цепей, самая меньшая из которых весила сотню венгерских золотых. Среди них была одна цепь очень красивого плетения, которая весила 1000 венгерских золотых. Колец набралась полная с верхом весьма широкая чаша для меда. Там были очень хорошие пояса, среди них один, весивший XII гривен, так мастерски, так прекрасно и тонко сделанный, что было чему подивиться.
О больших и малых чашах я ничего не хочу говорить, лишь по правде скажу, что многие королевские слуги, когда золотых дел мастера в чешской канцелярии взвешивали эти драгоценности в одном из подвалов дворца под новыми королевскими покоями, не могли надивиться этому, говоря, что они и раньше достаточно видели таких вещей, но никогда не видели их сразу в таком количестве, оставшихся после одного человека. Только серебряных ложек и тарелок было по 12 штук на несколько столов. Но, когда стали это золото и серебро считать на сотни гривен, нам приказали выйти, чтобы мы не смогли никому сообщить, чего и сколько там было.
Деньги в различных и всевозможных монетах не были сосчитаны, но в течение трех дней три человека их тщательно и быстро перебирали или, как некоторые говорят, отбраковывали и только после этого их взвесили. Когда же под конец король от некоторых местных предателей узнал, что пражане Старого Места взяли оттуда 2000 венгерских золотых, когда снаряжали свой народ к границе, он приказал им все это вернуть. Они же, не имея под руками такой суммы, должны были с самих себя собрать налог, чтобы выплатить эти 2000.
Не удивляйся тому, что после этого Штепана Арнольта осталось такое великое множество золота и серебра. Те, кто знал его самого и его дела, как он, имея свыше 15 тысяч наличных денег, многие годы давал их в долг под полные проценты, а кроме того, взимал еще еврейский процент [239], те легко могут поверить в то, что у него было так много золота и серебра. А я со многими другими могу им быть свидетелем, ибо все это видел своими глазами и смотрел на это несколько дней. Следующие статьи и т. д. [240]
При закрытии этого сейма сословия ходатайствовали перед королем за всех заключенных и просили, чтобы Его Королевская Милость соизволил простить им то, что Е. К. М. считает их провинностью перед ним, и освободить их из заключения. Он им ответил, что он должен был еще больше наказать некоторых, но, памятуя о том, что он христианский государь, он соизволил уменьшить и ограничить им наказания и штрафы. А если бы он их не наказал, то опасается, как бы сам Господь Бог не соизволил наказать его за это. И что в нарушение прав никому никакая несправедливость не была и не будет сделана. Однако чтобы сословия не сомневались в королевской любви к ним, он по их просьбе и ходатайству все прощает лицам из панского и рыцарского сословия, которые тогда перед ним совершили проступок. Тем не менее он изволит оставить за собой право наказать тех лиц, о которых потом выяснится, что они посягали на королевское достоинство. Далее, он оставляет в своей власти некоторых слуг Кашпара Пфлуга, чтобы он мог их или наказать, или простить.
Итак, он всему свету явно показал свою справедливость, когда оправдал всех, сочтя виновным лишь одно городское сословие, ибо Господу Богу было угодно положить предел и конец городскому сословию. Сразу же после этого сейма, чтобы яснее и нагляднее показать свою тиранию, он обрушился на пражан. На тех, у кого он раньше украл честь, привилегии, имущество, артиллерию и все оружие, он еще наложил огромные штрафы, определяя каждому человеку по своему произволу значительные суммы в три и четыре тысячи, а также в несколько сотен. И человек, на кого такой штраф был наложен, обязан был в тот же день или в течение двух ближайших недель отдать назначенную сумму сборщику пошлин. Если же он не мог этого сделать, его вместе с женой и детьми следовало без пощады выгнать из города и изгнать не только из Чешского королевства, но из всех королевских земель. И был тогда великий плач и великое стенание, ибо с некоторых требовали больше, чем они имели. А когда такой человек объяснял свою несостоятельность и хотел все свое имущество передать королю, те, кто собирал штрафы, а именно подкоморжий Иржик Гершторф, гетман Пражского Града Вольф из Вршесовиц вместе со своими помощниками, не хотели от него этого принимать, но сразу же приказывали такому человеку идти в заключение в Белую башню.
И такую великую беду люди тогда должны были терпеть. То, что многим с большими усилиями скопили их предки за долгие годы трудов, и то, что они также собирались оставить деткам после своей смерти, все это они должны были отдать чёрту в пекло и оставить нищими себя и своих детей. Затосковав, они умирали, отдавая, таким образом, взамен свои жизни. Коншелы с некоторыми городскими старейшинами, представ перед королем, попросили, чтобы Е. К. М. соизволил вспомнить о них и не накладывать более на них такие большие штрафы, поскольку он изволил в числе прочих статей, данных пражанам для выполнения, милостиво обещать: если они будут вести себя соответственно тем статьям и исполнят все, что в них содержится, то им не нужно будет бояться никаких других тягот, ибо он дарует им свою милость. На это король ответил, что он оставил для наказания в будущем некоторых лиц, под которыми он имел и сейчас имеет в виду именно их, коншелов и всех выборных лиц в городе. Поэтому больше не говорите со мной об этом, но сделайте так, как каждому приказано, ибо вы должны были быть наказаны смертью. Когда же они начали с этим тянуть, король как будто дубиной их ударил и лишил всех надежд на милость и любовь, приказав в субботу после Рождества Девы Марии [10 сентября] все оружие, легкую артиллерию, мортиры и длинные ружья, которых было много тысяч, перевезти из пражских ратуш в пражский замок. А некоторые горожане раньше заплатили за это кто 200, а кто и 300 коп.
Король взваливал на несчастных пражан одну тяготу за другой и стремился их обобрать так, чтобы впредь они и головы поднять не смогли. Когда он это сделал, забрав у пражан оружие (а такого количества его, чистого и исправного, все королевские слуги никогда не видали), то распустил служилый народ, и гусары также в те дни ушли прочь. Это оружие король приказал
