Подобием и призраком огня,
Прельстительно таясь под чёрной тканью
И прихотливой нежностью дразня,
Женоподобная склоняла западня.
50 И оскорблён таким бесстыдным жаром,
Неистовый почувствовал он гнев,
Готовый сокрушить одним ударом
Блудницу, но, собою овладев
И пристально на призрак поглядев,
Он испытать себя решил сначала;
Она же по примеру кротких дев
В отчаянье притворном зарыдала,
Как будто знатная красавица страдала.
51 И молвила: "Люблю я, рыцарь, вас;
Поэтому я с грозным роком в ссоре,
От злоключений рок меня не спас;
Слепой божок обрёк меня на горе,
Любить велел, но разве не в раздоре
Со мной любимый? Ненависть в ответ
Я вызвала, и я погибну вскоре;
И вам не жаль меня в расцвете лет?
Неужто, рыцарь, мне прощенья даже нет?
52 Я ради вас покинула отчизну..."
Речь прервалась от слёз и от стыда.
Казалось, что справляет сердце тризну,
Оплакивая юные года,
Но дева продолжала: "Пусть вражда
Меня казнит, вы, рыцарь, пощадите
Мою любовь; она за вас горда..."
Ответил рыцарь; "Сами посудите:
Вам не грозит никто, а вы себе вредите..."
53 Ответила: "Но я же влюблена!
О вас всю ночь я помышляю нежно;
Лишилась я спокойствия и сна,
А между тем вы спите безмятежно..."
Высказывала страсть она небрежно,
И рыцаря обманчивый разврат
Насторожил, что было неизбежно,
Ответил даже рыцарь: "Виноват!
Не видя ваших чувств, я согрешил стократ.
54 Вы влюблены, и вас люблю я, впрочем;
Любовь мне ваша тоже дорога,
И мы друг друга попусту морочим!
Какого же боитесь вы врага?
Идите спать, и вся тут недолга!"
Напомнила ему, как чувство знойно,
И притворилась, что к себе строга,
Исчезнуть ей пришлось благопристойно,
Как будто на душе у призрака спокойно.
55 За мнимую избранницу свою
Обидно было рыцарю при этом,
Кровь был готов он за неё в бою
Пролить, а между тем по всем приметам
Она способна пищу дать наветам;
И новый сон воздвиг над ним навес,
В тени цвели соблазны пышным цветом,
Но не прельстил героя блудный бес,
И новый морок вслед за прежними исчез.
ПЕСНЬ IV
16 Встаёт внезапно с царственного трона
Владычица; подать она велит
Карету; как, сверкая с небосклона
Аврора земнородных веселит
И радости грядущие сулит,
Так шествовала, радуя сияньем
Свой восхищённый трепетный синклит;
За ней, пренебрегая расстояньем,
Бежали, пленены волшебным обаяньем.
17 Она в карете едет золотой,
И царственную эту чаровницу
Не превзошла бы Флора красотой,
Весеннюю являя плетеницу;
Так боги смотрят на свою царицу,
Когда Юнона мчится сквозь цветы
К Юпитеру в чертог, а в колесницу
Павлины впряжены для красоты:
Очами Аргуса усеяны хвосты.
18 Шесть разных тварей двигали карету,
Советников на них сидело шесть;
Был верен каждый скотскому обету,
Усматривая в этом долг и честь,
И, пестуя заманчивую лесть,
Сидела Праздность на осле, неряха;
С ленивой животины лень ей слезть;
На ней чернела ветхая рубаха,
А чёрный капюшон свисал, как у монаха.
19 Молитвенник держа всегда в руках,
Молитв, однако, Праздность не читала,
Как настоящий делал бы монах;
Она в пустых мечтаниях витала,
Как будто бы, болезная, устала
И свесила головушку на грудь;
Звёзд с неба, словом, Праздность не хватала
И, не трудясь по сторонам взглянуть,
Не ведала, куда карета держит путь.
20 Удручена разбухшим, слабым телом,
От всяких отстраняется забот,
Готова пренебречь малейшим делом
Во имя созерцательности; вот
Обманчивый губительный оплот;
С благоразумьем праведным в раздоре
Не в силах уберечься от невзгод
Дрожит в неизлечимой зябкой хвори;
Вот Праздность, первая в богопротивной своре.
21 На грязной отвратительной свинье
Обжорство величаво разъезжало;
Был каждый глаз подобен полынье,
Которую грозит подёрнуть сало;
Чудовище утробу ублажало,
Объев голодных; жирное мурло
На шее журавлиной выражало
Животный голод; вместо рта жерло
Сдержать блевотины зловонной не могло.
22 Одето лишь листвою виноградной,
Обжорство щеголяло без плаща
Своею плотью воспалённо-смрадной;
Был на макушке венчик из плюща;
От жадности всем телом трепеща,
Не отрывалось от хмельного кубка,
Похожее на пьяного хлыща,
Который непригоден для поступка,
Не столько человек разумный, сколько губка.
23 Для государя сущая беда -
Такой советник; тупость - не заслуга,
А тот, кого влечёт одна еда,
Едва ли различит врага и друга;
Не знает ни работы, ни досуга
Разъевшееся это существо,
Которое страдает от недуга:
Водянкою раздуто естество.
Второе из шести обжорство таково.
24 Блуд сладострастный гордо ехал рядом;
На бородатом он сидел козле,
Чей пёстрый глаз косил ревнивым взглядом;
Козлу подобен был тот, кто в седле,
Весь как бы перепачканный в земле;
Однако дамам по сердцу паскуда;
Для них таится прелесть в явном зле;
Всегда была любительницей блуда
Неописуемая женская причуда.
25 В зелёное одет, но налегке
Он внутренним не тяготился сором;
Держал он сердце напоказ в руке
Горящее, и всех прельщал позором;
Пренебрегая праведным укором,
Повсюду сеял шашни и грешки;
Гадателем он был, он был танцором,
Умел кропать любовные стишки,
И всюду расставлял он плотские силки.
26 Он занят был всегда преступным гоном
За вожделенным, так как жаждал всех
Наперекор божественным законам;
Прельщал он женщин чаяньем утех
И всюду и всегда имел успех,
Неосторожных залучая в сети;
Подтачивал его, однако, грех
Отравою губительных соцветий;
Таков был Блуд, среди шести советник третий.
27 Взобравшись на верблюда, как на трон,
Корыстнейшая Алчность восседала;
Два сундука свисали с двух сторон;
В них груды драгоценного металла;
И в подоле у ней монет немало;
Для ростовщицы вечной деньги - бог;
Продавшись дьяволу, не прогадала;
Решает прибыль, кто хорош, кто плох;
Добро и зло - весы, а весовщик - подвох.
28 От смерти жизнь её не отличалась;
В рассохшихся ходила башмаках;
Хорошего куска ей не случалось
Съесть; лишь бы денег было в сундуках
Побольше; лишь бы золото в руках
Держать; что ей друзья и что родные!
И днём и ночью ненасытный страх:
Не потерять бы денежки шальные!
Так некоторые казнят себя больные.
29 Не ведая покоя никогда,
Нажиться всюду Алчность норовила,
Как будто бы гнетёт её нужда;
Добычу ненасытная ловила,
Богатство нищетою объявила,
Хоть не было сокровищам числа;
Подагра, впрочем, хищницу травила;
К самой себе калека Алчность зла...
Среди шести она четвёртою была.
