— Отец, вот доставил я чародея, как ты велел.
— Пусть войдет.
Тогда Джеди вошел и склонился перед фараоном. Хуфу долго разглядывал старика и наконец задал ему вопрос:
— Как же это случилось, Джеди, что я не видел тебя раньше?
— Не приходят к владыке без зова. Но вот ты позвал — и я тут.
— Встань с колен. Говорят, ты можешь приставить на место отрубленную голову. Так ли это?
— Да, владыка, — да будешь ты жив, здоров и могуч! — почтительно отвечал маг.
— Приведите преступника, осужденного на смертную казнь.
— Нет, твое величество фараон, — да будешь ты здрав, силен и могуч! хоть меня самого казни, а чародействовать над человеком не буду. Запрещается делать подобное с людьми. Вели принести птицу или доставить сюда кого-нибудь из домашней скотины.
По слову фараона принесли гуся. На глазах у всех ему отрезали голову. Голову положили у стены, где стояли гранитные статуи. Тело отнесли к противоположной стене. Там в жаровнях курились благовонные смолы. Джеди встал посередине, голову запрокинул, руки вытянул ладонями от себя и зашептал заклинания. Смысл тайных слов понять никто не сумел, зато все увидели, что тело гусиное ожило, поднялось и заковыляло на перепончатых лапах в сторону статуй. Соединились тело и голова, гусь встрепенулся и загоготал, как ни в чем не бывало.
— Га-га-га!..
Все заулыбались.
Никогда во дворце до сих пор не звучали подобные звуки. У самого фараона просветлел взор. Заметив это, вельможи поспешили послать рабов за уткой. Когда утку принесли, чародей проделал с ней то же, что с гусем: сначала ее обезглавил, потом оживил. Утка почесала перышки клювом и пошла вперевалку.
— Кря-кря-кря, — раздалось за колоннами.
Трудно было удержаться от смеха. У самого фараона разгладились складки на лбу.
Тогда привели быка, такого свирепого, что два раба с трудом удерживали его на веревке. Быку отрубили голову и положили на стол. Но Джеди произнес заклинания, и голова вернулась на место.
— Му-у-у, — замычал бык и, взбрыкнув, словно теленок, подбежал к Джеди и стал лизать ему руку.
Все, кто присутствовал в зале, расхохотались в голос. Рассмеялся и сам фараон. Он смеялся так громко, что золотая змея на его короне закачалась и залилась радостным звоном.
— Хорошо! — воскликнул фараон. — Я вижу, что люди говорили правду. Поселите почтенного Джеди в доме моего младшего сына, царевича Дедефгора, сказал Хуфу, насмеявшись вволю. — И давайте почтенному Джеди ежедневно тысячу хлебов, тушу быка и двести глиняных кружек виноградного сусла.
Так и сделали, как приказал фараон.
Прошло некоторое время, и однажды царь приказал позвать к себе старого чародея.
— Ты доказал, что ты действительно великий маг. А скажи: можешь ты раздобыть и принести мне папирусы Тота, великого бога мудрости?
— Нет, — отвечал Джеди. — Судьбе угодно, чтобы их принес твоему величеству, — да будешь ты жив, здоров и могуч! — старший сын жрицы Раджедет. Но это будет не скоро. Сыновья Раджедет еще даже не родились на свет.
— Что ж, я, конечно, доволен, что папирусы Тота будут у меня, — сказал фараон Хуфу. — Но кто она такая, эта жрица Раджедет?
Старый маг поклонился.
— Она жрица бога солнца Ра. Маат предсказала ей, что ее дети станут владыками Та-Кемет.
Лицо фараона сделалось мрачнее тучи. Джеди поспешил добавить:
— Не печалься, великий властелин! Мне известно, что сначала будешь царствовать ты, потом — твой сын, следом сын твоего сына, и лишь после этого престол достанется одному из сыновей Раджедет.
— Где живет эта жрица?
— В священном городе Иуну.
— А скоро ли родятся у нее сыновья?
— Это случится в пятнадцатый день последнего месяца Всходов.
— В это время пересыхают каналы, — задумчиво произнес фараон. Значит, я не смогу приплыть к Раджедет на корабле.
— Не беспокойся, о владыка, — да будешь ты здрав, силен и могуч! Если ты прикажешь, я сделаю так, что каналы наполнятся водой.
На этом Хуфу и чародей расстались.
И замыслил в сердце своем фараон недоброе, решил он убить сыновей жрицы Раджедет и изменить предначертанное судьбой. Когда наступил пятнадцатый день четвертого месяца Всходов, Хуфу вновь призвал к себе старого волшебника и молвил:
— Я собираюсь плыть на корабле в Иуну. Ты должен отправиться со мной. Ведь ты говорил, что можешь наполнить водой пересохшие каналы.
Джеди поклонился. Вместе с фараоном он взошел на корабль. Корабельщики подняли паруса, судно отчалило и стремительно понеслось вниз по течению.
Вскоре Хуфу увидел пересохший канал. Владыка Та-Кемет обратился к старому волшебнику:
— Исполни обещанное!
— Да будет так, как угодно твоему величеству!
Джеди подошел к борту судна и зашептал заклинания. Никто не слышал, что он произносил. Но в тот же миг канал доверху наполнился водой.
Гребцы развернули корабль, дружно взмахнули веслами, но, едва судно миновало устье канала, вся вода внезапно ушла под землю. Корабль фараона сел на дно.
— Что это значит, Джеди? — в гневе воскликнул фараон Хуфу. — Не ты ли мне клялся, что наполнишь каналы водой?
— О владыка, — да будешь ты жив, здоров и могуч! — ответил старый маг. — Я открыл тебе тайну будущего, а ты захотел его изменить. Но никто не силах противиться воле великой Маат. Она наблюдает за порядком в мире, следит, чтобы все дела шли своим чередом и чтобы свершилось то, чему суждено быть судьбой. Богиня говорит тебе: «Вернись, не посягай на жизнь сыновей Раджедет!»
— Да свершится воля богов! — воскликнул благоразумный фараон. И едва он произнес эти слова, канал тотчас наполнился водой, и судно Хуфу поплыло обратно в Мемфис.
Его величество фараон Хуфу прожил до старости. А когда он умер, престол унаследовал старший царевич Хефрен. Став фараоном, Хефрен приказал возвести для себя пирамиду рядом с отцовской. Двадцать лет громоздили строители камень на камень. Поднялась пирамида Хефрена выше самой высокой горы. Но не коснулась она лазуритовой сини небес, не сравнялась с пирамидой Хуфу — Хеопса, а стала по высоте второй среди пирамид.
А когда прошло много лет, уже после правления Хефрена, свершилось то, чему суждено было свершиться, что было предсказано старым чародеем, и престол царей Египта перешел к сыновьям жрицы Раджедет.
СКАЗКА О ПОТЕРПЕВШЕМ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Спокойна Великая Зелень. Чист лазурит небес. Небо смотрится в море, как в ясное зеркало.
По бирюзовым волнам птицей несется корабль. Весла с его бортов взлетают, подобно крыльям. Бьется на крепких реях ветром наполненный парус.
Полотнище паруса так велико, что им управляют четверо. Два рулевых поворачивают руль-кормило. А всего на борту сто двадцать один человек: посланец фараона, — да будет он здрав, силен и благополучен, — и моряки. Все они люди бывалые и отважные — отборные матросы. Видали они землю, видали они и небо, храбры были их сердца более чем у львов. Встретиться с бурей им нипочем. И корабль также крепок и велик. Длина его сто двадцать локтей, а ширина сорок.
— А ну, торопись, а ну, торопись! — кричит на корме надсмотрщик, и ременная треххвостая плеть рассекает прозрачный воздух.
Гребцы все вместе откидываются назад. Весла взлетают и падают в воду. Соленые брызги бьются о волнорез.
Куда несется быстрый корабль? В какую даль смотрят два глаза, нарисованные на борту?
Есть за краем Египта угрюмые скалы. Ни трава, ни кусты не растут по обрывистым склонам. Птицы там не щебечут, звери голоса не подают. Лишь лязг цепей да грохот кувалд разносит гулкое эхо. Это рабы в цепях и колодках бьют и дробят породу, добывая для фараона золото.
Вот уже скрылась из виду земля. Вышел корабль в открытое море. Моряки посмотрели на небо: чист лазурит небес. Посмотрели они на воду: спокойно Великое Зеленое море.
— Бури не должно быть, — сказали все как один.
Но только успели вымолвить, как стало хмуриться небо, рев прокатился по морю. Примчался ветер, завыл, засвистал. Поднялись огромные волны, стеной пошли на корабль. Первая волна ударила с носа, и на бортах не стало обшивки. Вторая волна упала на палубу, и мачта переломилась словно тростник. Третья волна поднялась на восемь локтей и накрыла корабль. И вот самого корабля не стало. Он был разбит и затонул.
Все моряки погибли в бушующем море. Спасся один фараонов посланец. Ухватился он из последних сил за проплывавшее бревно — волна понесла и выбросила его на берег пустынного острова.
Ветер скоро утих. Великая Зелень свернула волны. Бури словно и не бывало.
Три дня провел мореплаватель на берегу в одиночестве. Собственное сердце было ему вместо товарища. Тень сикомора заменяла дом. На четвертый день силы к нему вернулись, он встал и пошел вглубь острова поискать для себя еды.
