коня, позволить идти впереди уских войск [1161]. А в конце концов пленил Фу Чая в Ганьсуе.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Слабое побеждает сильное, мягкое — твердое. В Поднебесной все знают это, но никто это знание не способен применить» [1162]. Юэский ван на себе познал это, потому и стал во главе Срединных царств.
Чжаоский Цзяньцзы умер, но еще не был похоронен, когда город Чжунмоу отделился и перешел к царству Ци. На пятый день после похорон Сянцзы поднял войска и атаковал Чжунмоу. Однако не успел он сомкнуть кольцо, как стены сами рухнули на десять чжанов. Сянцзы тотчас ударил в гонг и отступил. Военачальники стали убеждать его, говоря:
— Государь наказал Чжунмоу за предательство, и стены сами рухнули. Если Небо помогает нам, зачем же уходить?!
— Я слышал, — отвечал Сянцзы, — что Шу Сян [1163] говорил «Благородный муж не пользуется чьей-либо удачей и не преследует того, кто в опасности». Пошлите починить стену. Когда стена будет готова, снова атакуем.
Услышав о справедливости Сянцзы, жители Чжунмоу попросили позволения сдаться.
Вот поэтому Лаоцзы говорит: «Только с тем, кто не соперничает, в Поднебесной никто не может соперничать» [1164].
Циньский Му-гун [1165] сказал Бо Лэ:
— Твои годы уже немалые. Есть ли в твоей семье кто-нибудь, кого можно послать выбрать хорошего коня?
— Хороший конь, — отвечал Бо Лэ, — распознается по стати и крепкому костяку, а настоящий конь Поднебесной таков, что как будто исчезает, как будто пропадает, как будто теряется его тело. Такой конь мчится, не поднимая пыли, не оставляя следов. У моих сыновей небольшие таланты — они могут найти хорошего коня, но им не найти настоящего коня Поднебесной. Но есть один человек, с которым мы вместе тянули лямку, собирали хворост. Его зовут Запруда Девяти сторон. Он в конях разбирается не хуже меня. Пригласи его.
Му-гун призвал его и отправил на поиски коня. Через три луны тот вернулся и доложил:
— Добыл коня в Шацю — на Песчаных холмах [1166].
— Что за конь?
— Каурый жеребец.
Му-гун послал людей за конем, оказалось-кобыла, и вороная. Му-гун огорчился, призвал Бо Лэ и сказал ему:
— Ничего не вышло! Человек, которого ты послал за конем, не разбирает ни масти, ни пола. Что он может понимать в лошадях!
Бо Лэ восхищенно выдохнул:
— Неужели до такой степени?! Это значит, что тысячи таких, как я, ничто в сравнении с ним! Он провидит самую небесную суть, он схватывает самое тонкое и забывает о грубом, погружается внутрь и забывает о внешнем, видит то, что видит, и не видит того, чего не видит; смотрит на то, на что смотрит, и оставляет в стороне то, на что не смотрит. Если он нашел, то это наверняка отличный конь.
Лошадь привели, и поистине это был конь, способный проскакать в день тысячу ли.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Великая прямизна подобна кривизне, высшее искусство похоже на неумение» [1167].
У Ци, будучи первым министром в Чу, отправился как-то в Вэй* и беседовал там с Цюй Ижо [1168].
— Наш ван не знает меня, он знает только, что я — первый министр. Вы, учитель, постарайтесь меня понять.
— Что ты собираешься сделать?
— Я хочу отменить все титулы в Чу и сравнять жалованье; взять у того, у кого излишек, и отдать тому, у кого недостает; совершенствовать вооружение и при удобном случае вступить в борьбу за выгоду в Поднебесной.
— Я, Ижо, слышал, что в древности было так: умеющий держать страну в порядке не менял ее древних установлений, не изменял обычаев. Ныне ты собираешься отменить все титулы в Чу, уравнять жалованье, взять у того, у кого излишек, отдать тому, кому недостает, — это и значит изменять древние установления, менять обычаи, и сделавший это не получит выгоды Я, Ижо, слышал гнев враждебен благу [1169], война — жестокое средство; соперничество — корень людских отношений. Ныне строя тайные планы, идти против блага; делать ставку на жестокое средство, вздымать в людях то, что составляет их корень, — это предел противостояния Небу. К тому же, ты не должен был искать удачи в Ци, пользуясь луским войском, а искал; не должен был искать удачи в Цинь, пользуясь вэйским войском, а искал. Я, Ижо, слышал: не творя несчастья, не подвергнешься несчастью. Наш ван столько раз шел против небесного пути, столько преступал человеческие законы, что удивительно, как до сих пор не случилось беды. И тебе следует подумать [1170].
У Ци испуганно спросил.
— И ничего нельзя изменить?
— Нельзя изменить обстоятельств, формирующих события [1171]. А тебе следует быть мягче и честнее.
Поэтому Лаоцзы говорит. «Притупи остроту, освободись от суеты, умерь блеск, смешайся с пылью» [1172].
Цзинь пошло походом на Чу. Когда они без остановки покрыли три перехода [1173], чуские дафу стали просить у вана позволения выступить им навстречу.
— Во времена прежнего государя Цзинь не ходило походом на Чу, — сказал чуский Чжуан-ван. — Когда же на престол сел я, сирота, оно пошло. Моя вина, позор мне!
— Во времена прежних слуг Цзинь не ходило походом на Чу, — возразили дафу. — Ныне же, когда мы служим, оно пошло. Это наша вина! Позвольте отразить удар.
Ван пал ниц и, оросив слезами полу халата, поднялся и поклонился дафу.
Узнав об этом, цзиньцы сказали:
— Государь и слуги спорят друг с другом, чья вина! К тому же государь склоняет голову перед слугами. Нельзя нам нападать.
И ночью отвели войска.
Поэтому Лаоцзы говорит: «Правителем может называться лишь тот, кто способен принять позор страны на себя» [1174].
Во времена сунского Цзин-гуна Марс вошел в область созвездия Сердце. Гун испугался, призвал Цзы Вэя и сказал:
— Марс вошел в область созвездия Сердце, что это значит?
— Марс — это небесная кара, а созвездие Сердце находится в той части неба, которая ведает царством Сун [1175]. Несчастье грозит государю. Но можно его перевести на первого министра.
— Первый министр правит государством, и если на него навлечь смерть, не будет нам счастья!
— Можно на народ, — продолжал Цзы Вэй.
— Если народ погибнет, над кем я буду владыкой? Уж лучше мне умереть самому.
— Можно перевести на урожай.
— В урожае вся жизнь народа. Не будет урожая, погибнет и народ. Кто назовет меня
