Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Весна осела прочно на равнине —
Пастушья сумка всюду зацветает.
На борозды распаханного поля
Ворон крикливых опустилась стая.
Я стар и сед, а в сердце чувства зреют.
Кому и как их изольешь весною?
В лучах заката вывеска трактира.
Там, верно, отпускают в долг хмельное.
Живу в тиши,
Природой наслаждаюсь,
И в праздности
Проходят дни за днями.
Вот скотный двор. Кунжут и шелковица
У западной стены сплелись ветвями.
В зеленой юбке, в кофте белоснежной
Выходит незнакомка за ограду.
Она спешит родителей проведать
Теперь, когда окрепли шелкопряды.

Уж вечереет. Но еще в деревне
Повсюду кур и уток гомон слышен.
Как разрослись тутовник с коноплею —
Их ветки возвышаются над крышей.
Тот счастлив, кто довольствуется малым,
Ему всегда завидую невольно.
В конце концов что требовать от жизни?
Наелся вдоволь — и с тебя довольно.
Я вижу
Молодую поросль ивы,
И отмели
Уже не те, что были.
Вот здесь когда-то ручеек струился,
Теперь его теченье изменили.
Когда на свет рождается ребенок,
Здесь чуда от него не ждут большого
И говорят: «Вот и невеста Юям!»
Или: «А вот и зять для дома Чжоу!»

На склоне лет он сам ходил за плугом,
На трудности не сетовал в беседе.
Вина есть доу, есть к вину цыпленок —
И можно приглашать к себе соседей!
Что для него история династий?
И Цзинь и Сун — тщета больного века!
Фу-си считал он образцом для смертных
И был иного мира человеком.
Тысячелетье
В вечность отлетело,
А все живут
Бессмертные творенья!
И каждый знак, написанный поэтом,
В себе содержит ясное значенье.
Я размышляю: если б и поныне
Все здравствовали Се и жили Ваны —
Все их дела не стоили бы больше,
Чем прах с полей священного Чайсана!

Давно умолкла «Песня о разлуке»,
Но на глазах слеза блеснет порою.
Нам много ль надо? Только б чашку риса,
А слава — дело для мужей второе!
Лазурь воды слилась с лазурью неба,
Их только разделяет кромка леса.
Вдруг опустилась туча дождевая
К подножию горы сплошной завесой.
Как в старину,
Так и теперь разлука
Вселяет в сердце
Горечь и досаду.
Затем ли, чтоб узнать и скорбь и радость,
Нам расставаться и встречаться надо?
Поднимется ли шторм в пути — не знаю,
Да и гадать не стоит понапрасну.
Одно я знаю, что дорога жизни
Трудна для человека и опасна!

Я один за судьбу отвечаю мою,
Небо спрашивать я ни о чем не желаю!
Одиноко
На башне высокой стою,
И в душе моей скорбь
Без конца и без края.
В неурочный вы час повстречались со мной:
Сон меня одолел, сердце отдыха просит…
Вам бы лучше, пожалуй,
Вернуться домой,
Вам бы лучше, пожалуй,
Вернуться домой…
И пускай ветер западный
Осень приносит!

Совсем, совсем еще девочка —
Пятнадцать ей лет от рожденья.
И с нею за шелковым пологом
Один только ласковый ветер.
Как рад я: ее не заметил
Никто, в ком живет вожделенье.
Я слышал: она очень робкая
И быстро приходит в смущенье.
Едва вас завидит, как личико
Зальется под пудрою краской.
На вас разве только украдкой
Задержит свой взгляд на мгновенье.
У озера прошлой ночью
Сгустились холодные тени,
Она в окруженье подружек
От дома вдали загулялась.
Цветком она слабым казалась
Иль ивой, поникшей в томленье.
Она еще так неумело
Гостям подает угощенья,
Вино наливает — и мнится:
Вот-вот его на пол расплещет…
Ей петь — и в прическе трепещет
Цветок, выдавая волненье.

Ничтожны века моего свершенья,
Все — от начала до конца — ничтожны.
Вокруг надолго утвердилась осень,
И тишиною насладиться можно.
Не спится мне. И слух мой жадно ловит
Все шорохи и звуки поздней ночи.
Бурлит, шумит ручей неугомонный —
На что он вечно сердится и ропщет?
Серп месяца, и бледный и холодный,
Навеял грусть. И грусти нет предела.
Далеко где-то петухи проснулись —
Ко мне их перекличка долетела.
Здесь мир иной. Здесь слава и нажива
Еще собой не заслонили света.
Но почему так рано встали люди
И трудятся задолго до рассвета?

На две тысячи ли вокруг
прекрасны земли на вид.
Вдоль дороги чиновничьей весь откос
бегониями увит.
Прошлогодние листья ветер метет,
поторапливает коня.
Еще усердней, чем человек,
весенний ветер спешит.

Травою зарос могильный курган.
Здесь лежит великий герой.
Безлюдно. Только каменный лев
охраняет его покой.
Сановники, даже сам государь,
трусливо бежали на юг.
На севере разве что старики
о свободе вздохнут с тоской.
Однако давно убит Юэ Фэй —
нет печальным вздохам числа.
Захватили Север чужие войска,
и на Юге плохи дела.
Не сто́ит над озером Сиху
грустную песню петь —
Красота пленительных гор и рек
развеять скорбь не смогла.

Чуть приметно деревья       колышутся в дымке седой.
Светит луна       над неровной горной грядой.
У дальнего берега       обратная лодка видна.
Слева и справа       утесы стоят над водой.
Является мысль       от мирских соблазнов уйти,
С дровосеками и рыбаками       дружбу отныне вести.
Обширное озеро,       синие горы вдали.
В эту страну,       увы, не знаю пути.

Курильница возле подушки стоит,
поправляю палочки в ней.
Птицы поют под самым окном,
становятся тени длинней.
Дождь прошумел в бирюзовых горах,
чист небесный простор.
Не шелохнутся ветви дерев,
к вечеру все холодней.
Молодость от человека ушла,
подходит старости срок.
Сновиденьям конец, начало стихам —
словно вступаю в поток.
Сегодня ни Цю, ни Ян не пришли
в мой позабытый дом.
Ворота закрыл, стихи записал,
на жесткое ложе лег.

Теплом повеял восточный ветр —
последний растаял снег.
Тянется горная цепь на юг
синяя, словно волна.
Слышу флейты печальный напев,
но деревьями скрыт человек.
Лепестки усыпали маленький мост —
их не сочтешь вовек!

Потеплело. В раздумье
стою у открытых ворот.
Устремился за город,
в деревню на запад пошел.
Тревожусь о веке:
пережито немало невзгод,
Как изменился
некогда славный народ.
Не вижу деревьев,
ожиданьям своим вопреки.
Развалины храма,—
сохранилась только стена.
На месте беседки
ныне растут сорняки,
Где стояли дома —
овощей молодые ростки.
Так слонялся без цели,
по дорогам окрестным пыля,—
Случайно услышал
крестьянина грустный рассказ:
«Рисовая рассада
не высажена в поля,
Зеленых побегов
никак не дождется земля.
Крестьян молодых
угнали, не внемля мольбе.
Назначили день,—
их чиновник в управе ждал.
Буйвола нет —
паши на самом себе…
Всего не расскажешь
о горькой нашей судьбе!»
На сердце печаль
навеяла грустная весть.
Чем же помочь
беднякам несчастным смогу?
Стар я, себя
не смогу к землепашцам причесть,—
Как же теперь
осмелюсь досыта есть?!