«Мы вошли и предстали пред Карлом. Он не был простерт на ложе, по обыкновению тел других умерших, но сидел, как живой, на престоле. На голове была золотая корона. Скипетр он держал в руках, обтянутых перчатками, которые были на концах пальцев проколоты отросшими ногтями. Над ним нависал балдахин из камня и мрамора, который нам частично пришлось разбить, чтобы войти внутрь.
Когда мы вошли, распространилось сильное благоухание. Мы пали ниц и поклонились ему. Тем временем император Отон надел на него белые одежды, подстриг ему ногти и привел в порядок все, что было разбросано вокруг. Тление не тронуло его членов, разве только не хватало кончика носа, который император тут же прикрыл тонкой золотой пластинкой. Он вынул изо рта один зуб, привел балдахин в прежний вид и ушел».
Если и можно себе представить, что вскрытие гробницы имело место, что хорошо согласуется со склонностью Отона к мифологии и с нравами тысячного года, то безусловно то, что труп Карла Великого в гробнице сидящим быть не мог. Такой ритуал не был бы одобрен Церковью, и этот вымысел мог лишь подчеркнуть значимость королевских атрибутов, regalia, для королей-героев. К мечу — а у Карла Великого он имел прозвание Жуайез — добавляются корона и, в данном случае, трон. Но даже если труп Карла Великого появился здесь, чтобы усилить престиж образа героя, — доказательством смертности даже героя прежде всего выступают смерть, скелет. Результатом эксгумации Карла Великого должно было стать наличие скелета — то есть царственный герой должен, как и все люди, ждать воскресения в конце времен. Впрочем, для Карла Великого, как и для Артура, действительна и другая характерная черта героев с королевским титулом: у них есть свои слабости; они не святые. Очень скоро после смерти Карла Великого заговорили о его грехе. Карл Великий сумел при помощи Церкви скрыть расторжение брака с многочисленными женами, этот факт доказывает, что король франков был полигамен. Поистине небывалая привязанность, которую император питал к собственным дочерям, очень рано наталкивает на подозрение в инцесте, а поскольку такое, как мы уже видели, охотно приписывали героям и королям, то грех Карла Великого — это инцест с собственной сестрой, а плод инцеста — Роланд. Так средневековое обыкновение окружать королей-героев членами их семей и рыцарями великих заслуг откликается в Карле Великом. В этом мифологическом ансамбле можно будет встретить вместе с Карлом Великим его племянника Роланда, пэров и доблестных витязей, рыцарей-героев Средневековья, то в одиночестве, то с выстроенным окружением: семья, двор.
Эксгумация 1165 года, произведенная Фридрихом Барбароссой в Аахене, имеет отголосок, на котором стоит остановиться чуть подробнее. Вот как рассказывается о ней в императорской грамоте от 8 января 1166 года:
«...и поэтому, неся нашу веру в деяниях и славных заслугах полного святости императора, ободренного свершением нашего дорогого друга Генриха, короля Англии, и с одобрения и под властью сеньора Пасхалия, на советах всех владык, как церковных, так и светских, мы имеем для возвышения, поклонения и канонизации святого императора, державшего официальный двор на Рождество в Экс-ля-Шапель, куда его полное святости тело было спрятано из опасения перед врагами и где благодаря божественному прозрению мы смогли его отыскать. Мы возвысили и превознесли его 29 декабря во славу и хвалу Христу, ради упрочения Империи, приветствие нашей дорогой супруге, императрице Беатрисе; и сыновьям нашим Фридриху и Генриху, при большом стечении владык и в присутствии огромного числа духовенства и народа, в гимнах и песнопениях духовных, с почтением и благочестием».
Во время церемонии в Аахене в 1165 году в истории мифа о Карле Великом произошло одно событие — это недолговечное возведение императора в сан святого. В процитированном тексте Фридрих Барбаросса хорошо прорисовывает контекст этих постановлений. Упоминание о короле английском Генрихе II связано с усилиями, каковые предпринимал этот последний для канонизации англосаксонского короля Эдуарда Исповедника папой Александром III. А ссылка на Пасхалия II содержит напоминание о папе, который мог бы без проблем своей властью канонизировать Карла Великого, однако Фридрих Барбаросса не только стремился утвердить собственную власть в вопросе канонизаций, но также и знал, что Пасхалий II, избранный папой при его участии, не обладал достаточным влиянием, чтобы самому провозглашать святых согласно канону. Впрочем, все именно так и произошло. Оставив Пасхалия II антипапой, Церковь, все больше утверждавшая официальное право канонизации за папской властью, не замедлила провозгласить Карла Великого святым. Любопытно, что память об этой святости сохранилась в фольклоре, возникшем на обочине мифа о Карле Великом, и император к концу XIX века, как мы еще увидим, превратился в покровителя школяров: в школах, в том числе и в светских, праздновали день святого Карла Великого, и, особенно во Франции, пирушка в честь лауреатов общего экзамена 28 января стала традицией, не имеющей никакого отношения к месту Карла Великого в каноническом церковном календаре.
Миф о Карле Великом развивался на протяжении всего Средневековья. Главные регионы, где он был воспринят и разработан, — это Франция и Англия, а также Италия, три главные области исторической империи Каролингов. По мере возникновения национального чувства развернулась даже настоящая дуэль между немцами и французами за то, чей покровитель Карл Великий. Но миф о Карле Великом перешагнул границы центра христианского мира. О его проникновении к славянам говорит словарь, в котором имя собственное Карл превратилось в имя нарицательное со значением «король», особенно в русском и польском языках: крал, король, краль, кроль, что подчеркивает, насколько Карл-король был фигурой более значимой, нежели он же как носитель императорского титула. Любопытно, что миф о Карле Великом проник и в мир крестоносцев. С конца XI по XIII век Карл был одним из покровителей, или знаковых фигур, всего предприятия христианских крестоносцев. Тут, конечно, можно говорить об огромном влиянии популярных литературных произведений, «Песни о Роланде», «Путешествий Карла Великого в Иерусалим и Константинополь». Карл Великий был христианским мифом, который перешагнул пределы пространства собственно христианского: он и в Испании, и в византийском мире, и в мусульманской Палестине.
Миф о Карле Великом проник даже в края скандинавов. Приблизительно между XII и XIII веком была сложена древнескандинавская сага о Карле Великом, скорее всего, по наущению Хокона IV Хоконарсона, короля Норвегии, правившего с 1217 по 1263 год. «Сага о Карле Великом» насчитывает десять «ветвей», первая из которых излагает жизнь Карла Великого; третья связывает ее с историей героя Хольгера Датчанина; седьмая рассказывает о путешествии Карла Великого в Иерусалим и Константинополь; восьмая посвящена битве в Ронсевальском ущелье; наконец, в десятой и последней вокруг фигуры Карла Великого и его смерти объединены всевозможные чудеса и знамения.
А вот внешность Карла Великого претерпевала изменения. Герой Эгингарда, хотя и изображен главным образом в преклонные годы, был безбород и физически крепок. Невозможно датировать ту пору, когда Карл Великий превратился в «седобородого императора». Седые волосы с портрета, написанного Эгингардом, должны были в соответствии с развитием моды — тут, вероятнее всего, можно усмотреть сравнение с лицом Христа — увенчаться и появлением седой бороды. Она украшает нижнюю часть лица Карла Великого и в «Песни о Роланде», где он частенько, впадая в печаль и уныние, рвет на себе седые власы бороды. В Германии образ мифического императора достигает апогея в большом тронном портрете, нарисованном в 1512 году Дюрером для зала реликвий в Нюрнберге, где образу седобородого императора придан своеобразный характер, и миф о Карле Бликом после некоторого отступления на второй план вновь обретает важную роль в эпоху романтизма и политического подъема Пруссии в XIX столетии.
Во Франции эволюцию мифа о седобородом императоре лучше всего понять, следуя, конечно же, за Робером Морисси. В XII веке Карл Великий появляется в «Псевдо-Турпине», династия Капетингов изо всех сил старается установить связь с мифическим королем и императором. Это redditus ad stirpem Karoli, возвращение к родству и преемственности с Карлом. Этот результат был достигнут при Филиппе-Августе. С одной стороны, король берет в жены Изабеллу из Эйно, дочь Бодуэна V, графа Фландрского, причисляющего себя к отпрыскам каролингской крови, а с другой, каноник церкви Святого Марсилия Эгидий Парижский в своей длинной поэме «Каролинус», написанной в 1195-1196 годах, призывает юного сына Филиппа- Августа, будущего Людовика VIII, брать за образец Карла Великого.
