лошадиная жизнь пусть продолжается тридцать три года.
Определившись с продолжительностью жизни домашних животных: овцы, козы, коровы, верблюда и лошади, — заговорили об осле и посулили ему восемьдесят лет жизни.
— Какой я, однако, счастливчик! Вот это я понимаю: судьба! — воскликнул осел.
— Закусив удила, возить на своем горбу разный груз — вот что тебе предопределено судьбой! — одернул осла Бурхан багш.
— Ну если так, прошу вас убавить продолжительность моей жизни, — попросил осел.
Учтя просьбу осла, Бурхан багш ограничил продолжительность его жизни тридцатью годами.
Современная ипостась „Древа Жизни“ — „Дерево-Мать“ или „Мать на золотом плато“, издревле почитаемое местными жителями (Сэлэнгинский аймаг, Монголия)
Поскольку лошадь — это самый надежный товарищ степняка-кочевника, Бурхан багш наделил ее и бо льшим, чем у остальных, умом. Вот поэтому-то лошадь так умна, что никогда не бросит своего хозяина одного в степи на произвол судьбы» [200].
Главный смысл этого ойрадского по своему происхождению мифа заключается в том, что продолжительность жизни человека является основополагающим ориентиром для всех живых существ, предельный возраст которых должен был соответствовать их жизненному предназначению. При этом философия жизни самого человека, его пути от рождения к смерти, по мысли древних людей, заключалась в том, чтобы предыдущее поколение освободило занимаемое пространство на земле последующему поколению.
А вот как представлялось древним людям сотворение души человека: «Два Бурхана, сотворив человеческое тело, принялись обсуждать, какой сделать его душу.
— Пусть душа человека будет белой, как лебедь, — предложил один из Бурханов.
— Ан, нет! Путь она будет черной, как ворон! — возразил другой Бурхан.
— Но если душа человека будет черной, как ворон, — рассуждал первый Бурхан, — он превратится в зловредное существо, подобное чертям и прочей нечисти.
— А если у него будет белая, как у лебедя, душа, человек раздаст всю свою пищу другим живым существам и умрет от своего милосердия, — высказал свои доводы второй Бурхан.
И тогда два Бурхана порешили сделать душу человека пестрой, как сорока. Отныне в его душе сосуществовали и белое, и черное» [201].
В этом мифе способом метонимии [202] через образы лебедя, ворона и сороки были представлены соответственно «белое», «черное» и «пестрое» в разнообразной человеческой жизни. В качестве основной позиции в отношениях между людьми божественной волей была объявлена «золотая середина», противостоящая двум крайностям. Иначе говоря, человек, не замышляя ничего дурного против себе подобных, в то же время должен был отказаться от сверхмилосердных поступков, которые могли навредить ему самому. Очевидно, с этим связаны монгольские поговорки, которые издревле звучали из уст умудренных жизнью людей:
«Не порть отношения, не ровен час, придется их восстанавливать. Не спеши сдружиться с человеком, не ровен час, начнете враждовать»,
«Нет ничего хорошего в том, что вы неразлучны. Нет ничего плохого в том, что ваши отношения приносят страдания».
* * *
Из всего того, что было рассказано в этой главе, можно заключить, что монгольские мифы о сотворении Мира и человека вместе с мифами о других культурных героях сформировали целый цикл мифических рассказов, наглядно демонстрирующий довольно высокий уровень развития монгольской мифологии.
Я думаю, что, прочитав эту книгу, вы, уважаемый читатель, согласитесь с мнением советского археолога, историка, этнографа академика А. П. Окладникова (1908–1981), который считал, что «своеобразные географические условия, характерные ландшафты Внутренней Азии не могли не отразиться и на ее историческом прошлом, на судьбах и культуре ее древнего населения, на том месте, которое принадлежит этим народам в истории мировой культуры, во всемирной истории человечества» [203].
Это замечание уважаемого академика А. П. Окладникова имеет непосредственное отношение и к монголам, к их культуре, в том числе к монгольской мифологии, «дошаманскому этапу» развития которой и посвящена наша книга.
Поскольку особенностью этого этапа истории развития монгольской мифологии являлось формирование общей картины мира, берясь за эту книгу, мы и хотели продемонстрировать российским читателям через монгольские устные и литературные памятники эту первоначальную картину мира в исконно монгольских образах мифологии монгольских народов, показать процесс генезиса и развития архаических мифологических образов, сюжетов, мотивов в историческом плане.
Из рассказанного выше можно заключить, что первые и древнейшие формы монгольских мифологических образов, образы-фетиши, начали образовываться в результате выделения из совокупности «образ — действие — объект (явление) — мысль» двух ее элементов: образа и действия — и их осмысления. В результате фетишизации различных объектов и явлений природы в эпоху нижнего палеолита появились архаические мифы, в том числе мифы о «разбивающем камне», «волшебных ветвях деревьев» и «быстрокрылых белых стрелах». Таким образом, зарождение монгольской мифологии, первая ступень генезиса ее исконно монгольских мифологических образов связаны с образами-фетишами.
А вот древние художники пещер и неизвестный автор средневековой монгольской хроники «Сокровенное сказание монголов», сохранив следы почитания древних тотемов монголов-кочевников, помогли нам рассказать о второй ступени развития монгольской мифологии и о таком важном аспекте ее генезиса, каким являются образы-тотемы.
Перенесение человеческих качеств на природу, ссылка на генеалогическую связь человеческого рода с определенными видами зверей и растений, неодушевленных предметов, — вот реальная предпосылка возникновения образа-тотема. «Звериный стиль» наскального искусства, своеобразное его выражение — оленные камни явно культового характера — подсказывают нам мысль о происхождении и господстве тотемистических мироощущений, когда не только предметы неодушевленной природы, но и представители живой природы воспринимались древними людьми как таинственные обладатели сверхъестественных сил. Отсюда и возникают культы зверей. Именно о них рассказывает палеолитическое искусство, наскальные изображения зверей и птиц — петроглифы Монголии.
Первые ступени генезиса мифологии монгольских народов характеризуются единством предметов и представлений о них. На следующем этапе объект (явление) и мысль стали постепенно отделяться друг от друга, в результате чего в монгольской мифологии у реальных однородных явлений или вещей появился единый «хозяин» — дух-покровитель. То есть лес имел своего духа-покровителя, отличного от духов гор и рек. Эти духи-покровители и гении — хранители предметов и явлений природы предстали образами-духами на третьей ступени эволюции монгольской мифологии. Такие анимистичные взгляды были характерны для древних монголов, которые с тех самых пор проводили обряд почитания огня и жертвоприношения духу — покровителю огня Отхан Галайхан эхэ, ставшему прототипом образа-духа Матушки Галайхан монгольской мифологии.
Процесс дальнейшей эволюции монгольской мифологии связывается с переходом от образов-духов к образам-божествам (тэнгриям), среди которых главенствовали верховные антропоморфные божества, прародители всех живых существ, создатели мира: Отец — Небесный владыка Всевышний Вечный Тэнгри и Мать-Земля Этугэн эх. Явление этой пары божеств-тэнгриев, почти всегда упоминающихся вместе, стало четвертой ступенью развития монгольской мифологии и было отражено в сакральной формуле:
