настиг дофина с его свитой в Жюизи и увез вместе с собой в Париж. Королева отказалась возвращаться и задержалась в Мелёне, в то время как Людовик Орлеанский спешно собирал войска. Вернувшись в Париж с дофином в качестве заложника, герцог Бургундский попытался закрепиться у власти, рассылая письма, в которых обвинял Людовика в узурпации престола. Одновременно же он пытался склонить на свою сторону парижан, ратуя за отмену введенных Людовиком военных налогов. Людовик со своим войском в это время подошел к Парижу, где заперся его соперник. Создалась патовая ситуация — Людовик не имел достаточно сил для осады столицы, но Иоанну было нечем платить своему огромному войска. Посему гражданскую войну удалось оттянуть, дяди короля — герцог Беррийский и Бурбонский сумели помирить соперников. Автор не обозначил год, или эта часть утеряна, исследователи “Дневника” восстанавливают хронологию по указанным в нем событиям.
Подобные меры предосторожности принимались в случае приближения к городу любой вооруженной силы (ком. Александра Тютэ)
Во времена Столетней войны капитаном города назывался командир городского гарнизона
Жан, герцог Беррийский, дядя короля Карла. Старался держать нейтралитет, подчеркнуто отказываясь присоединиться к одной из враждующих сторон
Луи, герцог Бурбонский, деверь покойного короля Карла V, и соответственно, дядя Карла VI. Также выступал в качестве нейтральной стороны.
Т. е. жители их скрылись в Париже из страха перед грабежом и насилиями, которыми “прославились” в то время все вооруженные отряды, безотносительно к тому, на чьей стороне выступали.
Первый исследователь “Дневника” Александр Тютэ откровенно недоумевал, что бы мог значить этот пассаж, идущий вразрез с сохранившимися королевскими грамотами, осуждающими бургундцев за грабеж и мародерство. Переводчица “Дневника” на современный французский язык, Колетта Бон предполагает в свою очередь, что бургундцам лучше платили, более того, картину “идеальных солдат”, не обижающих население тщилась изобразить герцогская пропаганда. Также следует помнить о пробургундских симпатиях самого автора.
Ангерран де Монтреле в своей “Бургундской Хронике” добавляет, что в качестве предосторожности разрушались также дома, прилегавшие к крепости Шатле, королевскому дворцу и Лувру “так что невозможно было приблизиться к ним невозбранно”. Разрушение это проводилось в тайне, по ночам.
Ворота Сен-Дени на севере, Сен-Антуан на юге, Сен-Жак на востоке, и Сент-Оноре на западе.
Все на северной стороне, рядом с воротами Сен-Дени
сентябрь 1405 г.
Иоганн Баварский, младший сын Альберта Баварского, графа Геннегау, деверь Жана Бесстрашного, герцога Бургундского. Был весьма непопулярен в Париже из-за присущей ему жестокости; кроме того парижане подозревали его в симпатиях к орлеанской партии.
По мнению Колетты Бон, автор ошибается, и речь идет о Гильоме де Тиньонвилле, королевском прево в 1401-1408 гг. В его обязанности входил полицейский надзор и недопущение беспорядков. Должность купеческого прево, приблизительно соответствующая нынешнему мэру города в то время была вакантна.
Речь идет о Сигизмунде, императоре Священной Римской империи, на чьей территории располагался город Льеж.
Отель де ла Тремуйль или Дом с Бойницами принадлежал знатной пикардийской семье. Тремуйли были вассалами герцога Бургундского.
Из опасения пожара, который мог произойти от фонарей, зажженных ради приезда высокого гостя.
Также средство против пожара.
Эти слова отсутствуют в парижском манускрипте дневника.
Цепи использовались как одно из средств обороны города — натянутые поперек улиц, они препятствовали продвижению вражеской конницы. После восстание майотенов в 1382 г. парижанам было запрещено натягивать цепи поперек улиц, и сами цепи были конфискованы, и по некоторым сведениям, проданы с молотка. В 1405 г. эта привилегия была возвращена городу, как необходимая во время гражданской войны.
Свидетельство спешности работы. Обычно цеховые статуты запрещали работать ночью, в праздники и по воскресеньям. По свидетельству Мишеля Пентуэна, автора “Хроники монаха аббатства Сен-Дени”, за 8 дней было изготовлено 600 цепей, причем особым приказом, кузнецам было вменено в обязанность до конца работы не заниматься ничем иным.
Колетта Бон считает, что подобные слухи распускали сами бургундцы, в то время стоявшие в Париже, оправдывая таким образом дорогостоящие меры безопасности.
Исследователями дневника было замечено, что в сохранившихся копиях отсутствуют страницы, повествующие о самых острых моментах междоусобной войны. Впрочем, по другому предположению, сам автор предпочитал не касаться слишком уж опасных тем; в самом деле, в дневнике порой встречаются отметки “об этом я лучше промолчу”. В данном случае, лакуна приходится на более чем знаменательное событие — убийство герцога Орлеанского. 23 ноября 1407 года герцога с помощью подложного письма выманили поздним вечером из отеля королевы, которая, как иногда полагают, в это время стала его любовницей. Так или иначе на Старой Храмовой улице Людовика уже поджидала засада во главе со ставленником Жана Бесстрашного Раулем д’Анкетонвиллем. Убийца, герцог Бургундский, бежал из Парижа, но вскоре вернулся с войском, чтобы окончательно утвердиться у власти. По его приказу Жан Пети, доктор теологии парижского университета, в присутствии дофина, королевы и всего королевского совета (король в это время был вновь во власти безумия) прочел “Оправдание” убийства Людовика Орлеанского. Построенная по всем правилам аристотелевской логики, эта речь призвана была доказать, что Людовик был тираном, и покушался на престол, пытаясь с помощью яда извести короля и дофина. Доверия эта речь, конечно же, не снискала, но за бургундским герцогом стояла военная сила, и на его же стороне были симпатии парижан. Орлеанисты не смирились, но выжидали момента, чтобы перейти в наступление. Это произошло, когда герцог вынужден был спешно покинуть столицу, чтобы прийти на помощь деверю — Иоганну Баварскому, запертому в Маастрихте жителями мятежных фландрских городов. Надменный и не терпящий возражений принц-епископ давно не пользовался популярностью у своих подданных, к открытому неповиновению же их подвинула скрытая поддержка орлеанистов. По сути, все
