Замок распространился по всей территории христианского мира, где поначалу появился в приграничных областях, в зонах конфликтов. Так, в местах соприкосновений с иберийским исламом, например в Каталонии, с X века количество замков насчитывалось дюжинами, а Кастилия обязана им своим названием. По мере строительства в эпоху феодализма во владениях сеньоров развиваются либо укрепленные деревни, либо замки, заставляющие переселиться жителей сеньориального владения — частично или всех. Пьер Тубер, изучавший этот процесс в области Лаций, предложил термин incastellamento, ставший одним из украшений словаря средневекового феодального языка. Укрепленные замки с XI по XVI век возводили повсюду, но были регионы, особенно активные в этом плане из-за военных конфликтов и вторжений феодалов. Так, Уэльс, столь вожделенный для англичан, к XIII веку весь покрылся замками. Таким образом, Европа остается регионом, изобилующим замками, христианские государи Реконкисты обещают или заселить уже существующие замки, или построить их для своих воинов, следующих за ними на завоевание этих земель и тех же замков. Тогда-то и родилось известное выражение «замки в Испании», которое еще в ту пору обозначало в христианской Европе понятие воздушного замка, то есть такого, о котором можно лишь мечтать.
Частично еще в те времена, а частично в новейшем и современном европейском имагинарном некоторые укрепленные замки приобрели впечатляющий персонализированный характер. Не обладая духовностью кафедрального собора, укрепленный замок выставляет напоказ свою символическую мощь и заставляет признать себя самодостаточным образом средоточия силы и власти. Например, одно из первых серьезных столкновений между христианскими нациями случилось в XII веке между Францией и Англией из-за возведения в самом сердце французской территории, оспариваемой англичанами, крепости Шато-Гайяр, построенной королем Ричардом Львиное Сердце в конце XIII века. Его расположение на острове Сены показывает, насколько важен был этот аспект укрепленного замка, связанный с окружающей его средой и с эффектностью внешнего вида.
Около 1240 года император Германии, король Сицилии Фридрих II приказал возвести в Пуйи Кастель дель Монте. Архитектурой и орнаментальными украшениями Фридрих II превратил этот восьмиугольный замок в настоящий шедевр, объединивший великие традиции христианской и мусульманской архитектуры той поры.
Обычно выразительнейшим образцом сохранившейся средневековой крепости считают замок де Куси, который граф Ангерран III приказал отстроить между 1225 и 1245 годом. Вот как его описывал археолог: «Вот подлинный замок тех лет, притом из самых впечатляющих, с его трапециевидной планировкой, четырьмя угловыми башнями, с чудовищной громадой главной башни, взмывающей над очень длинным фасадом, абсолютно изолированной от куртины и даже от ближайших построек глубоким рвом: и по своим размерам эта крепость велика и примечательна: стены высотой 6 метров, башни высотой 40 метров, высокий донжон 55 метров и 31 метр в диаметре».
Если замок в окружении природном — это преимущественно образчик феодальной крепости, то не менее достойные примеры представляют нам и замки, построенные в городе. В Париже, рядом с дворцом Сите — который является именно дворцом, — короли династии Капетингов приказали возвести нечто долгое время служившее укрепленной резиденцией, и это был Лувр; так же и врата поясных укреплений Филиппа-Августа, которые использовали в качестве королевской тюрьмы, стали символом крепости — оплота тирании — Бастилии. Французская революция началась со взятия и разрушения этой крепости.
Во времена герцогов Нормандских, королей Английских, замок настойчиво проникает как в их нормандскую резиденцию в Кане — где тщательные раскопки, произведенные Мишелем де Буюаром во второй половине XX века, положили начало современной науке о замке, кастеллологии (замковедению), — так и в их английскую столицу, где лондонский Тауэр, основанный Вильгельмом Завоевателем в конце XI века, является характерным образцом городского замка. В Италии самый почитаемый, хотя и не всегда самый независимый владыка, папа, производит перестройку памятника Античности, громадной гробницы императора Адриана, в крепость одновременно военную и жилую — в замок Святого Ангела, Кастель Сант-Анджело. Когда в XIV веке папы уходят из Рима в Авиньон, они приказывают возвести там один из самых эффектных укрепленных замков, резиденцию, которая, несмотря на то что называется Папским дворцом, представляет собою прежде всего крепость. Если во Флоренции великие княжеские фамилии, начиная с Медичи, предпочитают строить скорее дворцы, чем замки, то в Милане в XV веке семейство Сфорца приказывает построить крепость-резиденцию, сохраняющую и образ и функции укрепленного замка, Кастелло Сфорцеско.
Замок тем временем эволюционирует. Пьер Боннасси так определяет эту эволюцию: «Первые донжоны были тесными и неудобными, они зачастую состояли из одной-единственной комнаты для гостей и бесед (aula) и спальни (сатаrа), где вместе спали кастелян и вся его mesnie (семья и подчиненные), однако обстановка господской жизни быстро расширилась вместе с процессом обогащения, вызванного экономическим ростом. В XII и ХIII веках кастелян уже в состоянии щедро выказывать главную добродетель эпохи: великодушие (или скорее широту натуры), его въезд в крепость обставляется в виде праздника, а сама крепость становится привилегированным центром сладкой жизни: отныне замок — среда обитания куртуазной цивилизации.
Тогда и расцветает то, что назвали "жизнь в замке": помимо функций власти и обороны, жизнь в замке теперь отличается "манерами, культурой, известным искусством жить, роскошью и наслаждением".
В XIV веке наблюдается распространение подъемных мостов, окружающие замок деревянные галереи заменяют на сложенные из камня и поставленные на подпоры галереи с бойницами, возрастает количество двойных укреплений и барбаканов, и, в больших и вновь возводимых крепостях, оборонные укрепления доходят до вершин башен и куртин, образуя широкую террасу, как можно видеть в парижской Бастилии или в замке короля Рене в Тарасконе. Если внутренняя меблировка остается скромной, то текстильное убранство комнат становится все богаче — подушки и тканые ковры, занавески, обивка. Пользуясь словами Жана-Мари Песеза, «замок конца Средневековья все больше открывается во внешний мир, и дневной свет льется в комнаты через настоящие окна, зачастую попросту загороженные решетками, хотя иногда все-таки застекленные или хотя бы обклеенные бумагой или промасленной холстиной; по обе стороны окна — подстилки, каменные скамейки, выступающие прямо из толстых стен, они умеют создавать атмосферу общения более интимного, чем просторные залы». Вместе с каменными галереями и другими архитектурными диковинками укрепленный замок обретает и собственный мифологический образ.
Замок продолжает распространяться по всей территории христианского мира. Примером этого может служить Польша. Там, как можно видеть, были возведены как крепость рыцарей Тевтонского ордена в Мариенборге, так и новые городские замки польских королей. В XV веке рядом с кафедральным собором на центральной возвышенности Кракова в Вавеле строится Королевский замок. Придется ждать до 1611 года, пока польский король, перенеся столицу из Кракова в Варшаву, построит Королевский замок и в ней, и он, несмотря на явный характер резиденции, сохранит внешний вид и функции военной крепости. В ходе Второй мировой войны немцы разрушили Королевский замок в Варшаве, и все кончилось тем, что поляки решили восстановить его, что было как попыткой коммунистического режима завоевать расположение польского населения, так и — особенно — символом национального польского возрождения. Руководство восстановительными работами было поручено крупному польскому историку Александеру Жейштору. Так в конце XX века, совершив траекторию по историческому имагинарному, замок, как и кафедральный собор, тоже стал национальным символом.
В XV веке замок, и без того уже давно связанный с празднествами, становится подлинно театральным местом, театром жизни и театром мира (theatrum vitae, или theatrum mundi). В ту эпоху место театра, который возродится к жизни позже и не без трудностей, еще занимали кафедральный собор и замок, игравшие роль театрального пространства в промежутке между Античностью и новейшей историей. Наиболее законченной и рафинированной моделью можно считать княжеский замок конца Средневековья Меюн-сюр-Йевр, сейчас почти полностью разрушенный, однако его легендарный облик в миниатюре можно видеть на картинках к «Великолепному часослову герцога Беррийского» начала XV века: «Если в нижнем ярусе построек укрепленного замка — отвесные башни, обманные нижние валы, суровость стен, протяженность рвов, то в верхнем ярусе он разворачивает перед нами всю изысканность уходящей готики: стеклянные окна, щипцы крыш с коньками, ощетинивающихся верхушками колоколен, выступы с громадным каменным рыцарем высотой шесть метров, возвышающимся на островерхой крыше залы для приемов, опорные балки и повсюду скульптуры, цветные изразцы с гербовыми символами герцога Жана Беррийского: лилией, медведем и раненым лебедем». Замок Меюн-сюр-Йевр словно сошел со страниц волшебной сказки о феях, материализовав мечту, прообразом которой начиная с XI столетия был укрепленный замок.
