масла у нас не будет!
— Ладно, — думает Иван, — удружу я вам.
Вот он подсмотрел, куда попадья крынки на снимок ставит. А она коров подоит, так и тащит молоко в церковь. Потом поп церковь запрет и ключи на спичку повесит.
Легли спать; слышит Иван, что храпят поп с попадьей; встал, ключи взял, пошел в церковь — хлеба захватил. Пришел и давай сметану с крынок смахивать куском да есть. До отвала наелся, все крынки открыты оставил, а Николаю-чудотворцу да Илье взял да рты сметаной намазал. Церковь замкнул, ключи повесил и спит себе. Утром поп говорит:
— Иван, вставай! Ты чо спишь? По воду поезжай, самовар надо ставить.
— Ну, батько, обедню надо натощак служить.
Ушел поп без чая. Приходит, открывает дверь, глядит — крынки все раскрыты, а Николай и Илья в сметане оба. Вот поп за попадьей.
— Иди скорее, посмотри, чо Николай с Ильей сблудили — всю сметану съели! Надо поскорее прибрать все, а то скоро народ к обедне придет.
Ну, поживее все вытерли, крынки унесли — ладно. Обедню отслужил, потом говорит Ивану:
— Поезжай в лес, привези розги получше.
Привез Иван розги, пошел поп с Иваном в церковь
и вздул Николая и Илью, повернул их лицом к стене и ушел.
Вот Иван ночью под праздник пошел в церковь, взял все иконы, какие были по силам, унес их и поставил на гумно. Утром поп в воскресенье идет заутреню служить, входит в церковь — батюшки мои. Нет икон! Он скорее домой.
— Ой, мать, ничо ты не знаешь — Никола с Ильей ушли и всех других с собой увели! Где искать?
Послали Ивана искать. Вот он искал, искал, приходит домой и говорит:
— Нашел — они на соседском гумне. Только Никола без денег не хочет идти обратно. Сто рублей требует.
Ой, поп скорее дает ему сто рублей: «Скорее веди их!» Принес Иван поочередно иконы, кое-как расставил, и давай поп служить заутреню. После того Ивану сметану давать стали: «Ешь — только молчи». А Иван опять думает: «Я те ешшо, долгогривый, подведу».
Вот поп посылает его за сеном, а он говорит:
— Не знаю, где ваше сено.
Пришлось попу самому поехать с работником по сено. Приехали, а поп такой хозяин — свое сено не узнал. Не то это, не то другое. Ездили, ездили, докружили до ночи, а работник хорошо знает, что это сено ихнее. Он подъехал к стогу и говорит:
— Батька, давай погреемся у сена, все теплее будет.
Поп говорит:
— Как нас тут хозяева найдут да отлупят, скажут, что воровать чужое сено приехали.
— Ну, дак ты лезь в мешок, я тебя завяжу да под сено положу, никто не увидит.
Поп залез в мешок, Иван подтолкнул его под стог, а сам маленько отъехал в сторонку, а потом рысью к стогу, потом кричать зачал:
— Вы что тут делаете у чужого сена? Таки-сяки!
Поп трясется лежит. Иван как его выдернет да давай лупить, а поп только повздыхает, а не кричит, чтоб не узнали, что поп. Лупил, лупил как Сидорову козу, бросил да отъехал в сторону. Потом подходит да тихонько спрашивает:
— Батя, ты жив?
Поп говорит:
— Живой, развяжи скорее.
Развязал Иван попа, вылез поп из мешка да и говорит:
— Ой Иван, как меня били-то!! А ты как?
— А я спрятался, они меня не видели.
Поехали домой. Весь день ничего не ели, решили заночевать. Заезжают к крестьянам. Иван — впереди попа в избу и говорит хозяйке:
— Вы батюшку только раз пригласите за стол садиться, а то он обидится.
Зашел и поп в избу, поздоровался, садятся на лавки. Хозяйка наладила ужин и говорит:
— Ну, садитесь, батюшка, присаживайтесь! Паренек, садись!
Иван сел, а поп говорит:
— Благодарю, что-то не хочется.
Ну, второго приглашения ему не стали делать. Иван сидел, за обе щеки уплетал все, что было поставлено: и суп, и котлеты, и чай с шаньгами. У попа от голода под ложечкой сосет, а сесть за стол, как отказался, не мог. Так и просидел в стороне голодный. Ну, поужинали, со стола прибрали и спать легли. Как все захрапели, поп потихоньку встал, пошел искать остатки от ужина — что нашел, все съел; наконец, горшок с кашей попал, он каши поел, потом хотел было его на место поставить, а руки-то вытянуть не может. Бился, бился, давай работника будить.
— Иван, поедем домой, запрягай скорее!
Сам не знает, что с горшком делать, пошел во двор да хрястнул об угол, и горшок напополам. Скорее на телегу — да ехать: «Нахлестывай, Иван!»
Вернулся домой без сена и голодный.
Жила в одном селе вдова. Осталось у нее после мужа хозяйство и денег довольно.
Вот один дьяк и давай к ней подбираться. Украл из церкви ризы, нарядился Николаем-угодником да и пришел к ней. Голос изменил и говорит:
— Вот, дочь моя, ты сподобилась меня видеть.
Та, известно, ему в ноги. А он и начал про суету
мирскую ей вычитывать. Только не удалось ему сразу денежки выманить.
— Приду, — говорит, — я еще к тебе, в такое и такое время.
Только пришло то время, вдова уж ладаном накурила в хате, как в церкви: поджидает Николая-угодника.
А в том селе был пономарь. Видно, не дурак был: проведал, как дьяк хочет обморочить.
— Подожди ж, — думает, — я тебя проучу!
Только что тот Николай пришел в хату к вдове, он
сейчас же нарядился: бороду из льна прицепил, взял ключ с пол-аршина, что кладовые запирают (Петром нарядился), да и пошел к Николаю-угоднику.
— Ты, — спрашивает, — кто такой?
— Я — Миколай, угодник божий.
— Как же ты сюда зашел, если я, уходя, рай запер?
— Я, — говорит, — через перелаз перелез.
Он тогда того угодника за волосы дав ключом его.
— Так вы все будете через перелаз перелезать, а мне за вас перед богом отвечать?
На одних поминках выпивали богатые люди, и поп с ними.
А мой
