и шапки поснимали. А он, поровнявшись с нами, и говорит:
— Здорово, мальцы!
А мы отвечаем:
— Здорово, пан!
— Что ж вы не пашете?
— Не пашем, пан.
— А мы вот пахать начали!
Да и поехал в город по той самой улице, где теперь старый базар, за Пацыной, где живет теперь Ищенко, который в суде служит, — и подъехали они прямо к замку через мост. Башня была открыта. Я уж и не видел, кто ее открыл. Въехали в замок, сами построились в ряды, а копья в козлы поставили. А Железняк как крикнет:
— С коней!
Вот спешились они и привязали коней возле конюшни у коновязей. А атаман с десятью, пожалуй, людьми пошел прямо в покои. А навстречу ему вышло тоже человек десять с атаманом Бузько, из Цесарской слободы. Поснимали перед ним шапки. Он, подойдя к ним поближе, тоже снял шапку, но сразу надел, а они все перед ним без шапок.
— Ну, здравствуйте, — говорит, — казацтво!
— Здравствуй, батько-атаман!
— А где ж ваш атаман?
Вот атаман и выскочил к нему из толпы без шапки. А он тоже шапку снял. Обнялись, расцеловались.
— Ну, пожалуйте же на квартиру!
Пошли в покои. А паны давно уже удрали на ту сторону Днепра, как только услыхали от Андрийца, что гайдамаки их вязать собираются. Отбили амбар топором. Ищут, что им надо. А человек семь затяжцев пошли к арендатору. А мы, хлопчики: «Пойдем, пойдем за ними». Вот один достал где-то топор, да по замку и трах. Так замок и распался. Давай тогда рубить обручи на бочках. Горилка так и потекла из амбара по косогору. А женщины сгребают песок и горилку задерживают, берут пригоршнями — и в горшки, процеживают сквозь головной платок. А гайдамаки женщин не трогают и бедных людей не трогают, только богачей грабили, а ляхов-панов резали. Да все ляхи-паны из города поубежали. А было у нас тогда трое панов: пан Сельский, губернатор Пацына, полковник, и Жуковский, лесничий. Поглядел я на это чудо и домой воротился…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Кармалюк [46] и бедная вдова
⠀⠀ ⠀⠀
ришел раз Кармалюк на мельницу. А на мельнице тесно, зерна навезли много, толпится народу пропасть, — как раз самая пасха подходила, и каждый хотел намолоть себе муки на кулич. Кто ни пришел, гляди — уже и к жерновам протолкался, мелет и домой едет. И только одна бедная вдова — ни сил у нее, ни богатства — сидит на своем мешочке и плачет, горькими слезами заливается, нету ведь ей доступу к жерновам, не протискается она туда между богачами. А они знай мелют себе да над ней, над бедной женщиной, посмеиваются… А дома у нее деточки малые, сироты голодные, маму напрасно дожидаются.
Тогда подходит к ней Кармалюк, берет у бедной женщины мешочек — драный-драный он, и ракам бы за него не уцепиться, — да и высыпал зерно на помол, а беднячке и говорит:
— Не плачьте, тетка, богачи как богачи, сердца у них нету…
Только сказал он это, а тут среди народа: «шу-шу-шу-шу».
— Как это так, — говорят, — молодой да ранний, еще и старшим грубиянит, богатством глаза колет. Богатство, — говорят, — от труда да от бога, за него, — говорят, — уважать надо.
И: «шу-шу и шу-шу».
Кармалюк ничего на это не ответил, а уж когда смолол бедной вдове, да подал ей на плечи, и домой отправил, то и обращается ко всем:
— А пойдемте-ка, люди добрые, во двор.
Вот вышли все во двор, а Кармалюк подвел их к молодой яблоньке, что как раз распускалась, да и говорит:
— Так вот вы говорите, что богатство от труда да от бога?
— Верно, верно, мы так и говорим! — загудели все.
Тогда Кармалюк показывает им на почки, из них, мол, листочки будут, и на завязи — из них прутья вырастут, которых люди «волками» называют. Показал он на эти завязи, да и говорит:
— Добрые люди, а придите сюда через девять недель.
Потом поклонился громаде и пошел.
Прошло девять недель. Вот и приходят люди к той самой яблоньке, смотрят — а там ветки еле-еле живые, такие черные да жалкие и даже завязи нету, чтобы зацвесть, а от ствола тянутся вверх прутья, что люди называют «волками», да такие большие, и пышные, и зеленые, что прямо сок с них, словно слюна, течет…
— Так вот, — говорит Кармалюк, — скажите, добрые люди, громада честная, отчего эти ветки засохли?
— А потому, — крикнули все скопом, — что все их соки ветки-«волки» повыпили…
— Так вот, — говорит тогда Кармалюк, — и богатые и бедные, как эти вот почки, которые вы когда-то видели: родятся они на одной яблоньке-земле, поначалу они будто и одинаковы, а потом ветки-богачи весь сок повыпьют, а бедняки и сохнут-вянут на стволе… Так чья ж теперь правда, люди милые?..
И молчали люди, громада честная, ведь правда-то была на стороне Кармалюка.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Кармалюк и жестокий помещик
⠀⠀ ⠀⠀
ил-был один помещик — смирный-пресмирный, тихий-претихий, ласковый-преласковый. Все льстиво этак, с воздыханьями да поклонами, но крестьяне боялись его пуще огня немилосердного, хуже чумы и мора лютого. Только не выйдет какой-нибудь бедняга на работу во-время, то так уж и знай, что пришлет пан помещик эконома и тот заберет у него всего-навсего четверть его пожитков. А не выйдет бедняга второй раз, то уже половину, а если кто не послушается, то всю домашнюю утварь заберет. А бить, бранить — упаси бог!.. И уж сколько горя с ним люди натерпелись, сколько кровавых слез пролилось, сколько сирот несчастных осталось, когда матери с голоду да немочи на тот свет преставились.
И вот поехал раз этот помещик в церковь. Исповедался, да и едет цугом назад, слышит — в лесу кто-то сзади кричит. Оглядывается, — бежит за ним дьячок и кричит, чтобы подождал.
Придержал помещик лошадей, а дьячок говорит ему, что так, мол, и так, ваша милость, забыли, мол, отец-батюшка, в каких вы грехах ему исповедались, вот и послали меня вдогонку, чтоб вы еще раз сказали, ведь надо же им ваши грехи отмаливать.
Ну, помещик и говорит опять:
— Исповедался я, — говорит, — чтоб господь простил мне грехи мои тяжкие, что я как-то в святую пятницу
