Лежит Сослан, ждет…
Вдруг ласточка, щебеча, пролетела над ним. Обрадовался Сослан.
— О ты, ласточка! — сказал он ей. — Лети скорее к дому Ахсартагата и скажи, что Колесо Балсага отрезало ноги их Сослану. Один умирает он в поле Зилахара, и некому закрыть ему глаза.
— Будь по-твоему! — ответила ласточка. — Слишком хорош ты, чтобы умирать тебе здесь одному и чтобы никто не закрыл тебе глаза. Я буду твоей вестницей печали. Когда бывало заставал меня дождь, ты подбирал меня, прятал за пазуху и спасал мою жизнь. Ты всегда оставлял для меня открытыми закрома, и я наедалась там вдоволь. Нет, никогда не забуду я твоих благодеяний!
— Навеки будешь ты любимицей людей! — поблагодарил ее Сослан.
И полетела ласточка в селение нартов вестницей печали.
Лежит Сослан в поле, ждет, когда придут за ним нарты — закрыть ему глаза.
Черный ворон пролетал над Сосланом, и, увидев, что умирает Сослан, заплакал ворон:
— Осиротел я, Сослан! Как мне прожить без тебя? Все тропинки и ущелья заваливал ты дичью, и потому всегда мог я наполнить свою утробу. Кто теперь накормит меня?
— Напрасно сокрушаешься, — ответил Сослан. — Ничего не поправит теперь твой плач. Подлети ко мне ближе и насыться кровью моей.
— Как ты можешь говорить так, Сослан? Ведь душа моя горюет по тебе, — ответил ворон.
И, видя его искреннее горе, сказал Сослан:
— Если даже там, где сходится небо с землей, будет лежать падаль, ты всегда найдешь ее. Кровяным столбом обозначится то место, где лежит она, своими зоркими глазами найдешь этот столб и всегда будешь сыт. Пусть наградит тебя бог этим счастьем!
Улетел ворон. И тут над головой Сослана закружилась ворона и заплакала она:
— О, кто же будет теперь каждый день накрывать нам обильный стол? Кто будет заваливать для нас дичью ущелья? Как будем мы жить без тебя?
— Подлети поближе ко мне, — сказал ей Сослан. — Вон лежат мои отрезанные ноги, вот запекшаяся кровь — все равно гнить им без пользы. Поешь, насыть себя и не печалься напрасно.
Стала ворона клевать мясо его и кровь, и проклял ее Сослан:
— Ты злая птица! С утра до вечера проклинаешь ты людей, но не исполнятся над ними твои проклятья. С ночи до утра, не шевелясь, будешь отныне стоять ты на одной ноге на ветке дерева! Такова будет твоя участь.
Стали приходить к Сослану звери. Первым пришел к нему медведь. Рвет он шерсть на груди своей передними лапами и горестно рычит:
— Что я буду делать без тебя, Сослан? Кто мне заменит тебя? Был я сыт всегда твоим угощением, твоей едой, а когда хотелось мне пить, ты утолял мою-жажду.
— Не печалься, медведь! Печалью не поможешь. Лучше насыться мясом моим, которое уношу я в Страну Мертвых, — сказал ему Сослан.
— За кого ты принимаешь меня, я ведь друг тебе! — в горе сказал медведь и стал сокрушаться еще больше.
— Да наградит тебя бог твоим счастьем, что один только след твой будет повергать людей в страх! В самое тяжелое зимнее время пять месяцев сможешь ты жить в берлоге своей без пищи.
Ушел медведь. Прошло еще время, пробежал мимо волк. Увидел он Сослана и завыл в голос:
— Как проживу без тебя? Сколько оврагов наполнял ты для меня свежим мясом! Кто мне заменит тебя?
— Не надо понапрасну печалиться, — сказал Сослан. — Теперь ты этим мне не поможешь. Вот мясо мое, которое понапрасну понесу я с собой в Страну Мертвых. Насыщайся им до отвала!
— Как ты мог другу своему сказать такие слова? — ответил волк и взвыл еще печальнее.
И Сослан, видя, что от души горюет волк, поблагодарил его:
— Когда будешь ты нападать на стадо, будет у тебя в сердце такая же отвага, какая всегда живет в моем сердце. Но пусть пугливым и чутким, как сердце девушки, еще не засватанной, станет твое сердце, когда придет тебе время убегать от преследователей, и пусть сила мизинца моего перейдет в твою шею!
Ушел волк, и тут вдруг увидел Сослан подле себя лисицу. И, виляя хвостом, тоненько заплакала хитрая лисица:
— Осиротела я без тебя, доблестный Сослан!
— Не плачь понапрасну, лисица, — сказал ей Сослан. — Подойди лучше поближе и насыться мясом моим, которое уношу я в Страну Мертвых.
Стала лисица жадно лакать кровь Сослана и только схватилась за окровавленные его колени, как закричал ей Сослан:
— Будь ты проклята! За красивую шкуру будут убивать тебя люди, но ни на что не будет годно твое мясо!
И поскорей убежала лисица. Что же было ей делать еще?
* * *
Долетела ласточка до селения нартов, влетела она в дом Ахсартагата, села на потолочную балку и защебетала:
— Сослану вашему Колесо Балсага отрезало ноги. В поле Зилахара одиноко лежит он, ждет смерти, и некому закрыть ему глаза!
Завыли тут, заголосили и старшие и младшие нарты. И кучками идут все нарты на поле Зилахара, каждый торопится прийти первым.
Но впереди всех поскакал на коне лукавый Сырдон. Первым подъехал он к Сослану и сказал:
— Эх, Сослан, раньше бы надо было тебе умереть? Все нарты кучками идут сюда. В каждой кучке запевала заводит веселую песню, и все нарты весело им подпевают, радуясь твоей смерти.
Сердце Сослана чуть не разорвалось от горя, когда услышал он эти слова. Но вот подошли нарты к нему, и увидел он, что мужчины от горя царапают щеки, а женщины рвут на себе волосы.
— Сослан, наш сын! Сослан, наш свет! — громче всех кричит Шатана.
И сказал Сослан:
— Недостойную весть принес мне о вас Сырдон. Покажите мне его! Где он?
Но кто может найти Сырдона? Он ускакал и спрятался.
Подняли нартские юноши Сослана и понесли его в селение. А тут, откуда ни возьмись, Сырдон. Проскакал мимо Сослана и крикнул:
— Если ты, несчастный Сослан, доживешь до дома Ахсартагата, то еще один позор ждет тебя там! Из кожи змеи приготовлен тебе гроб, а погребальные одежды сшиты из кожи лягушки.
Только внесли Сослана в родной дом, сразу сказал он родичам:
— Пока жив я еще, родичи мои, покажите мне мой гроб и погребальные одежды.
Зачем тебе живому видеть то, что понадобится тебе после смерти? Не такова твоя погребальная одежда и не таков твой гроб, чтобы тебе пришлось их стыдиться. Ты могучим и славным сделал наш род. Ты огонь зажег в нартских очагах и жизнь свою отдал за это. Ты отдавал нам всю свою силу — неужели не приготовили мы для тебя достойной погребальной одежды и неужели не проводим мы тебя достойно в Страну Мертвых!
Что делать! — сказал Сослан. — Горькое слово сказал мне Сырдон, и не успокоюсь я, пока не увижу гроб свой и свою погребальную одежду.
Вынесли тогда нарты погребальные одежды — из драгоценного шелка были сотканы они. Показали ему гроб его — был он выкован из червонного золота. И захотел Сослан, чтобы на живого на него одели погребальные одежды, и велел он, чтобы живым его положили в гроб.
И когда исполнили просьбу его, обратился Сослан к своим родичам:
— Эй, Урызмаг и Хамыц, постройте мне склеп! И пусть будет в нем одно окно на восток, чтобы по утрам смотрело ко мне солнце. Пусть другое окно будет надо мной посредине, чтобы солнце светило мне в полдень, а третье пусть будет на запад, чтобы вечером оно прощалось со мной. Стрелы и лук положите со мной в гроб и главного не забывайте: пока не будет отомщена Колесу Балсага кровь моя, не будет мне покоя! Так кто же отомстит за меня?
Молчат нарты и пятятся от гроба Сослана: все боятся вступить в бой с Колесом Балсага. И только молодой Ацамаз, любимый племянник Сослана, остался стоять у гроба.
И сказал Ацамаз:
— Если, Сослан, не поставлю я на могиле твоей расколотого на две части Колеса Балсага, то пусть товарищи мои не считают меня больше мужчиной!
Услыхал Сослан эти слова, успокоился и велел нести себя в могилу.
Всё сделали так, как завещал он.
Положили в гроб его лук и стрелы и три окна пробили в его склепе.
Прошло несколько дней после похорон Сослана. Урызмаг и Хамыц пришли к Сырдону:
— Норовистого коня оставил Сослан, — сказали они Сырдону. — Надо бы его время от времени объезжать. Ты хороший наездник, Сырдон. Если будет милость твоя, садись иногда на него.
И тут притворщик Сырдон горько заплакал: — О, горе мне! Как ваше сердце позволило сказать мне эти слова? Да пусть лучше дом мой разрушится, чем сяду я на коня моего брата!
— Но что же нам иначе делать, Сырдон? Как нам быть, мы не можем придумать.
Снова притворился лукавый Сырдон, будто ему это не по душе, но все же под конец согласился.
Стал Сырдон время от времени ездить на Сослановом коне. Но каждый раз, подходя к коню, он говорил:
— Ох, не по душе мне садиться на тебя! Лучше бы кто другой ездил на тебе!
Но, выехав за околицу селения, где его никто не видел, Сырдон носился на коне, гонял его то в одну, то в другую сторону. Гонял и приговаривал:
