мировоззрении древних индийцев земная и божественная сферы не только взаимно перекрещивались, но по сути дела образовывали единый мир, где богам отводилось даже географически вполне определенное место. Так, боги и небожители обитают в сварге Индры на горе Меру, которая, согласно мифическим представлениям индийцев, расположена в центре земли и к северу от Гималаев; так, бог Шива погружается в медитацию на гималайской вершине Кайласа, но как Махакалу, олицетворению смерти и времени, его можно увидеть на полях сражений, кладбищах и перекрестках дорог. И древние индийцы были весьма далеки от аллегории, когда говорили, что богиня счастья и процветания Лакшми возлежала на груди царя, а бог любви Кама возбуждал во влюбленных страсть, пуская в них цветочные стрелы из своего тростникового лука. Именно такой подход проливает свет на индуистские обряды и празднества. Характерно, что брахманы — священнослужители храмов после утреннего омовения входят в святилище и поют гимны в честь храмового бога, стремясь таким образом осторожно пробудить его ото сна. Затем они омывают ноги статуи божества, саму статую, покрывают ее одеяниями, украшают ожерельями и цветами, подносят божеству вареную пищу и даже листья бетеля с орехом арековой пальмы, излюбленный десерт индийцев.
Такое политеистическое мировосприятие было до такой степени присуще дравидоязычному югу и настолько проникло в плоть и кровь его обитателей, что становится понятным, почему в ряде отношений весьма рационалистические джайнизм и буддизм, решительно вытеснившее на юге брахманизм, вскоре уступили место шиваитскому и вншнуитскому бхакти. Брахманизм уступил свои позиции в силу того, что его регламентация и приверженность к ритуалу и обрядам жертвоприношения погружала в оцепенение духовную жизнь; недаром антиподы брахманизма — буддизм и джайнизм, возникшие примерно в одно и то же время, в одном и том же районе в обнаруживавшие значительное сходство своих концепций, перенесли свое внимание на культивирование внутреннего мира человека, и в первый период для них были особенно характерны антитрадиционализм, антидогматизм и антиритуализм. Но дравидам, видимо, был достаточно чужд дух джайнско-буддийского отшельничества с его игнорированном мира эмоций адепта и его небрежением к миру богов, асур в бхут; бхакти же открыло простор для проявления темперамента южан, отчасти синтезировав элементы ведийской обрядности и джайнско-буддийской самоуглубленности.
В поэме весьма широко представлен мир индийских божеств. На страницах книги непрерывно появляются имена и повелителя богов Индры, и творца вселенной четырехликого Брахмы, и неистового в своей страсти к разрушению Шивы, и охраняющего вселенную Вишну.
Хотя в первой книге и говорится подробно о празднестве в честь Индры, следует сказать, что из главных мужских богов индуистского пантеона в Южной Индии были особенно почитаемы Вишну и Шива, особенно последний. И Вишну, и Шива отличаются многоаспектностью, с той разницей, что многоликость Вишну, дарующего спасение, проявляется в диахронии мифологического временя, тогда как многоаспектность Шивы — в плане синхронии. В своих многочисленных аватарах Вишну меняет лишь внешний облик, по внутренне или в плане содержания он не претерпевает изменений: как бог, охраняющий вселенную, Вишну принимает разные облики, чтобы уничтожить зло и восстановить справедливость. В Бхагавадгите Кришна, восьмой аватар Вишну, говорил Арджуне:
Я — Атман, нерожденный, непреходящий,
Я — существ владыка,
И все же, будучи выше своей природы,
Я рождаюсь собственной майей.
Всякий раз, когда ослабляется дхарма
И беззаконие превозмогает, я создаю себя сам, Бхарата.
Для спасения праведных, для наказания злодеев,
Для утверждения закона из века с век я рождаюсь [6].
Так, в облике рыбы Вишну спасает Ману, индийского Адама, от потопа и направляет его ковчег в Гималаи; в облике черепахи Курмы Вишну помогает богам и асурам извлечь со дна океана амриту напиток бессмертия; в образе карлика Ваманы Вишну лишает власти царя Бали, предъявлявшего чрезмерные притязания к богам; в облике Кришну Вишну поражает Кансу, царя асур, и т. д.
Шива, наоборот, меняет не столько свой внешний облик, сколько внутренний. Шиваиты видят в Шиве символ всесокрушающего и всеизменяющего времени, символ разрушения и смерти, неизбежной прелюдии рождения. Универсальный закон изменения, разрушения и возрождения нашел свое воплощение в мифе о Шиве. Кроме двух глаз, символизирующих солнце и луну, Шива наделен третьим оком, горящим на его челе и символизирующим мистическое видение. Украшенный гирляндой черепов и окруженный призраками, злыми духами и демонами, он появляется в тех местах, где есть смерть. Но этот же Шива, одетый в тигровую шкуру, погружен в медитацию на гималайских склонах, и мир поддерживается, укрепляется благодаря медитации Шивы, отшельника и покровителя аскетов, свет и тепло существуют благодаря очам Шивы. Но он не только символ всеразрушающего времени и мистического созерцания; Шива — царь танца Натараджа, и захваченный неистовым танцем бог особенно популярен в стране тамилов.
В индийской мифологии за каждым жестом, за каждым атрибутом бога таится важный мифический подтекст. Так, третий глаз на лбу Шивы появился внезапно, когда игривая Парвати, подкравшись к нему сзади, закрыла ему глаза руками, и оттого весь мир погрузился во тьму. Точно так же танец Шивы символизирует ритм и вечное движение вселенной. Здесь мы подходим к пониманию Шивы как символической фигуры, намеренно вносящей хаос, испытывающей твердость своих приверженцев, демонстрирующей свою необыкновенную силу с целью обратить иноверцев в своих последователей. Если за аватарами Вишну и его действиями скрывается спокойное сознание своего могущества (отсюда и его появления на арене вселенной в периоды острого кризиса), то в поведении Шивы можно видеть меняющееся напряжение жизни, ее непрерывно бьющийся пульс вечных противоречий, перехода из одного состояния в другое ради сохранения полноты самой жизни, импульсивное и интуитивное стремление идти наперекор общепринятому и вместе с тем ложному, могущественному и вместе с тем шаткому.
Две другие фигуры в пантеоне богов Шилаппадикарам должны привлечь наше внимание. Это бог воины Муруган и богиня Котравей, тамильский эквивалент богини Дурги, воплощения супруги Шивы. Тамильский бог Муруган первоначально был богом гор и плодородия, которому посвящалось вакхические танцы. Он изображался восседающим на павлине и вооруженным копьем и обычно сопровождал свою кровожадную мать Котравей в ее каннибальских пирах на полях сражения. Муруган в поэме Шилаппадикарам — результат слияния Сканды, сына Шивы, и тамильского Муругана. Шестиглавый Сканда, или Картикейя, был сыном Шивы и богом войны, его рождения ждали с величайшим нетерпением боги и риши, ибо он единственный мог убить тиранящего их асуру Тараку. Гимны горянок в начало третьей книги посвящены Муругану-Сканде и в них можно отчетливо проследить как остатки оргиастического культа Муругана среди древних тамилов, так и слияние в нем двух богов:
