «Маснави», формально создававшееся для суфиев, адресовано было всему обществу султаната, а не какому-то одному социальному слою, но ведь суфии «рекрутировались» практически из всех классов, Одни воспринимали поэму как пиршество для эстетов-гурманов, любителей мистических сюжетов. Других привлекали занимательность и динамичность повествования, калейдоскоп стремительно сменяющих друг друга сцен и ситуаций. Третьи наслаждались образностью и живостью языка, обилием разговорных оборотов, что в то время было, несомненно, новшеством в поэзии, россыпью народного юмора, афоризмов и поговорок.
Исключительно разнообразен по своей тематике мир притч, многие из которых объективно имеют острую социальную направленность. Автор говорит о безысходной нищете бедняков, о бесправии подданных и произволе властей, о страданиях, которые приносят войны мирным жителям, и мародерстве воинов и служилых людей. Не меньше внимания уделяет Руми обличению лжесуфиев-шарлатанов, лицемерных мулл, чванливых факихов, продажных судей и т. п. Эти лица — постоянные персонажи фольклора — длинной чередой проходят по страницам «Маснави». Все это читатель найдет в предлагаемых переводах, где нам хотелось показать искрометный, но и умело организованный каскад рассказов, притч, сочетающих возвышенную патетику проповедей, мистические прорицания с едкими насмешками, фривольными шутками и солеными анекдотами, который и составляет величественное здание «Маснави» Джалаладдина Руми.
Образные сравнения и емкие афоризмы, которыми так богата поэма Руми, широко распространились по всему мусульманскому Востоку, превратились в крылатые слова. Возьмем на себя смелость утверждать, что в этом отношении «Маснави» сыграло в персидской словесности такую же роль, какую в русской «Гора от ума» А. С. Грибоедова. Цель, которую преследовал Джалаладдин, создавая свой труд,— в доступной и понятной форме, ясным и простым языком изложить положения и концепции как «интеллектуального», так и «прагматического» суфизма. Эту задачу он с блеском выполнил. Но «попутно» он создал блистательное поэтическое произведение, в котором воспевал совершенство и красоту человека, веру в его разум; призывал к дружбе и миру между людьми различных вероисповеданий; осуждал произвол властей, порицал узость догм официальной веры. Джалаладдин Мухаммад Балхи Руми — персидский поэт, но его творчество вышло далеко за рамки национальной литературы, оно принадлежит мировой культуре, включено в сокровищницу литературы мира.
О. Ф. Акимушкин
Джалаладдин Руми не дал названия своему сочинению. В Прозаических предисловиях, предваряющих 1-ю и 3-ю книги поэмы (с. 1, стк. 1 и 2, с 2, стк. 17 соответственно), а также во многих местах в тексте она именуется «Китаб ал-маснави» («Книга парнорифмующихся строк», «Книга двустиший») либо просто «Маснави». Такое безличное название ничего не говорило о теме или содержании произведения. Но еще при жизни‘поэта широко распространилось (а затем и закрепилось навсегда) другое название — «Маснави-йи ма’нави» («Двустишия о сокрытом смысле» либо «Поэма о сокрытом смысле»), которое, следует признать, весьма точно отражало цель автора: пояснение теории и практики доктрины мистического монизма, как он себе ее представлял и понимал. Возможно, что поводом для этого названия послужили слова самого Руми в предисловиях к 3-й и 6-й книгам (с. 1, стк. 2—3 и с. 1, стк. 2—3): ...маснави ва байан-и ма'нави — «поэма и пояснение сокрытого смысла», а также строка из начала 6-й книги, (с. 3, стк. 1): маснави-ра ма'нави бини ва бас — «узришь ты сокрытый смысл в двустишиях, и достаточно».
Вступление. Песнь свирели
Согласно персидской литературной традиции, 18 первых бейтов (двустиший) Вступления положили начало работы Руми над поэмой. Согласно той же традиции, оно часто рассматривалось как самостоятельное произведение и называлось «Най-наме» («Книга о свирели»). Вполне вероятно, что Вступление было написано уже после завершения первой тетради. Популярность его была велика, оно вызвало значительное число подражаний, «ответов» и комментариев. Последние писались большей частью на первые четыре строки, и только в персидской литературе их насчитывается более двух десятков.
Я со своим стволом разлучена.— В оригинале: «С той поры как меня, срезав, разлучили с зарослями камыша», т. е. имеется в виду камышовая свирель. Она служит здесь символом души совершенного мистика, которая стенает и жалуется на боль и тоску разлуки с всеобщей Душой ( — тростниковые заросли) и пречистым бытием, частью которого она была в предвечности.
Хоть не постичь вам моего страданья: //Душа чужая — тайна для познанья. /(Плоть наша от души отделена, //Меж ними пелена, она темни.— Совершенный человек (святой, пророк), по суфийским представлениям, является странником в миру; он, однако, не может поделиться своими печалями и радостями ни с кем, за исключением себе подобных, никому не открывает дарованного ему .свыше мистического знания. Свирель — символ его духа; хотя дух и составляет некое единство с телом, но он невидим; точно так же подлинный смысл его слов, воспринимаемых органами слуха обычного человека, недоступен последнему, так как тот воспринимает лишь внешнее, а суть от него скрыта.
Любовью движим, и Муса из дали // Принес и грешным людям дал скрижали.— В оригинале: «Любовь вдохновила гору Синай, она захмелела от нее, а Муса упал в обморок». Ср. Коран, VII, 139: «..А когда открылся его Господь горе, Он обратил ее в прах, и пал Муса пораженным».
Влюбленный — прах, но излучает свет //Невидимый любви его предмет.— Точнее, «Влюбленный во прахе, возлюбленная — абсолют»; влюбленный должен ради любви к ней (т. е. ради слияния с ней) отдать все, в том числе и жизнь; но он полагает себя живым, и это мнение его является той завесой, которая мешает ему узреть предмет любви, т. е. единственно сущую Реальность. Когда он осознает, что он триедин (влюбленный, предмет любви и сама любовь), он станет совершенным и познавшим мистиком. Однако не всякий мистик может сподобиться любви свыше, любовь к себе бог вкладывает в сердце избранного.
Для истины иного нет зерцала — //Лишь сердце, что любовью воспылало,— Т. е. любовь побуждает рассказать о сокровенных тайнах, что были ему открыты и отразились в его чистом сердце, как в зеркале. Неспособность сердца отразить атрибуты божества обусловлена его загрязненностью: ржавчиной грехов, мирскими наслаждениями, самолюбованием и т. п. Зеркало сердца следует очищать при помощи постоянного упоминания (зикр) имени божьего, непременно под
