юных гаврошей было непросто догнать, и потому рисковали они значительно меньше взрослых.
Убийство или мучительство ребенка даже в те достаточно жестокие времена считалось особенно тяжким грехом. Именно потому Горожанин спешит обвинить арманьяков в подобном варварстве.
Из страха перед возможным восстанием, арманьякское правительство запретило любые собрания.
Для короля Карла приступы буйного помешательства время от времени сменялись просветлениями, но чем дальше прогрессировала его болезнь, тем реже и короче становились периоды, когда он сохранял ясный рассудок. Будучи не в себе, король становился буйным и опасным для самого себя и окружающих — рвал свою одежду, бил посуду, ломал мебель, избивал до полусмерти жену, крича, что не знает, кто она такая. Доходило до того, что мыть монарха и стричь ему ногти должны были несколько дюжих лакеев, надевавшие кирасы под ливреи.
Маргариту Бургундскую, старшую дочь Иоанна Бесстрашного.
Этот момент подтверждается и другими источниками. В начале войны потенциальный победитель за малолетством наследника становился безраздельным владыкой страны — более того, борьбу за власть вели между собой ближайшие родственники короля — брат и дядя, которые по династическим законам действительно имели первоочередное право на регентство в случае «неспособности» монарха. Однако, в 1413 году наследник уже вошел в пору совершеннолетия, в то время как во главе обеих партий не осталось никого, способного оспорить у него по старшинству или близости к трону «законное право» на управление страной. Потому оставалось лишь одно — удерживать и короля и регента в качестве пленников, от их имени управляя страной. Именно этой политике следует граф д’Арманьяк, ее же придерживался ранее и герцог Бургундский.
Во времена Горожанина счет лет велся от Пасхи, потому годы, которые он указывает порой не совпадают с современными.
Для горожанина 1413 год все еще продолжается.
Горожанин ошибается. Герцог прибыл в Сен-Дени 7 февраля и оставался там до 16 февраля, ожидая что парижане откроют ему ворота столицы.
С этим «прибытием» связана не совсем ясная история. После бегства из Парижа, герцог Бургундский сумел собрать новое войско, после чего искал лишь более-менее «законного» довода, чтобы возобновить борьбу за власть. Этот довод представился неожиданно, когда от дофина Людовика пришло письмо с просьбой его «доброму отцу» срочно прибыть в Париж, чтобы освободить его от диктата арманьяков. Жан Бесстрашный немедленно приказал разослать копии этого письма своим вассалам, и конечно же, поспешил выполнить просьбу принца. Арманьяки, со своей стороны, объявили письмо фальшивкой. До настоящего времени неизвестно, существовало ли письмо на самом деле.
Т. е. на левом берегу Сены, куда вела дорога из Сен-Дени. Ворота оставались заперты вплоть до 1418 года, несмотря на недовольство жителей. Колетта Бон делает отсюда интересный вывод что Горожанин, по всей видимости жил «перед мостами» — на правом берегу, в университетском квартале Парижа.
По всей видимости, речь идет о Пьере де Морнэ-младшем, сеньоре де Голь или де Голю, ставленнике молодого герцога Орлеанского, губернатора этого города. Интересно, что генерал Шарль де Голь считал его основателем своего рода (хотя в мемуарах ошибочно называет его «Жан»).
Во время беррийской кампании 1411 года Луи де Бурдон (или Боредон), вассал герцога Беррийского «весьма его ценившего» командовал обороной замка Этамп, и защищая его буквально до последней возможности, сложил оружие лишь когда огонь охватил укрепления. Следующие два года провел в плену во Фландрии, и наконец вернулся в Париж, где снова встал под знамена своего сюзерена.
Отель Артуа был резиденцией герцога Бургундского в Париже, наблюдение за которой должно было пресечь возможные попытки сговора среди прислуги. Отели знати в те времена представляли из себя небольшие крепости, имевшие для обороны города такое же стратегическое значение как мосты и ворота.
Богемский отель был резиденцией герцога Орлеанского в Париже.
Хлеб из Сен-Бриса высоко ценился среди парижан.
Согласно другим источникам, бургундские разъезды появлялись на Монмартре и перед воротами Сент-Оноре. По предположению Колетты Бон, Горожанин сознательно преуменьшает опасность.
Это утверждение отнюдь не соответствует истине.
Речь идет о Луи (Людовике) II, герцоге Анжуйском, короле Сицилии.
Горожанин ошибается, речь идет не о свадьбе, а о помолвке Луи, старшего сына Анжуйского герцога с Катериной Бургундской. По обычаям того времени, невеста должна была поселиться в доме жениха, где ей предстояло освоить местный язык и местные обычаи.
После бегства герцога из Парижа, многие прежние союзники предпочли переметнуться на сторону победителя. Одним из них был герцог Луи Анжуйский, который в знак окончательного разрыва, осенью 1413 года жестоко оскорбил герцога Бургундского, отослав назад его дочь.
Горожанин снова ошибается. Изабелле Бретонской, дочери Жана V, герцога Бретонского было в те времена четыре года, в то время как жениху исполнилось одиннадцать.
Парижское ополчение было разоружено, т.к. арманьяки прекрасно понимали, какие чувства испытывают к ним жители.
Для горожанина все «носящие перевязь» ненавидят Париж и парижан.
Т. е. убийцу Людовика Орлеанского. Герцог Бургундский был торжественно отлучен от церкви и объявлен вне закона.
Во времена Горожанина за покупками обычно посылали детей.
Колетта Бон полагает, что речь шла о коклюше, однако, единого мнения по этому вопросу нет. Эпидемия продолжалась в течение трех недель.
Праздник Входа Господня в Иерусалим. Отмечается за неделю до Пасхи.
Арманьяки, как им и полагается, совершают святотатство. Военные действия во время Страстной недели считались грехом.
