Ознакомительная версия.
Глава III. Сожжение Маданы
1 Тысячеокий узрел Камадеву,
Словно забыв небожителей прочих;
Целью своей озабочен всецело,
Преданных слуг не щадит повелитель.
2 Около самого царского трона
Индрой самим удостоенный места,
Низко царю своему поклонившись,
Вкрадчиво заговорил Камадева:
3 «Благоволи ты мне дать, Прозорливый,
В мире любом повеленье любое!
Милостив ты: обо мне ты помыслил.
Да не минует меня твоя милость!
4 Снова, как видно, великий подвижник
Дерзостно славе твоей угрожает?
Перед моим обольстительным луком
Он беззащитен, поверь мне, владыка!
5 Вновь своевольный с тобою в разладе
Освобождения дерзко взыскует?
Мы побежденного свяжем надолго:
Узы надежные — взоры красавиц.
6 Пусть наставлял его мудрый Уша́нас[110],
Долго ли мне Добродетель разрушить,
Страстью размыв несравненное благо,
Как наводнением пагубным — берег?
7 Может быть, сам ты пленен красотою,
Слишком уж верной земному супругу?
Хочешь, прекрасная стыд потеряет,
Мигом сама прибежит и обнимет?
8 Перед какою земною женою
Ты преклонился, отвергнутый гневно?
Горько раскается гордая вскоре,
На травяной изнывая постели![111]
9 Смилуйся, Доблестный, грома не надо!
Стрелы в кого мне прикажешь нацелить,
Чтобы навек супостат обессилел,
Даже разгневанных женщин пугаясь?
10 Вооруженный одними цветами,
Лишь при поддержке весны медоносной
Я посрамил бы Пина́кина в битве.
Разве не я по призванию лучник?»
11 В благоволении тронул стопою
Бог восседавшего около трона,
Вознаграждая благую готовность;
И Камадеве сказал Разрушитель[112]:
12 «Друг! Обладаешь ты подлинной силой.
Ваджрой[113] силен я, силен я тобою.
Перед подвижником ваджра бессильна.
Сила твоя не имеет предела.
13 Зная твою сокровенную силу,
Равный мне, днесь я тебе доверяюсь.
Кришна[114] свое несравненное тело
Миродержателю Ше́ше вверяет.
14 Ты угадал! Подобает нацелить
Стрелы в того, кто быком знаменован.[115]
Боги, лишенные жертвы[116] законной,
Жаждут победы твоей неизбежной.
15 Надобен отпрыск могучего Бха́вы,
Чтобы возглавил он воинство наше;
Шива в глубоком своем размышленье,
Кроме тебя, никому не доступен.
16 Дочерью гор, богоравной царевной,
Ты постарайся прельстить властелина,
Чье драгоценное мощное семя
Невыносимо для чрева другого.
17 Отчий приказ выполняя прилежно,
Гостю царевна в горах угождает,
Невозмутимому[117] преданно служит;
А́псары мне повествуют об этом.
18 Ради богов постарайся, не медли!
Цель долгожданная ждет не дождется,
Словно, до времени в семени скрытый,
Лучший росток дожидается влаги.
19 Только твои быстролетные стрелы
Цели великой способны достигнуть;
И невеликий умелец прославлен,
Если другого умельца не сыщешь.
20 Боги, которых молить подобает,
С просьбой к тебе обращаются ныне.
Не промахнется прославленный лучник,
Силой завидной навек наделенный.
21 В тайном союзе с весной медоносной,
Душу смущающий, ты побеждаешь.
Разве нам нужно упрашивать ветер,
Чтобы раздул он огонь поскорее?»
22 «Будет исполнено!» — Мадана[118] молвил.
Воля верховная, как плетеница.[119]
Кама[120] почувствовал длань властелина,
Лишь для вселенских слонов[121] это ласка.
23 И поспешил неразлучный с весною
В сопровождении робкой супруги,
Жертвуя собственным телом послушно,
К Невозмутимому в снежные горы.
24 В горных лесах, где твердыня премудрых,[122]
Противореча благим помышленьям,
Медоточивая гордость Манма́тхи[123],
Обосновалась весна, торжествуя.
25 Солнце направилось в царство Куберы,[124]
Пренебрегая любовью законной;
Скорбные вздохи доносятся с юга,
Благоуханной печалью повеяв.
26 И порождает ашо́ка до срока
Одновременно цветы и побеги,
Не дожидается прикосновенья
Ножки прелестной со звоном браслетов.
27 Стрелы для друга — цветущее манго —
Щедро снабдив опереньем побегов,
Стрелы пометить весна не забыла:
Пчелы на них будто буквы: «Мано́джа».
28 Очень красивы цветы карника́ра,
Ярко раскрашены, только не пахнут;
Всех совершенств рядовому творенью
Не придает бережливый создатель.
29 Как полумесяцы, полураскрывшись,
Рдели бесстыдно цветы на полянах,
Словно любовник счастливый изранил
Перси любимой ногтями своими.
30 Ти́лакой лик ненаглядной украсив,[125]
Множеством пчел подведя себе очи,
Красит зарею весна-чаровница
Губы, побеги румяные манго.
31 Жухлые листья шуршат на полянах;
Скачут олени, приветствуя ветер,
Пляшут олени, чей взор затуманен
В пылком томленье пыльцою цветочной.
32 Горло насытив усладою манго,
Сладостней пел в упоении кокил,
Словно любовь сладкогласная пела,
Гордых и строгих красавиц тревожа.
33 Жены-киннары, омытые потом,
Вянут как будто: зима миновала.
Сходят румяна, тускнеет румянец,
Губы поблекли, бледнеют ланиты.
34 В дебрях, где властвует Невозмутимый,
Даже подвижники в смутной тревоге
Этой нежданной весною томились,
Души свои неустанно смиряя.
35 Вооруженному луком с цветами,
Стоило Мадане там появиться
В сопровождении верной супруги,
Страстные твари покой потеряли.
36 Парами пчелы, любимый с любимой,
В каждом цветке наслаждаются медом.
Самок щекочут олени рогами;
Лаской разнежены, жмурятся самки.
37 Лотосом пахли прохладные воды.
Хобот наполнив пахучею влагой,
Ею слона обдавала слониха;
Лотосом птицы кормили друг друга.
38 Пляшут глаза, в упоении блещут.
Пенье прервав, опьяненный цветами,
Милую крепко целует киннара,
Не замечая, что смыты румяна.
39 Льнули к деревьям подруги-лианы,
Нежные жены в объятьях ветвистых,
Груди — соцветия, губы — побеги,
Влажные, млеют, блаженно трепещут.
40 Апсары[126] пели вокруг неумолчно,
Но в размышленье своем глубочайшем
Хара воистину сосредоточен,
Так что помехи любые напрасны.
41 На́ндин приблизился к трепетной куще,
Жезл золотой повелительно поднял,
Палец к безмолвным устам приложил он
«Тихо», — велел он внимательным ганам.
42 Пчелы притихли, олени застыли,
Дрогнуть не смели деревья лесные,
И притаились безмолвные птицы;
Как нарисованный, лес неподвижен.
43 И, беспощадного грозного взора,
Словно зловещей звезды, избегая,
К Невозмутимому Кама подкрался;
Скрытый ветвями, приблизился Лучник.
44 Перед собой на высоком, кедровом,
Шкурой тигровою застланном троне
Кама, которому гибель грозила,
Явственно видел трехглазого йо́га;
45 Ноги скрестившего, так что, недвижный,
Бог, опустив рамена, восседает,
Словно расцвел на почиющем лоне
Лотос молитвенно сложенных дланей;
46 Разными змеями перевитого,
Четками перевитого двойными,
В шкуре нильга́у, которая с виду
Около синего горла[127] синее;
47 Остановившего быстрые брови
И трепетать отучившего вежды,
Взоры сумевшего сосредоточить
В точке точнейшей: на кончике носа;
48 Туче подобного, только без ливня,
Морю подобного, но без волненья,
Ветры смирившего в собственном теле,
Свету подобного, но без мерцанья.
49 Внутренним светом, который струился,
Зримый в сиянии третьего глаза,
В собственном лбу затмевавшего месяц,
Лотосы нежностью превосходящий;
50 Дух размышленьем смирившего в сердце
За девятью вековыми дверями,[128]
Ведомый ведам[129] как неистребимый,
Дух мировой созерцавшего духом.
51 В ужасе Смара[130], Трехглазого видя,
Необоримого в помыслах даже,
Сам не заметил, как руки разжались:
Лука со стрелами не удержал он.
52 Мужество в нем возгорелось, однако,
Заново разожжено красотою:
Только приблизилась Горная дева,
Сопровождаемая божествами;
53 Убрана всеми цветами лесными,
Рдевшими ярче рубинов отборных,
Бледными, как жемчуга в ожерелье,
И затмевавшими золотом зори;
54 Обремененная тяжестью персей,
Облачена в багряницу, как солнце,
Словно под бременем тяжких соцветий
Шествует лесом лиана, склоняясь;
55 Оберегавшая пояс цветочный,
Словно решил проницательный Смара,
Места надежнее в мире не зная,
Дать ей свою тетиву запасную;
56 Страх затаившая в трепетном взоре,
Лотос державшая, чтобы, махая,
Пчел отгонять: ненасытные льнули,
Губы приняв за плоды наливные.
57 Перед собой безупречную видя,
Чьим совершенствам завидует Ра́ти,
Сразу сразить понадеялся Лучник
Бога, который трезубцем владеет.
58 Ума стояла у входа смиренно,
В Невозмутимом супруга провидя;
Свет высочайший в себе созерцал он
И соизволил прервать созерцанье.
59 Ноги скрещенные разъединил он,
Освободив непомерную пра́ну,
Так что держал потрясенную землю
Тысячеглавый[131] с великой натугой.
60 Нандин[132] с поклоном Владыке поведал
О посещенье прилежной царевны,
И повелитель движением брови
Ей разрешил снисходительно доступ.
61 Благоговейно склонились подруги
И по земле перед богом Трехглазым
Много весенних цветов разбросали,
Только что сорванных собственноручно.
62 Богу, который быком знаменован,
Ума до самой земли поклонилась,
Так что цветы с волосами расстались,
Землю потрогали серьги-бутоны.
63 «Да не возлюбит вовеки другую
Тот, кто с тобой сочетается браком»,—
Истиной как бы обмолвился Бхава[133],
Истина — каждое слово господне.
64 Кама дождался желанного мига,
Как мотылек, устремившийся в пламя;
Приободренный присутствием Умы,
В Хару дерзает прицелиться Лучник.
65 Гирише Га́ури скромно подносит
Бронзово-светлой рукою своею
Семя сушеное лотосов гангских,
Четки подвижнику в дар предлагая.
66 Дар благосклонно принять собираясь,
К ней подошел величаво Трехглазый,
Выбрал стрелу подходящую Лучник:
«Очарованье» — стрела роковая.
67 Бог красотою взволнован, как море,
Стоит луне в небесах появиться;
Видит он губы, плоды наливные;
К ним ненасытные взоры прильнули.
68 Дрогнула, затрепетала царевна,
Как, распускаясь, трепещет када́мба;
Очи свои отвела, застыдившись:
В милом смущенье прекрасная краше.
69 Только Трехглазый осилил смятенье,
Преодолел он душевную бурю,
Ищет виновного, смотрит он гневно:
Кто помешал созерцанию дерзко?
70 И, натянувшего лук до предела,—
Правая длань возле правого глаза,—
Низко согнувшего левую ногу,
Видит он Лучника, видит Маноджу[134].
71 И разъярился великий подвижник,
Ликом в изломах бровей ужасая;
Молния третьего глаза сверкнула,
Вспыхнуло пламя, ударило пламя.
72 И вопреки заклинаниям ветра:
«Смилуйся, Боже, не гневайся, Боже!» —
Оком рожденное гневное пламя
Молнией Мадану испепелило.
73 Обморок, вызванный грозным ударом,
Вдруг подавив потрясенные чувства,
Как бы в неведенье душу оставил —
Благодеянье для скорбной супруги.
74 И, сокрушив беспощадно преграду,
Будто грозой многолетнее древо,
Общество женщин покинул Владыка:
В сопровожденье служителей скрылся.
75 Разуверившись в гордых родительских замыслах,
И в своих начинаньях, и в собственных прелестях,
На глазах у подружек своих посрамленная,
Побрела восвояси царевна печальная.
76 Брела, как слепая, напугана яростью Рудры[135];
И на руки поднял родитель злосчастную дочерь —
Казалось, повисла на бивне слоновом лилея.
Так быстро шагал он, что тело, как тень, удлинялось.
Глава IV. Плач Рати[136] (в переводе опущена)
Ознакомительная версия.
