этих качеств в большей степени объяснялась уже особенностями каролингской эпохи, о чем говорилось выше. Интерес к богословской литературе и повышение роли сакрального знания в политической жизни империи породили мощный культурный подъем, названный каролингским ренессансом. Правда, в отличие от другого Ренессанса, он был глубоко религиозным в своей основе. Абсолютное большинство светских правителей раннего Средневековья, как до, так и после этого времени, были неграмотными, более того, не стремились к овладению знаниями. Карл Великий стал, пожалуй, первым, нарушившим данную традицию [319]. Это связано прежде всего с изменением представлений о месте и роли короля в обществе, произошедшим под влиянием идей построения Града Божьего на земле. Именно королю, который берет под свою защиту Церковь, суждено вести свой народ к спасению через утверждение и победу христианства.
Выше уже говорилось о том, что многие авторы склонны усматривать в 19-й главе сочинения Тегана прямое влияние Vita Caroli Эйнхарда. Нам кажется, что это влияние, если оно вообще имело место, не стоит преувеличивать. Характеристика Карла-человека дана Эйнхардом в нескольких главах [320]. В то время как у Тегана все ужато до одной главы. Если он и читал сочинение своего великого современника, то все же оказался очень далек от его непосредственного воспроизведения. Он существенно переработал текст Эйнхарда, исходя из своих авторских задач. Однако более вероятным представляется то, что Эйнхард и Теган черпали свои идеи из одного общего источника — ментального эфира каролингской эпохи. Не забудем, что Vita Karoli и Gesta Hludowici появились почти одновременно, с разницей всего в несколько лет.
Теперь стоит вернуться к вопросу, поставленному в самом начале. Почему Теган написал свой труд? Думается, здесь был целый комплекс разного рода обстоятельств. Во второй половине VIII — начале IX в. под влиянием епископской идеологии и в очередной раз актуализированного монашеского идеала, в свете древнегерманских представлений и новых культурных ценностей, порожденных каролингским ренессансом, формируется некий образ идеального правителя, христианского короля, гаранта внутреннего и внешнего мира, защитника Церкви и pauperes, ревнителя истинной веры, поднявшего свой меч на священную войну с язычеством, который ведет весь populus christianus, объединенный под его имперской властью, к спасению и построению Града Божьего на земле. По всей видимости, этот идеал окончательно сформировался уже после смерти Карла Великого: весь груз ответственности в соответствии этому идеалу лег, таким образом, на плечи его преемника. Общество желало видеть короля, обладавшего совершенно определенным набором качеств и добродетелей. В каролингскую эпоху и, по-видимому, в раннее Средневековье вообще король являлся фигурой в высшей степени несамостоятельной. Дело даже не в том, что он привлекал к соучастию во власти на всех уровнях широкие слои социальной элиты или был зависим в поведении и принятии решений от своего ближайшего окружения. Король непременно должен был оправдывать соответствующие социальные ожидания. В противном случае он рисковал утратить в глазах подданных собственную легитимность, какими бы талантами он при этом не обладал. Что касается Людовика, то он оказался не только крайне религиозным человеком, но и королем в высшей степени ответственно относившимся к обязанностям правителя. Пожалуй, как никто другой, Людовик старался соответствовать тому идеальному образу властителя, который сформировался к началу IX в., и быть таким, каким желали его видеть подданные. Постоянно демонстрировать необходимые качества вовсе не требовалось. Современникам не надо было доказывать, что они имеются у короля. Важно было показывать, хотя бы время от времени, что король их не утратил. Людовик делал это, по-видимому, даже чаще, чем нужно. Вот с чем связано такое повышенное внимание у современников к его персоне и такая весьма позитивная его оценка в целом ряде сочинений.
Идеологическая картинка наложилась на реальность и многократно ее усилила. В то же время сама эта реальность никак не желала укладываться в определенные рамки. Христианнейшего короля свергли с трона, отняли меч, заточили в монастырь, и кто — его собственные сыновья! Можно только догадываться, насколько сильное впечатление это произвело на современников. Однако Людовик вернулся на трон, казалось, вопреки всему — разве не Божья воля совершила это? Разве не специально Господь провел своего верного слугу через унижение и позор, чтобы уберечь его от греха гордыни, чтобы научить смирению? Теган — всего лишь обыкновенный пастырь — хочет понять Божий промысел, жаждет постичь высший смысл происходящего, приоткрыть тайну Бытия. Понять, что ждет христианский народ, Церковь, его самого, в конце концов — ведь он живет в смутные времена. Именно Людовик, а не Карл — герой этого поколения: сочинение трирского хорепископа, как и произведение Астронома яркие тому подтверждения. Ностальгия Эйнхарда по прошлому не характерна для большинства. Их волнует прежде всего настоящее. События, совершавшиеся на их глазах, казались в высшей степени знаковыми. Пройдет десяток лет и все изменится. Империя рухнет, умы европейцев, живущих на ее обломках, займет основатель, а его преемник, сын, погубивший дело отца, уйдет в тень. На века ему не останется ничего, кроме презрения. Думается, совсем незаслуженно. В сущности, создавая образ христианнейшего короля-миротворца, Теган вовсе не оригинален. Однако сочинение его интересно прежде всего с той точки зрения, что оно с небывалой полнотой аккумулирует в себе весь комплекс представлений о короле, сложившийся в сознании людей первой трети IX века.
* * *
Это — главное. Однако имелись и другие обстоятельства, побудившие Тегана взяться за перо. Один из ведущих мотивов Gesta — ненависть, которую автор питает к архиепископу Реймса Эбо. Дело здесь не только в низком происхождении последнего. Происхождением, правда, определялись моральные качества человека и его место в социально-политической иерархии, как уже отмечалось выше. Однако гораздо более важным представляется тот факт, что в 30-х годах IX века Эбо являлся одним из лидеров церковной партии, боровшейся против хорепископата.
Институт хорепископов появился в первые века нашей эры и сыграл значительную роль в утверждении и распространении христианства [321]. Поначалу хорепископы, рукоположенные епископами и формально подчиненные им, возглавляли христианские общины, располагавшиеся вне городов — центров епархий. В провинции они проводили рукоположение в сан священников и дьяконов, освящали церкви и алтари, брали на себя “заботу о душах”. Они пользовались значительной самостоятельностью, но уже с IV века, по мере оформления церковной иерархии, Церковь стремится подчинить их епископам городов. Во Франкском королевстве хорепископы встречались главным образом в центральных и восточных областях, т. е. там, где епархии были либо очень обширными (Майнц, Кёльн, Трир, Лион), либо оказывались тесно связанными с миссионерской деятельностью (Пассау, Зальцбург). Они появились здесь в первой половине VIII века и с самого начала располагали большой самостоятельностью. Однако
