костра.
И вскоре люди узнали о старике этом странном, прозвали его «аистом морским».
А также узнали о дочери его любимой, которую, словно русалку, и волны морские качали-ласкали, и камни немые, и бури морские жалели-утешали.
И выросла дочь старика, и стала, на диво, прекрасной: бела, словно пена морская; пушистые косы ее, как морская трава, до колен ниспадали, а голубые глаза словно раннее море сияли; а зубы, как жемчуг, сверкали из-под коралловых губ.
Однажды после купания дивчина сладко уснула на теплом песочке (море в то время молчало-дремало). И слышит сквозь сон она шепот. То рядом за камнем втроем собрались: птица-бабич, свинка морская да рыбка – чешуйка золотая.
Вот рыбка и молвит:
– Достану со дна я ей жемчуг, кораллы и яркие самоцветы за то, что спасла меня. Лежала, несчастная, я на косе – сердитые волны забросили очень далеко. Жгло меня солнце, сушило, а хищный мартын белоснежный в небе кружился, и с ним моя смерть приближалась. А добрая дивчина эта взяла меня, ласково мне улыбнулась и в море легко опустила. Я вновь ожила…
– А я хорошо научу ее плавать, нырять, танцевать веселые танцы, чудесные сказки я ей расскажу, – молвила свинка морская, – за то, что она меня кормит, делится честно едою со мной. Погибла бы я без нее…
– А я, – отозвалась задумчиво птица бабич, – а я ей поведаю новость, которой никто здесь не знает. Была я за морем, слыхала: прибудут сюда корабли и галеры. На тех кораблях и галерах дивные люди с чубами (их зовут казаками). Они никого не боятся и даже древнему морю подарки не дарят, как другие купцы-мореплаватели, лишь веслами бьют его, не уважают. И море разгневалось на чубатых, и злая судьба их всех потопить присудила, сокровища камням отдать да нам, морским слугам. Большой этой тайны никто не знает. А ей, милосердной, должна рассказать я за то, что меня она тоже спасла. Какой-то злодей перебил мои крылья стрелою, и я умирала на волнах зеленых. А милая дивчина эта меня изловила, кровь зашептала, целебных трав приложила, кормила, поила, за мною смотрела, пока не cpoслись мои крылья. За это раскрою ей тайну большую…
– Молчи! – зашумели, проснувшись, сердитые волны. – Молчи, не твое это дело! Не смеет никто знать о воле великого моря, не смеет никто противиться грозному!
Набросились волны на камни, сердито урчат между ними. Испуганно свинка и рыбка нырнули на дно, а птица в небо взлетела.
Но поздно проснулись волны: услышала дивчина тайну, на ноги быстро вскочила и громко позвала:
– Вернись, птица бабич, вернись! Расскажи мне о тайне подробней! Не нужно ни жемчуга мне, ни кораллов, ни танцев веселых, ни сказок чудесных. А лучше скажи мне, откуда высматривать хлопцев чубатых, как от беды бесталанных спасти?
А волны бушуют, а волны ревут:
– Молчи! Не расспрашивай, глупый ребенок. Смирись! Не перечь лучше морю: море ведь тяжко карает!
А дивчина думает: «Ладно, бушуйте, зеленые волны, чернейте от злости, беситесь. Я вам не отдам на съедение людей тех отважных. Я вырву из горла у хищного моря братьев моих бесталанных! Отцу не скажу я ни слова. Ведь старенький он, и бороться ему не под силу, а будет большое ненастье, я вижу».
И день догорел. И солнце в море спустилось. И тишина наступила. Лишь слышно во тьме, как бормочет старик, на пост свой ночной собираясь.
Дочь попрощалась с отцом, в пещере легла. А только отец стал костер разжигать, она поднялась, прыгнула в челн, приготовила все – ждет бури!
Море спокойно пока. Но вдали слышен гул: то туча, союзницу моря, идет, глазами сверкает, крыльями черными машет на яркие звезды. И гаснут звезды со страха. Вот ветер, посланец ее, налетел, засвистел, стараясь костер потушить. Но дед догадался, подбросил смолы, и костер запылал сильнее. И ветер отпрянул назад, застеснявшись, и вновь тишина наступила…
И снова, но ближе загрохотала грозная туча. И целая стая хищных ветров закружилась, завыла, толкая в бока сонные волны. Волны гурьбою метнулись к скалам. А скалы швырнули в них галькой. Алчно они проглотили гостинцы и бросились снова на скалы.
А туча находит, а гром громыхает, и молнии хищно сверкают. А буря галеры несчастные гонит, мачты ломает, рвет паруса, в волнах соленых купает.
Но борются с морем отважно гребцы, не поддаются чубатые! Вот подогнало их к берегу море, вот раскачало и бросило прямо на скалы. И скалы завыли, как звери, увидев такую добычy. Глазом моргнуть казаки не успели – вдребезги разбило галеры.
Дивчина, страха не зная, в море свой челн направляет, утопающих хватает, быстро на берег выносит. Уж здесь собралось их немало, но больше еще погибает. А дивчина, знай, спасает, а дивчина слышать не хочет, что море ей грозно рокочет:
– Эй, отступись, не тягайся со мною! Добыча моя, не отдам по-пустому! Эй, отступись, неразумная! Страшная доля тебя покарает. Эй, отступись-ка!
Но тщетно! Дивчина слушать не хочет. Поднялись страшные волны, утлый челнок подхватили, как скорлупу, бросили с гневом на скалы – разбили.
Дивчина плачет: плачет она не от боли, плачет она не со страху – она из-за челна рыдает. Жалко ей стало, что нечем спасать несчастных.
«Нет, попытаюсь еще раз!» Мигом одежду с себя сорвала и бросилась в бурное море. Не смилостивилось море: алчно ее поглотило.
Но смилостивилась доля: дивчина не погибла. Серою чайкой она вспорхнула и полетела над морем, горько рыдая…
А старик и не знал, что дочь совершила. Да те казаки, которых спасла она, все рассказали. Старик как стоял у костра, так и бросился с горя в огонь…
Погибли и дочь, и старик.
Но нет, не погибли! Каждую ночь огонек на утесе мерцает, а над утесом серые чайки летают, плачут-кричат, лишь только услышат хищную бурю: оповещают они моряков, да нам повествуют о древней легенде, о славной дивчине-чайке.
(Л. Василевская)
Однажды в море купались два брата. Вот старший, когда искупался, к берегу тихо поплыл, а младший – от берега дальше и дальше.
И полюбила морская волна отважного брата: взяла, обняла его крепко и тянет к себе на дно, в подводное царство морское.
Сопротивляется хлопец, кричит, зовет на помощь брата родного. А старший боится плыть. Думает: «Там глубоко, еще утону вместе с ним!»
– Ой, братец, мой милый. Ой, братец любимый, спасай! – в последний раз вынырнул хлопец, слезы роняя.
– Пускай тебя Господь спасает, – трусливо промолвил старший, а
