Коллектив авторов - Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

…Я по природе       человек предельно простой.
«Удивительные истории»[1092]       числю забавой пустой.
Когда о Тонмёне       прочел я в первый раз —
Вымыслом и загадкой       почел я древний рассказ.
Но старательно я       продолжал разбирать письмена,
И стала мне истина       древних речений видна.
Многое сказано       в записях древних бумаг,
На листах летописных       не лжет ни единый знак.
Вовеки не угасает       священных деяний свет,
Молва о них сбережется       на десять тысяч лет!
Основатель рода,       чью память века хранят,
Да сгинут сомненья —       может ли быть не свят?
Лю Вэнь[1093] возле озера       пребывала в объятьях сна,
Любовь божества       в тот час познала она!
Тучами грозовыми       был закрыт небосклон,
Сверкая в зарницах,       к Лю Вэнь спустился дракон.
С этого дня       во чреве она понесла
И славного сына       в должный срок родила.[1094]
Красный Государь[1095]       был его великим отцом.
Знаменья возвещают:       возрождается правящий дом.
Когда родился Ши-цзу[1096],       должный владычить страной,
Наполнился светом       его дворец родной.
«Чифу»[1097] указали,       что престол его ждет.
«Желтые повязки»[1098]       истребили его славный род.
По многим примерам       установлено было встарь:
Благое знаменье       означает: рожден государь.
Но воля потомков       куда слабее была.
Без продолженья остались       славных предков дела.
Лишь тот государь,       кто блюдет старинный закон.
В трудностях строже       к себе относится он.
Человечностью, великодушьем       государь свое имя блюдет,
Заветом и долгом       им управляем народ.
У благих государей       обычай всегда таков,
И да продлится в державах у них       покой во веки веков!

Кружатся, пляшут — вверх, вниз,
к земле припадут — и опять,
Ветер повеет, они летят
родимую ветвь искать.
И вдруг из тысячи тысяч один
в паутине повис лепесток.
По шелковой нити бежит паук,
думая, — вот мотылек.

Вешний ветер, снег на горах растопивший,
Ты дуешь не в полную силу.
Прошу тебя, хоть ненадолго,
Повей над моей головой.
Иней, иней минувших лет, мои виски убеливший,
Может быть, ты растопишь.

В одной руке — тяжелый посох,
В другой — колючая ветка.
Колючей веткой хотел от старости отмахнуться,
Тяжелым посохом — от седины отбиться,—
Как ни старался, вот седина, моя первая гостья,
Сам я к старости поспешаю.

Тут сверчок, и там сверчок.
Звук печальный — скрип ли, плач.
Хоть всю ночь скрипи станок —
Не соткешь ни пяди, ткач.
Но, тебя заслышав,
в два ручья ревет солдатка,
И солдат в походе
вдруг сникает, как с устатка.
Вешний день — на сливах завязь,
ветер веет сладко.
Летний день — гнездо свивает
ласточка-касатка.
О себе забыл сверчок.
Скоро станут дни короче, утренники грянут,—
осень-то близка.
Ах, сверчок мой, дурачок!
Ведь светила дня и ночи в небе не застрянут
для тебя, сверчка.

Вольготно рыжим воробьям[1103] —
здесь побывали, там побывали.
Весь год не сеют и не жнут —
не знают горя, ни печали.
Старик-бобыль вспахал надел,
сам сеял, сам полол.
А воробьям что рис, что просо —
все в поле поклевали.

Под бумажным одеялом зябко,
плошка еле тлеет в алтаре.
Сонный служка ленится ударить
в колокол ночной порой.
Только гостя позднего заслышав,
отворит калитку на заре,
И увидит вдруг: нападал снег,
сосны побелели под горой.

В кустах трещит сорока       за бамбуковым плетнем.
Паучок над изголовьем       ткет тенета день за днем.
Жду — должна красавица вернуться,       вижу по приметам.
И, должно быть, скоро, —       сердце говорит об этом.

Долину всю снегами замело,[1105]
И тучи черные ее застлали.
Я за цветами сливы[1106] шел туда,
Но где цветут они — никто не знает.
В лучах заката я один стою
И разыскать дорогу не умею.

Под башней Желтого Журавля[1109]
речная кипит волна.
Дверных занавесок ряды вдоль реки —
сколько тысяч домов!
Тоска одолела! Собрать бы деньжат
да в складчину выпить вина.
Уже весна, и гора Дабешань[1110]
солнцем искоса озарена.

О государе печалуясь, плачу я.
Кукушка в горах и я — мы сходны тоской.
Ведал ли кто, что я потерплю наговор!
Правда открыта лишь закатной луне да рассветной звезде[1112]!
С государем душа моя, даже если умру!
Чей же навет столь безжалостен и жесток?
Ни проступка нет, ни малой ошибки за мной!
Возведенную злобно напраслину я терплю!
Ты забыл обо мне, государь?
Жалобу выслушай, снова меня возлюби!

Над этой долиной вороны кружат…
Ты, белая цапля, туда не ходи!
Берегись, узнаешь черную зависть.
Белых перьев твоих воронье не простит.
Так смотри ж, не запачкай липкою грязью
Оперенье, омытое чистой волной.

Я знаю, тело бренное погибнет,
Сто раз излеченное, все ж умрет,
И даже кости станут пыльным прахом.
Останется ль душа? — мне все равно.
Не сгинет никогда частица сердца,
Навеки преданного государю.

Молвят неправо —
Мол, облака непричастны мирской суете.
Своевольно витают-плывут
В вышине голубой
И слепящий солнечный свет
Затмевают собой.

Вода, что под мостом Сонин[1117] течет,
Бесследно к Чахадону[1118] утекает.
Деяния владык за сотни лет —
Лишь шум воды, текущей к Чахадону.
О юноша! Не спрашивай меня,
Как расцвело и как погибло царство.[1119]

Эти земли прежде звались округой Янджу[1121],
Но теперь — столица в этих прекрасных местах!
Превосходномудрый наш государь
даровал нам век золотой!
Надлежащий облик столица приобрела!
Радостно подданным, что государь
проживет десять тысяч лет!
Ах, тарондари![1122]
Река Ханган[1123] — впереди, гора Самгаксан[1124] — позади,
Между горой и рекой, силою полных твоей,
наслаждайся, наш государь!