Примечательны еще порядки, установленные Камиллом для спасения Рима внутри и вне города. Поистине не без причины хорошие историки, как и рассматриваемый нами, подробно и во всех деталях описывают отдельные происшествия, чтобы потомки могли научиться, каким образом справиться с подобными обстоятельствами. По этому поводу следует заметить, что беспорядочная и стихийная оборона – самое пустое и опасное дело. Это можно видеть на примере третьего войска, которое было набрано Камиллом, чтобы оставить его в Риме на страже города. Многие и тогда и теперь посчитали бы эту меру излишней, поскольку римский народ сам по себе привязан к оружию и воинствен, а потому достаточно было бы вооружить его в случае необходимости и не объявлять специального набора. Но Камилл, как поступил бы любой мудрый человек на его месте, принял другое решение, ибо толпе нельзя доверить оружие, не придав ей определенной организации и не поставив определенные условия. Так что этот пример подсказывает защитнику города, что он ни в коем случае не должен допускать толпу вооружаться самовольно, а сперва ему следует отобрать и зачислить в свои списки тех, кого он сочтет нужным, чтобы они подчинялись ему, знали, где им собираться и куда выступать. Всех же прочих нужно отправить по домам, чтобы они охраняли свои жилища. Те, кто будет так действовать в осажденном городе, легко смогут его защитить, в противном случае они отступят от данного Камиллом образца и потерпят поражение.
Глава XXXI
Могущественные республики и выдающиеся люди при всех обстоятельствах сохраняют одинаковое спокойствие духа и одинаковое достоинство
Среди прочих замечательных деяний и речений, которые наш историк приписывает Камиллу, чтобы показать, каким следует быть выдающемуся человеку, он приводит следующие его слова: «Nec mihi dictatura animos fecit, nec exilium ademit» [83] . Отсюда видно, что великие люди при всех поворотах судьбы остаются самими собой, и если она то возвышает, то уничижает их, сами они не изменяются и сохраняют твердость духа, столь неотъемлемую от их образа жизни, что, судя по каждому из них, фортуна над ними не властна. Иначе ведут себя люди слабохарактерные; в случае удачи они впадают в тщеславие и упиваются ею, относя все свои успехи на счет собственной доблести, которой у них никогда не бывало. Такая черта делает их несносными и ненавистными окружающим, а это зачастую ведет потом к внезапной перемене судьбы, и, оказавшись перед ней лицом к лицу, они тотчас впадают в другую крайность и становятся жалкими и презираемыми. Вследствие этого государи такого рода в трудных обстоятельствах чаще думают о спасении, чем о защите, потому что в свое время они плохо распорядились благосклонностью судьбы и не приготовились к обороне.
Такие же пороки и добродетели, о которых я рассказываю применительно к отдельному человеку, бывают и у республик, примером чего могут служить римляне и венецианцы. Первых не смогли согнуть никакие удары судьбы, и никакие ее благодеяния не сделали их заносчивыми, о чем можно хорошо судить по поражению, которое они потерпели при Каннах, и победе, одержанной ими над Антиохом. Хотя упомянутое поражение было тяжелейшим, ибо они были разгромлены в третий раз, римляне не пали духом и собрали новое войско; они не стали вопреки своим обычаям выкупать пленных и не запросили у Ганнибала или Карфагена мира, но, не думая о подобных унижениях, обратили свои помыслы к войне, для чего по недостатку мужчин вооружили своих стариков и рабов. Когда об этом узнал карфагенянин Ганнон, как мы уже говорили выше, он объяснил своему Сенату, сколь мало пользы будет от победы при Каннах. Отсюда видно, что трудные времена не устрашили римлян и не сделали их покорными. С другой стороны, благоприятные обстоятельства не пробуждали у них высокомерия, ибо, когда Антиох отправил к Сципиону посольство с предложениями мира, еще до начала сражения, в котором сирийцы были разгромлены, Сципион согласился на мир при выполнении определенных условий, в силу которых Антиох должен был вернуться в Сирию, а прочее оставить на усмотрение римского народа. Антиох отказался и вступил в бой, но, проиграв его, снова отправил послов Сципиону, поручив им принять все условия победителя. Однако Сципион повторил те же требования, что были выставлены им перед битвой, добавив следующие слова: «Quod Romani, si vincuntur, non minuuntur animis; nec, si vincunt, insolescere solent» [84] .
Противоположным образом вели себя венецианцы, которые в пору успеха, думая, что достигли его благодаря своей мнимой доблести, дошли до такой дерзости, что называли французского короля сыном святого Марка, ни во что не ставили Церковь, решили, что в Италии им будет тесно, и задумали образовать империю наподобие Римской. Потом, когда удача от них отвернулась и они были наполовину разгромлены при Вайла французским королем, они не только потеряли все свои владения, взбунтовавшиеся против них, но и добрую часть отдали папе и испанскому королю из-за своего малодушия и трусости. Они стали пресмыкаться перед императором, отправив к нему послов с предложением платить дань, писали папе письма с выражением рабской покорности, пытаясь его разжалобить. Все эти несчастья свалились на них за четыре дня, после сомнительного поражения, ведь, отступая, их войско оказывало сопротивление и было рассеяно только наполовину, так что один из провведиторов спасся и прибыл в Верону с двадцатью пятью тысячами пеших и конных солдат. Таким образом, если бы Венеция и ее порядки хоть немного отличались доблестью, венецианцам было бы легко прийти в себя и встретить фортуну с открытым забралом, и тогда они смогли бы одержать победу или проиграть со славой, чтобы заключить мир на более почетных условиях. Но малодушие венецианцев, вызванное непригодностью их обычаев для ведения войны, лишило их одновременно и владений, и присутствия духа. Так неизбежно случится со всяким, кто будет поступать как они. Ведь заносчивым в случае успеха и малодушным при неудаче делают тебя твой образ действий и воспитание, полученное тобой с малых лет: если оно было пустым и поверхностным, то и ты будешь таким же; если другим, то и ты будешь обладать другими качествами; снабдив тебя глубоким знанием света, правильное воспитание заставит тебя меньше дорожить благом и меньше огорчаться злом. И если это можно сказать об одном человеке, то это же можно отнести и ко множеству людей, живущих в одной и той же республике: степень их совершенства зависит от присущего ей образа жизни.
И хотя уже было говорено, что основанием всех государств является хорошая армия и что при отсутствии таковой невозможно ввести хорошие законы и вообще что-нибудь полезное, мне кажется нелишним повторить это, ибо, читая историю Ливия, на каждом шагу отмечаешь эту необходимость и видишь, что армия не может быть боеспособной, если она не обучена, и что ее невозможно обучить, если она не состоит из твоих подданных. Ведь войны не могут длиться беспрерывно, поэтому следует готовить войско в мирное время, а содержать его для таких упражнений будет тебе не по карману, только если оно не состоит из подданных. Камилл, как мы уже говорили, отправился с войском против тосканцев, и едва его солдаты увидели огромное вражеское войско, на них напал страх, и им показалось, что силы слишком неравны, чтобы они смогли выдержать напор врага. Когда до Камилла дошел слух об этих дурных настроениях в лагере, он появился среди солдат и, заговаривая то с теми, то с другими, обошел лагерь, чтобы приободрить их. В последний момент, не отдавая никаких иных распоряжений, он сказал: «Quod quisque didicit, aut consuevit, faciet» [85] . Кто хорошенько вникнет в эти обстоятельства и в слова, сказанные Камиллом для воодушевления солдат на битву с врагом, тот увидит, что ничего подобного нельзя было сказать и скомандовать войску, которое не имело уже боевой выучки и в мирное, и в военное время. Ведь ни один командир не может полагаться на солдат, которые ничего не умеют, и ожидать, что от них будет какой-нибудь толк; будь то даже новый Ганнибал, поражение ему обеспечено. Во время сражения полководец не может находиться повсюду, и если он не расставил везде заранее людей, следующих его указаниям и знакомых с его образом действий и намерениями, то он неизбежно будет разгромлен. Итак, если какой-либо город будет защищен и устроен наподобие Рима, так что его гражданам и по отдельности, и всем вместе придется всякий день сталкиваться с испытаниями своей доблести и силы фортуны, они всегда и при всех обстоятельствах будут сохранять присутствие духа и достоинство. Но если они разоружатся и станут рассчитывать только на поддержку судьбы, а не на собственную доблесть, их участь будет зависеть от ее прихотей, и они проявят себя не лучше, чем это сделали венецианцы.
Глава XXXII
Как поступали некоторые, чтобы сорвать заключение мира
Против римского народа взбунтовались две его колонии, Цирцеи и Велитры, в надежде, что за них вступятся латины. Однако когда латины потерпели поражение и эта надежда угасла, многие из жителей названных городов предлагали отправить в Рим посольство ходатайствовать перед Сенатом, но этому решению помешали зачинщики мятежей, опасавшиеся, как бы им не пришлось отвечать за все головой. И чтобы исключить всякую возможность мирных переговоров, они подговорили толпу вооружиться и напасть на римские владения. И действительно, если кто-то желает совершенно расстроить договор одного народа или государя с другим, нет более верного и надежного средства, чем подбить их на явное преступление против того, с кем ты хочешь их рассорить. Ибо страх наказания, заслуженного этим народом или государем за совершенный им проступок, будет удерживать его от переговоров. После первой войны карфагенян с римлянами солдаты, сражавшиеся в карфагенской армии на Сицилии и Сардинии, отправились по заключении мира в Африку. Недовольные своим жалованьем, здесь они подняли оружие против карфагенян и, избрав двух вожаков, Мато и Спендия, захватили многие карфагенские земли и разграбили их. Карфагеняне, желая испробовать сначала мирные средства, отправили к ним для переговоров своего гражданина Гасдрубала, который должен был пользоваться среди них некоторым влиянием, поскольку раньше ими командовал. Но когда он прибыл к мятежникам, Спендий и Мато задумали лишить своих солдат надежды когда-либо заключить мир с Карфагеном и тем самым побудить их к войне, поэтому они убедили людей, что следует убить Гасдрубала вместе со всеми остальными карфагенскими гражданами, находившимися у них в плену. И они не только умертвили всех пленников, но еще и подвергли их длительным истязаниям, усугубив свое преступление изданием указа о том, чтобы расправляться таким образом со всеми захваченными карфагенянами. Это решение и эта казнь очень ожесточили войско и настроили его сражаться до конца против карфагенян.
