Ознакомительная версия.
Наставление не стремиться к «полноте свершений» содержится в даосском каноне «Дао-Дэ цзин».
«Регулирование дыхания», «созерцание сердца» — названия распространенных форм йогической практики в даосизме и буддизме.
Мертвый пепел и высохшее дерево — традиционное в Китае обозначение душевного состояния подвижника, который, говоря языком даосов, «сам себя похоронил». Эти образы употреблялись также для обозначения творческого наития художника. В китайскую традицию они перешли из сочинений Чжуан-цзы.
Парящие в облаках коршуны и снующие в воде рыбы — аллегория жизненной свободы, восходящая к древнему канону «Книга Песен».
В китайской традиции просветленное сознание есть само воплощение предельной реальности, или Великого Пути. Оно покойно, проникнуто светом, пустотно и все вмещает в себе, как само небо; оно прозрачно, податливо и чисто, как недвижная вода. Эта бесконечная пустота как бы преломляется в бесчисленное множество жизненных превращений и не существует вне них. Мудрый не пытается переделать мир, он предоставляет всему свободу быть и, следовательно, свободу жизненных превращений.
В старину китайцы верили, что некоторые насекомые рождаются из нечистот, а гнилушка способна превратиться в светлячка.
Совет «хранить покой» восходит к главе XVI «Дао-Дэ цзина». Отметим, что «сохранение» изначальной органической цельности, которая дается в телесной интуиции (вспомним также даосский идеал «схоронения себя»), неизменно противопоставляется в даосских текстах объективному, предметному «знанию».
Выражением «праведная жизнь» передано здесь слово сочетание дао-дэ (букв. «праведный путь и совершенство»), которое в современном китайском языке обозначает мораль, нравственность. «Человечность» и «долг» — две главные добродетели в конфуцианстве. В целом данное высказывание выдержано в духе даосской критики этического формализма, свойственного конфуцианству.
Букв.: «оставь другим третью часть».
В традиционной китайской науке, исходившей из идеи органического, жизненного единства человека и мира, жизнь рассматривалась как гармонически организованное скопление ци, а смерть — как рассеивание жизненной энергии в «плавильном котле» мирового круговорота.
Данное изречение отчасти напоминает высказывание известного конфуцианского философа Ван Янмина (начало XVI в.), гласящее: «Рассеять разбойников, прячущихся в горах, легко. Рассеять разбойников, скрывающихся в сердце, трудно».
В данном афоризме отобразилась традиционная даосская идея неразличения свободы желания и отсутствия желаний — одно из преломлений даосской темы «утонченного совпадения» противоположностей в бытии Дао. Даосский мудрец «сводит на нет желания», но в то же время, говоря словами Чжуан-цзы, «дает претвориться одухотворенному желанию». Таким образом, в жизненном идеале даосов чистое желание, не направленное на объекты, смыкается с освобожденностью сознания от страстей, подобно тому, как невозмутимый покой гносиса совпадает с конкретностью предметной практики. Как заметил по поводу даосской традиции К. Юнг, «китайцы не имеют импульса к насильственному подавлению инстинктов, который истерически раздувает и отравляет нашу духовность. Человек, живущий инстинктами, способен освободиться от них и притом так же естественно, как жил ими».
Букв.: «обладаю человечностью».
Здесь в несколько измененном виде воспроизводятся слова древнего конфуцианского философа Мэн-цзы (IV–III вв. до н. э.).
В древней «Книге Перемен» есть упоминание о баране, который вонзил свои рога в плетень и потому не может ни двинуться вперед, ни отступить.
Имеется в виду, в сущности, постижение «подлинности» жизни, превосходящее все доктрины и формальные определения, которое в эпоху Хун Цзычэна было осознано как жизненный идеал традиции.
Ли — китайская мера длины, равная примерно 600 м.
Согласно представлениям традиционной китайской медицины о связях между органами чувств и внутренними органами, в человеческом организме глаза соотносятся с печенью, а уши — с почками.
Здесь развивается традиционная для конфуцианства тема моральной самооценки и, как следствие, полной внутренней самодостаточности «мужа, преданного учению». Еще в древности она породила известный принцип: «Не обманывать в темноте».
Цитируемые слова принадлежат ученому II в. до н. э. Ли Сы.
«Полнота подлинности» (цюанъ чжэнь) — традиционный идеал духовного совершенства в даосизме. Это словосочетание дало название самой распространенной даосской секте Северного Китая — Цюанъчжэнь цзяо.
В тексте сказано буквально «выставлять перед глазами цветы», то есть, по-русски, «втирать очки».
В китайской традиции апология пустоты и незавершенности восходит к «Дао-Дэ цзину».
Тыква-горлянка — восходящий к даосской традиции символ всеобъятно-пустотной реальности Дао и жизненной мудрости. Она слыла традиционным атрибутом бедного ученого, живущего уединенной и скромной жизнью.
Еще одна попытка объяснить соотношение обыденного и просветленного сознания, которое уподоблялось (в даосской мысли) отношению зеркала к отражаемым в нем вещам. Просветленное сознание, согласно традиционной мысли Китая, — это не сущность, не опыт, не идея, не факт, но и не ничто. Его природа воплощена в самом потоке образов, возникающих в абсолютном пространстве воображения — этой пустотной среды выявления всего сущего.
Данная фраза представляет собой несколько видоизмененную цитату из древнего сочинения «Домашние поучения Конфуция».
Байша — литературный псевдоним известного конфуцианского ученого Чэнь Сяньчжана (1428–1499).
Имеется в виду как бы постоянно бодрствующее состояние сознания, которое достигается познанием предельности всякого опыта и потому позволяет человеку всегда помнить о своем состоянии и вместе с тем быть доверительно открытым «полноте бытия», освобождаясь таким образом от пут страстей.
Имеется в виду центральная, не предназначенная для жилья комната в китайском доме, где стоял семейный алтарь и принимали гостей.
Сравнение сознания мудреца с зеркалом традиционно для китайской мысли и восходит к Чжуан-цзы, который говорил: «Сознание мудреца подобно зеркалу: оно не влечется за вещами и не стремится им навстречу, отражает — и не удерживает их». Метафора зеркала, как уже отмечалось выше, иллюстрирует идею недвойственности просветленного и обыденного сознания, которые не имеют между собой ничего общего, но и не отличаются друг от друга.
«Не обманывать в темноте», то есть не совершать обман даже в тех случаях, когда его никто не заметит, — один из традиционных девизов китайской морали. Как таковой он вошел в китайскую традицию в течение первых столетий н. э. и дал жизнь ряду назидательных анекдотов. Рассказывают, например, что чиновник Жуань Чанши, живший в V веке, однажды отправился в ночной дозор в домашних туфлях и наутро сам же настоял на том, чтобы его строго наказали за нарушение приличий. Впрочем, еще в I веке ученый Чжан Чжань, по преданию, бдительно следил за выверенностью каждого своего жеста, даже находясь один в темной комнате. Однако действительным истоком этой поговорки явился, по-видимому, древний обычай, по которому глава семьи приносил жертвы предкам один в затемненной комнате. В такие минуты, даже будучи недосягаем для посторонних взоров, он должен был держаться тем более почтительно перед лицом невидимых духов.
Ознакомительная версия.
