Итак, мошка полетела в поля недалеко от фермы, где жил Пэр Николь, когда был жив. Там она села на ветку терновника.
— Бедная дорогая мошечка, что вы здесь делаете? — спросил Панкер, мудрый человек.
— Так ты меня видишь!
— Вижу, раз говорю с вами. Скажите мне, не душа ли вы покойного Пэра Николя, моего лучшего друга в этом мире?
— Да, Ивон, я твой умерший друг, я Пэр Николь.
— Так лети же ко мне, в мой дом. Я посажу тебя в уголок, где тебе будет хорошо и покойно, и мы будем беседовать время от времени, как в старые времена.
— Я не могу, бедняга Ивон. Здесь место, указанное Господом для моего покаяния, и я должен здесь оставаться пять сотен лет. Видно, милосердный Господь любит тебя, раз он позволил тебе узнать меня в этом виде — в мошке.
— О! Я ни на минуту не терял тебя из виду с того момента, как ты отделился от своего тела. Впрочем, нет, я ошибаюсь: несколько минут, когда тебя не стало, я не мог понять, в каком месте ты мог быть. Но скажи мне прежде всего, зачем ты сначала омочил лапки в кружке с молоком?
— Разве я не должен был обелиться, прежде чем предстать перед великим Судией?
— А потом, когда ты летал то туда, то сюда по дому, что это с тобой было?
— Когда ты видел, как я летаю туда-сюда по дому, — это я прощался с каждой вещью. А когда я исчез из комнаты — это чтобы лететь во двор и в хлев, проститься со всеми инструментами, которые мне некогда служили, и со скотиной, которая помогала мне в работе. Сделав это, я предстал перед Божьим судом.
— Ты скоро управился.
— Души имеют быстрые крылья.
— Но зачем ты позволил закрыть себя в гробу вместе с твоим телом?
— Мне полагалось там ждать Божьего приговора.
— Мне хотелось бы, чтобы он позволил отбыть часть твоего наказания в моем доме, возле меня, пока я жив. Господь знает, что мы были редкие друзья, Пэр Николь.
— Он и правда это знает, Ивон Панкер. Будь уверен, он скоро нас соединит. Немного пройдет времени, и твоя душа присоединиться ко мне в этой долине.
Спустя три месяца, день в день, похоронили Ивона Панкера, мудрого человека.
* * *
Душа является также в форме цветка, большого белого цветка; он становится все красивее, когда к нему приближаются, и удаляется, если кто-то хочет его сорвать.
Расставание души и телаДуша
Прощай, мое Тело, прости, говорю я тебе.
Ты и я, мы были одно в нашей первой жизни.
Богу угодно сегодня, чтобы мы расстались,
Но мы хорошо жили и потому не должны печалиться.
Тело
Увы! Моя бедная Душа, моя бессмертная сущность,
Я слышу, как куют мои цепи, ты покидаешь меня!
Я пожертвовало для тебя своими желаниями,
А теперь ты покидаешь меня.
Душа
Это правда, мой спутник, мой товарищ по судьбе,
Что касается Законов, ты ни одного не нарушил.
Но Всемогущий Господь велит,
Чтобы мы перестали: я — быть твоей госпожой,
Ты — быть моим слугою.
Бог, если он доволен нашими добрыми отношениями,
Может ничего не менять в нашем существовании
И позволить, не разлучая нас,
Жить нам вместе в мире, соединенными, как раньше.
Так и было до грехопадения.
Но Адам все разрушил своим непослушанием,
И теперь Тело отделяется от Души,
Ты уйдешь в землю, а я — на небо.
Тело
Если я дом, сделанный для твоего обитания,
Сегодня, когда нас разлучают, кто тебя примет?
Тебе будет грустно покинуть меня, твоего брата,
А я буду еще печальнее, чем ты, моя истинная душа.
Душа
Когда я буду свободна от уз,
Которыми ты меня держишь в плену,
Меня примет Дворец Троицы, святых и ангелов,
Более роскошный, чем жилища
Солнца, когда оно блистает на Востоке.
Тело
Если за то, что ты ему хорошо служила,
Господь тебе дает место в своем дворце,
То по справедливости и у меня есть право на часть твоих почестей,
Ведь я — инструмент твоих добродетелей.
Душа
Подожди, мой друг, когда я приду к новому
Воскресению: я ухвачусь за твою руку
И, будь ты так же тяжело, как железо,
После того, как я побываю на небе,
Я обрету силу любви, чтобы увлечь тебя за собою.
Тело
Когда я буду пленником, заключенным в могиле,
И мои члены будут разлагаться в земле,
Когда у меня не будет целой ни ноги, ни руки, ни ладони,
Будет поздно и думать, чтобы увлечь меня наверх.
Душа
Тот, кто создал мир без модели и без материала,
Достаточно могуществен, чтобы вернуть тебе форму.
Тот, кто тебя вылепил впервые, во времена, когда тебя еще не было,
Способен найти тебя там, где тебя нет больше.
Тело
Ты держишь меня в презрении и отталкиваешь меня, твоего друга,
Потому что видишь все мое несовершенство,
Любовь возможна лишь там, где есть равенство,
Считая, что я ниже тебя, ты отстраняешь меня.
Душа
Добродетельное тело, каким ты всегда было, —
Драгоценное сокровище на благословенной земле,
Как корни розы, лаванды или лилии
В уголке сада, словно ты в церкви.
Тело
Роза, лилия и другие такие же цветы
Теряют свои лепестки, а потом снова их находят;
Если я подобно им, как ты говоришь,
То через год и я воскресну.
Душа
Год, составленный из стольких же дней, как и обычные года,
Но только каждый его день состоит из тысячи лет,
Возможно, он приведет нам Воскресение,
Тысяча лет у Бога — это всего лишь один день.
Тело
Прощай, моя жизнь, прощай, раз так нужно!
Господь да приведет тебя туда, куда ты стремишься!
Ты будешь всегда бодрствовать, а я — спать.
Когда придет срок, не забудь меня предупредить.
Душа
Прощай, благословенное тело, благодарю тебя
За твою покорность и добрую службу.
Когда затрубят ангелы, призывая к Страшному суду,
Мы увидимся с тобой.
Тело
Иди же, моя жизнь, принять свою долю
В великом наследстве Вечных радостей Неба!
А я — моя агония закончена, глаза мои закрываются,
И я испускаю мой последний вздох.
Когда человек умирает, сразу начинают сооружать так называемую «белую часовню».
Сейчас ограничиваются лишь украшением смертного ложа. Но еще недавно покойника укладывали на кухонный стол, против окна. Его покрывали белой простыней, а к балкам потолка подвешивали по обе стороны стола две другие простыни и прикрепляли к ним венки омелы или ветви лавра.
* * *
Некогда в Трегоре на дом, где кто-то умирал, вывешивали снаружи, по обе стороны от дверей, черные накидки с капюшонами — траурную женскую одежду этой местности.
* * *
Когда умирает глава семьи, первое, что полагается сделать, если в саду есть ульи, — покрыть их трауром, закрепив на них полотнища черной ткани. Если не позаботиться об этом, все пчелы погибнут, ульи опустеют, и тогда беды не замедлят опустошить весь дом.
* * *
В каждом квартале есть люди, которые занимаются похоронами. Это профессия, нечто вроде священнического сана. Говорят, что эти люди, получая какие-то таинственные предсказания, узнают о том, что скоро где-то понадобятся их услуги, еще до того, как тот, кого посылают к ним с этим поручением, завязал шнурки на своих башмаках.
Старая Лена Биту из Кермариа уже полпути прошла, когда за нею послали.
— Да, да, — говорила она, — я все знаю, не тратьте лишних слов.
* * *
Если, подшивая саван, уколите палец, это знак того, что покойник при жизни таил какое-то зло против вас. В таком случае не забудьте заказать панихиду за упокой его души.
* * *
В наше время погребение бедняков или оплачивает мэрия, или соседи собирают деньги. Но так было не всегда.
В моем детстве для бедняков делали такой особый гроб, который называли не очень приличным словом спарлу-мок’х (sparlou-moc’h)[29] Такой гроб делали из двух горизонтальных досок, между которыми клали тело, фиксируя его шестью палками, по три с каждой стороны. Проще и грубее не придумать, как видите.
А для детей, как я это слышала от моего двоюродного деда, в его время, то есть до Революции, делали еще проще. Вырезали две половинки древесной коры и в одну из них клали маленькое тельце, а другой его закрывали — получалась закрытая колыбелька.
