Оге и Эльсе
Три девы сидели в светлице:
Две — пряли златую нить,
А третья не уставала
О мертвом слезы лить.
К прекрасной Эльсе с дороги —
Тому немного дней —
Заехал рыцарь Оге
И обручился с ней.
Он златом с ней обручился,
Едва ступив на порог,
И в первое новолунье
В землю сырую лег.
Эльсе ломала руки.
Невесты жалобный стон
И горьких рыданий звуки
В могиле услышал он.
Поднялся рыцарь Оге.
На плечи взвалил с трудом
Свой гроб и с бременем тяжким
К невесте отправился в дом.
Он стукнул в двери гробом,
А не рукоятью меча,
Которой стучался прежде,
Обернув ее в мех плаща.
«Открой мне, прекрасная Эльсе!»
«Открою, во имя Христа,
Если имя назвать Христово
Вправе твои уста!»
«Встань, благородная Эльсе!
Впусти своего жениха.
По-прежнему имя Христово
Назвать я могу без греха».
Эльсе встала с постели
И дверь отперла мертвецу.
Слезы у девы бежали
По белому лицу.
Она ему кудри чесала,
Гребень взяв золотой:
Расчешет прядь — и омоет
Ее горючей слезой!
«Рыцарь Оге, мой милый!
Поведай, возлюбленный мой,
Как лежишь ты на дне могилы,
Объятый кромешной тьмой?»
«Под землей, в гробу моем тесном,
Где сырость и вечная мгла,—
Мне как в раю небесном,
Если ты весела!»
«Мой милый, с тобою вместе,
На дне могилы, во мгле,
Нельзя ли твоей невесте
Лежать в сырой земле?»
«С тобою крестная сила!
Спаси тебя крест святой!
Как пекло, зияет могила
Зловещей своей чернотой.
Когда твой плач к изголовью
Доносится ночью и днем,
Мой гроб запекшейся кровью
Наполнен и тяжко в нем.
Над моим изголовьем зелье
Коренится, в грунт углубясь.
На ногах, в моем подземелье,
Повисают змеи, склубясь.
Но если песня сорвется
Ненароком с любимых уст,
Внутри моей могилы
Зацветает розовый куст.
Крикнул петух черный.
Затворы с вечности врат
Упали, и в мир тлетворный
Вернуться спешит наш брат.
Крикнул петух белый,
Ранней зари певец.
В свой дом затравенелый
Вернуться должен мертвец.
Крикнул петух рыжий.
Это — усопшим знак,
Что месяц клонится ниже
И мешкать нельзя никак!»
Взвалил он гроб на плечи
И сквозь дремучий бор
Побрел с ним через силу
В церковный двор.
Эльсе, в тоске и тревоге,
В этом лесу глухом
Шла за рыцарем Оге,
Мертвым своим женихом.
И выцвели, как только
Вступил он в церковный двор,
Его златые кудри,
Всегда ласкавшие взор.
«Взгляни, дорогая, на небо,
На звездный его венец!
Душа твоя взвеселится,
Лишь ночи наступит конец».
На небо взглянула Эльсе,
На звездный его венец,
И не увидела дева,
Как в землю ушел мертвец.
Горюя, домой вернулась
Эльсе в предутренней мгле
И в первое новолунье
Лежала в сырой земле.
Хиллелиль шила, потупя взор.
Ошибками так и пестрел узор.
Нить золотую в иголку
Вдевала там, где быть шелку.
Где надо золотом шить —
Брала шелковую нить.
Сперва королева прислужницу шлет:
«Скажи, что Хиллелиль худо шьет!»
Затем, надев капюшон меховой,
Идет к ней по лестнице винтовой.
«Хиллелиль, я не могу постичь,
С чего ты нашила такую дичь?
Шьешь ты золотом вкривь и вкось.
Узор у тебя получился — хоть брось!
Всякий, взглянув на твое шитье,
Скажет: «Ей постыло житье!»
«Сядь поближе ко мне, королева!
Выслушай повесть мою без гнева.
Отец у меня королевством владел.
На мать он златую корону надел.
Достойные рыцари — дважды по шесть —
День и ночь стерегли мою честь.
Тут соблазнил меня рыцарь один.
То был короля Британии сын.
Как поддалась я соблазну — бог весть,
Но герцог Хильдебранд взял мою честь.
Везли наше злато два коня.
На третьем он увозил меня.
Туда примчали нас к вечеру кони,
Где скрыться чаяли мы от погони.
Но братьев моих златокудрых семь
Встревожили стуком ночную темь.
Сказал он: «Ради нашей любви
Меня по имени ты не зови!
Меня по имени ты не зови,
Если даже увидишь лежащим в крови.
Не называй мое имя вслух,
Покуда не испущу я дух!»
Еле успев меня остеречь,
Он выскочил вон, обнажив свой меч.
Первый раз он рубнул сплеча —
Семь братьев легли от его меча.
Рубнул он снова, что было сил,—
Родного отца моего подкосил.
Зятьев одиннадцать подле тестя
Мечом своим уложил на месте!
Я крикнула: «Хильдебранд, погоди!
Брата меньшого ты пощади!
Матушке пусть привезет он весть,—
Пусть ей поведает все, как есть!»
В этот миг, мечами изранен,
Хильдебранд упал, бездыханен.
За белые руки схватил меня брат,
Подпругой седельной скрутил их трикрат.
Кудрями златыми к луке седла
Меня привязал он для пущего зла.
Братнин конь переплыл поток.
Был он, как никогда, глубок!
Кровь моя по дороге к замку
Окрасила каждый бугор и ямку.
Матушка у ворот поместья
Скорбного дождалась известья.
Брат бы замучил меня, но мать
Его умолила меня продать.
У церкви Марии, под звон колокольный,
Меня объявили рабой подневольной.
Как только ударили в колокол медный,
Сердце разбилось у матери бедной».
Едва конец наступил рассказу,
Замертво Хиллелиль рухнула сразу.
Когда подхватила ее королева,
Была на руках у ней мертвая дева.
Юный Энгель отвагой блистал
И красотой лица.
Уехав из дома, он деву одну
Силой увез, без венца.
Неужели заря никогда не разгонит мрак?
Мальфред — имя ее — с похвалой
Звучало у всех на устах.
С Энгелем первую ночь провела
Она в придорожных кустах.
Однажды в полночь проснулся он
И молвил: «Такой напасти
Не взять мне в толк: свирепый волк
Держал мое сердце в пасти!
Я пробудился, но серый волк
Рвал наяву на части
Зубами по-прежнему сердце мое
И не выпускал из пасти».
«Ты без спросу меня увез
Из-под родительской власти.
Немудрено, если серый волк
Рвал твое сердце на части!»
Вбегает в горницу юный паж,
Смышлен и остер на язык.
Он слово со словом умеет связать,
На людях не станет в тупик.
«Юный Энгель, мой господин,
Беги! С четырех концов
Гёде Ловманд на город наш
Ведет своих молодцов!»
«Хоть Гёде их с четырех сторон
Ведет на город наш,
Ни тридцать его молодцов, ни он
Меня не страшат, мой паж!»
«Напрасно ты ценишь их ни во что!
Здесь будет грозная схватка.
Скачут за Ловмандом ратников сто,
А вовсе не три десятка».
Энгель обнял деву свою
И стал целовать без конца.
«Мальфред, любовь моя, добрый совет
Дай мне во имя творца!»
«От церкви Марии добудь ключи.
Нам больше некуда деться.
Со всеми, кто ел твой хлеб и харчи,
Должны мы там отсидеться.
От церкви Марии добудь ключи.
Займем ее без помехи
Со всеми, кому давал ты мечи,
Коней своих и доспехи».
Церковь Марии заняв, дней пять
Сидели они в осаде.
Гёде Ловманд не мог ее взять
И был в сильнейшей досаде.
Но матери Мальфред была немила,
И, дочке явив нелюбовь,
Она предложила, чтоб церковь дотла
Сожгли и отстроили вновь:
«Возьмите золота и серебра,
Наполним доверху чашу,
А после, когда придет пора,
Мы церковь отстроим нашу!»
Вспыхнула церковь Марии внутри
От пола до подволоки.
У Мальфред под капюшоном плаща
Как мел побелели щеки.
Лютый жар был в церковном дворе
От стен, полыхавших снаружи.
Внутри, где свинец топился, как воск,
Запертым было хуже!
Юный Энгель сказал молодцам:
«Придется коней заколоть,
Чтоб конской кровью могли охладить
Мы обожженную плоть».
Маленький паж, любя лошадей,
Такого не ждал совета:
«Ты лучше Мальфред свою убей!
Она заслужила это».
Юный Энгель обнял ее
В разгуле огня и дыма:
«Ты жизни достойна, любовь моя!
Останешься ты невредима».
На круглый щит посадили ее,
В пылающих клочьях плаща.
Каждый подставил копья острие,
И подняли щит сообща.
Его внесли в пламеневший притвор,
Метнули в оконный проем,
И Мальфред сошла на церковный двор
В плаще обгорелом своем.
Ей кудри златые огонь опалил.
Ей пот пропитал соленый
Платье, в котором из церкви она
Удалилась на луг зеленый.
Она пришла на зеленый луг
И молвила: «Вместе с горящей
Церковью Девы Марии сгорит
Один молодец настоящий!»
Родился у Мальфред по осени сын,
И втайне держались родины:
О том, что дитя явилось на свет,
Не знал человек ни единый.
Младенец вечером был рожден.
Ночью он был крещен.
Юным Энгелем в честь отца
Мальчик был наречен.
Семь зим его растила мать.
Затем, в глаза ему глядя,
Сказала: «Отца твоего убил
Брат мой Гёде — твой дядя!»
Сыну сравнялось девять зим,
И снова сказала мать:
«Мой брат убил отца твоего!
Ты должен это знать».
Юный Энгель, сын удальца,
Скликает свою родню:
«Хочу отомстить я за смерть отца,
Взяв меч и надев броню».
Гёде Ловманд в поместье своем
Сидит за столом дубовым.
Вошедший в горницу маленький паж
Не лезет в карман за словом:
«Гёде Ловманд, мой господин,
Беги! — восклицает он.—
Юный Энгель нас окружил
Со всех четырех сторон.
Юный Энгель, копьем до небес
Потрясая, — добавил паж,—
Своих молодцов с четырех концов
Ведет на город наш».
«Отколь этот юный Энгель взялся,
Копьем потрясающий с ходу?
На тинге я слыхом о нем не слыхал,
Не знал его имени сроду!»
По белому личику треплет пажа
Гёде Ловманд, любя:
«Дай мне, мальчик, добрый совет,
Если он есть у тебя!»
«В этом деле нет ничего
Надежней каменной башни.
В башне из камня, мой господин,
Найдешь ты приют всегдашний.
Укрывшись между мраморных стен,
Свинцовые двери запри.
Было бы впрямь чудно, если б нас
Враг захватил внутри!»
Юный Энгель их окружил
Со всех четырех концов
И сам, до небес потрясая копьем,
Повел своих удальцов.
В окошко башни на эту спесь
Гёде глядел и дивился:
«Ты чего хорохоришься здесь?
Откуда такой явился?»
Юный Энгель, в пурпурный плащ
Кутаясь, молвил дяде:
«Я — милый племянник твой,
сестрин сын,
Тебя держащий в осаде!»
Гёде сказал ему: «Нет причин
Гордиться таким невзгодьем.
Если ты наложницы сын,
Считай себя шлюхи отродьем!»
Энгель сказал: «Я наложницы сын!
Меж тем у ее отродья
Красивый замок есть не один,
И леса, и другие угодья.
Вдоволь золота и серебра,
И витязей храбрых дружина,
И кони, и много другого добра
Есть у наложницы сына!
Но если я наложницы сын —
В этом твоя вина!»
Юный Энгель башню зажег,
И вмиг загорелась она.
Как вкопанный, юный Энгель стоял
И дожидался, покуда
От каменной башни останется там
Серого пепла груда.
Руками белыми он плескал,
На пламень пожарный глядя.
Седой золой стал Гёде злой,
Его коварный дядя.
К матери Энгель вернулся, когда
Закончилась эта потеха.
Фру Мальфред ждала его у ворот,
В плаще из куньего меха.
«Любезная матушка, ты у ворот
Стоишь в плаще из куницы.
Я отомстил за убийство отца
До наступленья денницы».
Мальфред стала руки ломать,
Услышав эти слова.
Она заплакала: «Было одно
Горе, теперь их два!»
Юный Энгель вздохнул в ответ,
Коня повернув обратно:
«Ни в чем у женщин ясности нет!
Чего хотят — непонятно».
Останки Гёде взяла земля,
А юный Энгель не тужит.
Он при дворе своего короля
За червонное золото служит.
Неужели заря никогда не разгонит мрак?
