— Пожалуйста, — стала я просить, — не бери ружья!
Но он даже слушать меня не захотел.
Через час он вернулся, бледный от злости.
— Кто-то не только украл наш дрок, но еще и отнял у меня ружье.
И брат рассказал нам, что только он поднялся на склон холма, где рос дрок, как кто-то, прятавшийся по другую сторону, неожиданно схватил ружье за дуло, вырвал его из рук и скрылся вместе с ним.
— И ты не разглядел, кто это был? — спросил отец.
— Разглядел: это Эрве Бидо, шорник, я его узнал.
— О! Этот мошенник... Можешь поставить крест на ружье, ты его больше не увидишь.
— Как бы не так! Завтра же утром, не позднее, добром или силой, но я его верну.
— Нет. Шорник отнесет его в мэрию и скажет, что он застал тебя на охоте, а она сейчас запрещена. Тебя оштрафуют, вот и все, а ружье конфискуют.
— Что, может, я не имею права защищаться от воров?
— А как ты докажешь, что он воровал? У тебя есть свидетели?
— Проклятье! — вскричал брат. — Ладно, я не стану требовать назад мое ружье, но если завтра до вечера, в этот же час, Бидо мне его не принесет, клянусь — не стоять мне на этом месте! — я предам его святому Иву!
— Не произноси таких слов! — вскликнул отец. — Ты не понимаешь, что ты на себя берешь!
— Тем хуже! Я не отступлюсь! Пусть знает, что такое Право и Справедливость!
Мы надеялись, что за ночь он успокоится. Но утром спозаранку он уже был на ногах и так же зол, как и накануне.
— Ты куда собрался?
— К Анне Руз.
Эта Анна Руз, старая богомолка, странница, знала все молитвы, которыми можно и вернуть жизнь людям, и отнять ее. Она жила недалеко от нас, в жалкой хижине из соломы и глины, куда во всякий час, и днем и ночью, к ней приходили люди за советом. Так вот, к ней-то и отправился мой брат, он позвал ее к нам в дом ужинать в тот же вечер: так полагалось, когда пользовались ее услугами. Вернулся он немного успокоившись, объявил нам, что старуха придет, как только стемнеет, и ушел работать в поле. Но отец продолжал волноваться.
— Только бы Уанн, — (так звали моего брата), — только бы Уанн не ошибся... — повторял он все время.
Наконец, не находя себе места, он решил воспользоваться отсутствием брата и попытаться уговорить шорника отдать ему ружье. И он пошел к нему в село.
— Послушай, — сказал отец шорнику, — Уанн решил дать делу ход. Если ты все не исправишь, он обратится к святому Иву, чтобы тот вынес свое решение.
— Да чихать мне на святого Ива, и на твоего сына, да и на тебя, — ответил дерзкий шорник.
— Ну что ж, если случится беда, пеняй на себя, — ответил ему отец.
Возвратившись, он рассказал мне, как шорник отнесся к его попытке.
— Не говори об этом брату, — попросил он меня, — пусть все идет своим путем.
К концу дня, когда наши люди возвращались после работы, появилась Анна Руз. Она переоделась в воскресную одежду и надела дорожную обувь — тяжелые мужские башмаки. Она села за стол вместе с нами, а когда ужин закончился, подождала, пока слуги уйдут из кухни, прежде чем заговорить о деле, из-за которого ее пригласил брат.
— Ну, так как, — сказала она, обращаясь к моему отцу, — вы согласны, Захария Прижан, чтобы я совершила от имени вашего сына паломничество к святому Иву Справедливости?
— Да, — ответил отец, опуская голову.
— А вы, Уанн Прижан, — продолжала она, повернувшись к брату, — вы по-прежнему твердо уверены, что хотите испытать судьбу?
— Даже больше, чем раньше, — громко заявил он, — пусть святой Ив решит между нами.
— Тогда повторяйте за мной:
Otro sant Erwan ar Wirione
A oar deux an eil hag eguile,
Laket ar gwir elec’h ma mane
Hag antort gant an hini man ganthan.
Господин мой святой Ив Справедливости,
Вы знаете все за и против,
Восстановите правду там, где ей должно быть,
И накажите того, кто заслужил наказание.
У нас с отцом вся кровь в жилах застыла до капли; а брат повторил молитву следом за старухой, не дрогнув.
— Ну что ж, — сказала старуха. — Теперь вам надо обзавестись двумя вещами: во-первых, монетой в восемнадцать денье, и во-вторых — горстью гвоздей, без счета.
В те времена редко где не хранили разные старинные монеты, которые уже не были в ходу, но которые, как верили, приносили счастье. Так что мой отец направился к шкафу, достал оттуда коробку со старыми монетами и нашел в ней монетку, которую потребовала Анна Руз; потом спустился вниз, в службы, и с закрытыми глазами захватил горсть гвоздей из сундука, где вперемежку лежало всякое железо.
— Вот, — протянул он все это провидице.
Она послюнила палец, нарисовала им крест на лиарде и опустила его за корсаж, а гвозди она спрятала в карман своего фартука.
— Не хочу быть слишком любопытным, но, может, Анна, откроете, как вы собираетесь действовать? — спросил отец.
— Мне нечего скрывать, — ответила она, — ведь я делаю это для вас. Эту ночь буду бодрствовать, молиться, а завтра утром, как петух пропоет, уже одетая, пойду сначала в приходскую церковь, там помолюсь недолго, потом остановлюсь перед порогом Эрве Бидо, вашего противника, перекрещусь трижды левой рукой, и только тогда отправлюсь в путь. Главная моя забота — ни с кем не сказать ни слова и на приветствия не отвечать, пока не скроется из виду колокольня нашей церкви. По пути мне нужно остановиться на трех перекрестках и каждый раз трижды перекреститься, и все левой рукой. Когда приду в Трегье, дождусь заката и только тогда переправлюсь на другую сторону реки, туда, где стоит часовня. Если вокруг никого не будет, подберусь к слуховому окну без стекла, которое сделано в скате крыши, и брошу в него горсть гвоздей. Потом трижды обойду дом святого, идя против движения солнца, как это делается во упокоение умерших, и прочту трижды «Де профундис» во имя спасения заблудших душ. Потом войду, положу лиард на алтарь у ног святого и скажу: «Ты знаешь, зачем и для кого я здесь; это плата, сотвори суд». Вот, Захария Прижан, теперь вы такой же ученый, как я.
— Да, — прошептал мой отец, — и все же это страшно.
— Если вы почувствуете сожаление, один или другой, этой ночью — подумайте, у вас еще будет время, пока не пропоет петух, чтобы отказаться.
Сказав это, Анна Руз пожелала нам спокойной ночи и ушла к себе. Мой брат тоже побрел к конюшне, где он спал; я улеглась в постель. И отец остался один в раздумье перед остывающим очагом, при свете смоляной свечи. Он был очень печален. Я никак не могла уснуть, и между створками моей кровати мне было видно, что он закрыл лицо руками и что он плачет. Мне хотелось бы его утешить, но у меня и самой было тяжело на сердце, и я не находила что ему сказать.
Вдруг мне показалось, что кто-то топчется по навозу во дворе. Я позвала:
— Отец!
— Что, дочка?
— Там кто-то есть, на дворе.
Он поднялся, отодвинул засов на двери и, приоткрыв створку, спросил:
— Это ты, Уанн?
— Нет, — послышался голос, — это я, Эрве Бидо, шорник... Я скверно вас принял этим утром, виноват; я пришел помириться и вернуть ружье.
— Входи, — сказал мой отец.
Я вздохнула так, как если бы у меня с груди сняли тяжесть весом в пятьсот ливров[28]. Мой отец принес кувшинчик сидра, и мужчины выпили вместе за здоровье друг друга, как друзья. Когда Бидо стал прощаться, отец сказал ему:
— Подожди, я с тобою: мне надо сходить к Анне Руз.
И он взял два экю, чтобы заплатить старушке, так как заказ за такую работу надо оплачивать, даже если вы его отменили.
Колдовской корабль
На острове Сейн земля разделена на множество очень мелких наделов, и потому там часто возникают конфликты между владельцами, порождающие неутолимую злобу. Особенно ожесточаются и желают мести женщины. Слишком слабые, чтобы открыто нападать на врага, в особенности если это мужчина, они удовлетворяются тем, что предают его морю, то есть смерти.
Вот как они это делают.
На острове есть несколько вдов, известных тем, что они при рождении получили дар предания. Их имена не произносят громко, но их знают. Говорят, что они связаны со злыми духами воды, которые зовут их по ночам на свои «морские шабаши». На эти шабаши они отправляются на судах особой формы. Вы видели, как люди на островах собирают морские водоросли на галечных пляжах? Они складывают водоросли в ивовые корзины с выпуклым, как у бутылки, дном, а чтобы закрепить поклажу, кладут поперек водорослей короткую палку, она называется babedina (ба бедина) — водорослевый посох. Так вот, именно в чем-то вроде такой ивовой корзины Колдуньи Шабаша (Groc’hed ar Sabbadb — Грок’хед ар Саббад) и совершают свои ночные поездки. Баг-Сорсерес (колдовской корабль) — таким именем называют эти суденышки. Старухи могут там находиться только сидя на корточках, и таким «экипажем» они выходят в открытое море с одной только ба бедина, которая служит и веслом, и рулем. Нередко рыбаки видят их в море, но они остерегаются об этом говорить, зная, что малейшая нескромность может оказаться для них роковой.
