Уже упоминавшийся несколько раз Пьеро Содерини выказывал во всем терпимость и человеколюбие. Ему и его отчизне было обеспечено благоденствие, пока время соответствовало его образу действия, но когда наступил час порвать с покорностью и терпением, он не сумел этого сделать и потерпел поражение вместе со своим отечеством. Папа Юлий II на всем протяжении своего понтификата действовал яростно и напористо, и поскольку тому благоприятствовало время, все его начинания удались. Но если бы наступило время, требующее других решений, его ждал бы неминуемый крах, потому что он не стал бы менять свои обычаи и повадки. Мы вообще не можем меняться по двум причинам: во-первых, нам трудно противостоять тому, к чему нас склоняет природа; во-вторых, когда человек каким-то способом добился успеха, невозможно убедить его, что он может преуспеть, поступая по-другому; вот почему удача отворачивается от людей: фортуна зависит от обстоятельств, а люди упорствуют в своем поведении. Точно так же гибнет государство, ибо республики со временем не изменяют своих порядков, о чем мы подробно говорили выше; они слишком медлительны и запаздывают с нововведениями, для чего требуются основательные потрясения, ибо отдельные невзгоды не столкнут республику с проторенной дороги.
Раз уж мы упомянули Фабия Максима, который затягивал войну с Ганнибалом, мне кажется уместным обсудить в следующей главе вопрос, можно ли помешать полководцу, который во что бы то ни стало хочет дать противнику сражение.
Глава X
Полководец не может избежать сражения, если противник настаивает на нем
«Cneus Sulpitius dictator adversus Gallos bellum trahebat, nolens se fortunae committere adversus hostem, quem tempus deteriorem in dies, et locus alienus, faceret» [69] . Когда речь идет об ошибке, в которую впадают все люди или значительная их часть, думаю, что не худо будет порицать ее неоднократно. Поэтому, хотя я выше уже не раз показывал, насколько выдающиеся деяния нашего времени отличаются от античных, все же мне кажется нелишним повторить это вновь. Ведь если мы в чем и отступаем от древнего обыкновения, так это в военном деле, не соблюдая ни одного из тех правил, которые были очень почитаемы древними. Причина указанного недостатка в том, что государи и республики переложили эту заботу на других и, не желая подвергаться опасности, пренебрегают военными занятиями. Если же иной раз кто-то из современных королей сам отправляется на войну, трудно ожидать, что он совершит что-либо, заслуживающее хвалы. Ведь если они и занимаются воинскими упражнениями, то делают это из тщеславия, а вовсе не из каких-либо похвальных побуждений. Впрочем, эти государи, устраивая иногда войску личные смотры и оставляя за собой звание главнокомандующего, поступают лучше, чем республики, особенно итальянские, которые ничего не смыслят в военных делах и доверяются другим, но в то же время хотят сохранить за собой видимость верховенства и командовать, допуская при этом множество ошибок. И хотя я уже обсуждал некоторые из них в другом месте, не умолчу об одном из наиболее важных заблуждений такого рода. Когда праздные государи и изнеженные республики наставляют своих полководцев, они мнят, что наиболее мудрая предосторожность состоит в том, чтобы любым способом избегать сражения и воздерживаться от каких бы то ни было столкновений с противником. При этом они воображают, что следуют благоразумию Фабия Максима, который спас Римское государство, воздерживаясь от битвы; они не понимают, что в большинстве случаев такое требование бесполезно или вредно. Исходить следует из такого положения: полководец, ведущий военную кампанию, не может избежать сражения, если противник упорно на нем настаивает. Вышеназванное требование всегда избегать сражения, по существу, гласит: «Вступай в битву с выгодой для противника и с невыгодой для себя». Находиться в поле и не вступать в бой можно только на удалении пятидесяти миль от противника; при этом нужно бдительно следить за ним, чтобы при первом его приближении успеть отойти. Другая возможность состоит в том, чтобы запереться внутри городских стен. И то и другое решение сопряжены с большим ущербом. В первом случае страна становится добычей врага, и мужественный государь скорее предпочтет попытать счастья в битве, чем затягивать войну, разоряя своих подданных. Во втором случае проигрыш обеспечен, потому что, когда ты укрываешься с войском в городе, противник начинает осаду, и через какое-то время голод заставит тебя сдаться. Таким образом, эти два пути избегать сражения чрезвычайно вредны. Способ, употребленный Фабием Максимом, то есть выжидание в защищенной местности, хорош, когда твое войско настолько храброе, что противник не отважится встретиться с ним на выгодных для тебя условиях. Да и нельзя сказать, что Фабий избегал сражения, скорее, он хотел дать его при своем преимуществе. Если бы Ганнибал выступил ему навстречу, Фабий дождался бы его и вступил в бой, но Ганнибал ни разу не дерзнул сразиться с ним на Фабиевых условиях. В общем, битвы избегали как Ганнибал, так и Фабий, но если бы один из них хотел сражения любой ценой, то другой мог бы оттянуть его с помощью одного из трех способов – двух вышеназванных или бегства.
Справедливость моих слов видна на тысяче примеров, особенно в войне римлян с Филиппом Македонским, отцом Персея: атакованный римлянами, Филипп решил не давать сражения; для этого он поступил так, как поступал в Италии Фабий Максим, и расположился со своим войском на вершине горы, укрепив ее, ибо полагал, что римляне не отважатся штурмовать ее. Но те двинулись на приступ, чтобы разгромить его и прогнать с этой горы; Филипп, не в силах сопротивляться, бежал с большей частью своего войска. От полного разгрома его спасла только труднодоступность местности, из-за которой римляне не смогли его преследовать. Не желая сражаться и разбив свой лагерь невдалеке от римлян, Филипп был вынужден бежать; убедившись на этом опыте, что, оставаясь в горах, ему не удастся избежать сражения, а укрыться в городе он не желал, Филипп решил поступить иначе и удалиться на много миль от римского лагеря. Таким образом, если римляне вступали в одну провинцию, он отступал в другую и постоянно приходил туда, откуда уходили римляне. Но в конце концов, поскольку в этой затяжной войне его положение ухудшалось, а подданные страдали то от его, то от вражеского войска, он решил попытать счастья в битве и дал римлянам бой по всем правилам. Итак, полезно затягивать войну, когда твое войско располагает теми же преимуществами, что и войско Фабия, а также Гнея Сульпиция, то есть оно настолько сильно, что противник не отваживается напасть на твои укрепления, к тому же он не настолько глубоко проник в твои владения и испытывает недостаток припасов. В этом случае можно уклоняться от сражения по названной Титом Ливием причине: «nolens se fortunae committere adversus hostem, quem tempus deteriorem in dies, et locus alienus, faceret». Во всех прочих обстоятельствах нельзя уклониться от сражения без риска и ущерба для своей чести. Спасаться бегством, подобно Филиппу, равносильно поражению, и оно тем более позорно, чем менее неоспоримой считается твоя доблесть. Если Филипп смог спастись, это не удастся его подражателям, для которых местность не будет защитой. Никто не станет оспаривать, что Ганнибал знал толк в военном деле, и если бы он, противостоя в Африке Сципиону, видел выгоду в затягивании войны, он так бы и поступал, тем более что ему, как хорошему полководцу, располагающему хорошим войском, было бы нетрудно это сделать, как Фабию в Италии; но поскольку этого не произошло, следует предположить, что на то у него была какая-то веская причина. Ибо когда государь собрал порядочное войско и видит, что нельзя поддерживать его боеспособность длительное время из-за недостатка средств или союзников, для него было бы совершенным безумием не попытать счастья до того, как его войско распадется; ведь ожидание его погубит наверняка, а попытка выступления может принести удачу.
Следует помнить еще и о другой вещи: даже проигрывая, можно покрыть себя славой, а из всех проигрышей самый славный – это когда ты уступаешь силе. Ганнибал, например, был вынужден подчиниться необходимости. В то же время, если бы он не стал ввязываться в бой и у него не хватило бы духу напасть на Сципиона, занимавшего более выгодную позицию, последнему это было бы на руку, ибо он уже одолел Сифакса и занял столько городов в Африке, что мог оставаться там с таким же удобством и в такой же безопасности, как и в Италии. Не то было с Ганнибалом, когда он должен был сразиться с Фабием и с теми французами, которые противостояли Сульпицию.
Еще труднее избежать сражения тому, чье войско вторгается в чужую страну, ибо при этом ему приходится столкнуться с противником, который выступает ему навстречу. Если же нападающий берет в осаду какой-либо город, уклониться от битвы ему бывает еще труднее; в наше время это произошло с герцогом Карлом Бургундским, который разбил лагерь близ швейцарского города Мората, подвергся здесь нападению швейцарцев и был разбит. Такова же была судьба французского войска, осадившего Новару и потерпевшего поражение от тех же швейцарцев.
