Хэдленд Дэвис - Мифы и легенды Японии

Ознакомительная версия.

Добравшись до цели своего путешествия, Сонобэ обратился к древнему дереву:

– О, приют духа Эноки! Как посмел он увести наших дочерей? Если это будет продолжаться и дальше, мне придется срубить тебя, и дух Эноки будет вынужден искать себе другое пристанище.

Не успел он произнести такие слова, как начался дождь, и Сонобэ услышал глухой гул мощного землетрясения. Тут вдруг из дерева появился перед ним дух Эноки. Он объяснил Сонобэ, что своим дурным поведением деревенская молодежь оскорбила Богов и что ему пришлось по их приказу принять образ прекрасного юноши, чтобы наказать главных виновных.

– Ты найдешь их, – добавил дух Эноки, – привязанными к деревьям на одной из вершин горы Оки-яма. Иди освободи их, и пусть они вернутся в деревню. Они не только раскаялись в своем безрассудстве, но теперь будут призывать других вести благонравную и праведную жизнь.

И с этими словами дух Эноки исчез в дереве криптомерии.

Сонобэ отправился на одну из вершин горы Оки-яма и освободил девушек. Они вернулись по домам и стали хорошими, послушными дочерьми. И с того времени и до наших дней Боги вполне довольны поведением жителей деревни, которая приютилась у подножия горы Оки-яма.

Во времена правления императора Го-Фукакуси жил-был знаменитый регент Саймёдзи Токиёри. Когда ему исполнилось тридцать, он на несколько лет удалился в монастырь, но нередко его покой нарушали горькие жалобы крестьян, которые страдали от произвола деспотичных чиновников. Больше всего Токиёри волновало благополучие его народа, и после основательных размышлений он решил изменить внешность и отправиться странствовать с места на место, чтобы как можно ближе узнать жизнь бедняков. А затем сделать все, что в его силах, чтобы пресечь преступное злоупотребление властью среди чиновников.

Поэтому Токиёри решительно взялся за правое дело и в конце концов прибыл в Сано, что в провинции Кодзукэ. Стояла зима, и из-за сильной метели знатный странник заблудился. Несколько часов он устало брел в поисках какого-нибудь убежища и уже решил было устроиться на ночлег прямо на земле под деревом, когда, наконец, к его радости, он заметил приютившуюся у подножия холма маленькую, крытую соломой хижину. В эту хижину и направился Токиёри. Он объяснил женщине, вышедшей ему навстречу, что заблудился и был бы очень признателен, если бы она пустила его переночевать.

Добрая женщина объяснила, что мужа ее нет дома, а хорошей жене не пристало пускать в дом незнакомцев в отсутствие хозяина. Токиёри не только не был обижен таким ответом, но, несмотря на то что ему предстояло провести эту ночь в снегу, очень обрадовался, что еще встречаются такие добродетельные женщины. Но не успел Токиёри отойти от хижины далеко, как услышал, что его окликает мужской голос. Токиёри остановился и увидел, что какой-то мужчина машет ему рукой.

Мужчина объяснил, что он – муж той женщины, от которой только что ушел Токиёри, и радушно пригласил его, приняв регента за странствующего монаха, вернуться с ним в дом и не отказываться от его скромного гостеприимства.

Когда Токиёри усадили в маленькой хижине, перед ним поставили скудные припасы, а поскольку тот с утра ничего не ел, то воздал должное безыскусному угощению. От наблюдательного Токиёри не ускользнуло, что ему подали не рис, а всего лишь просо – видно, хозяева были действительно очень бедны, тем не менее щедры, и эта щедрость тронула сердце Токиёри. Но это было еще не все. Закончив трапезу, все собрались погреться у очага, но огонь быстро угасал из-за нехватки дров. Щедрый хозяин заглянул в сундук, где хранил дрова, но увы! Там было пусто. Без колебаний мужчина вышел в засыпанный снегом сад и принес три бонсая, карликовых деревца, – сосну, сливу и вишню.

Во все времена в Японии бонсаи ценились высоко. Выращивание карликовых деревьев требует много времени и тщательного ухода, и японцам они милы за свой возраст[75] и неповторимую красоту. Но, несмотря на протесты Токиёри, хозяин разломал свои маленькие растеньица и бросил их в очаг, где сразу же весело разгорелся огонь.

Этот поступок, который вряд ли бы оценил европеец, возбудил любопытство Токиёри. Тот факт, что хозяин скромной хижины оказался владельцем таких ценных деревьев, явно говорил о том, что этот щедрый человек стал крестьянином не по происхождению, а вынужден был стать им под влиянием каких-то жизненных обстоятельств. Предположение регента оказалось верным, и хозяин неохотно рассказал, что его имя – Сано Гэндзаэмон Цунэё и что он в прежние времена был самураем. Ему пришлось заняться земледелием в наказание за неблаговидный поступок одного из своих родственников.

Токиёри сразу же вспомнил имя этого самурая и предложил ему обратиться с прошением о восстановлении своих прав. Но Сано сказал, что, поскольку добрый и справедливый регент умер (так он думал), а его преемник слишком юн, подавать прошение более чем бесполезно. Тем не менее он продолжал объяснять заинтересованному слушателю, что в случае объявления сбора воинов он первым явится в Камакуру. Именно мысль о возможности когда-нибудь быть полезным своей стране смягчала горечь дней, проведенных им в нищете.

Разговор, занявший в нашем пересказе всего несколько строк, на самом деле длился всю ночь до наступления нового дня. И когда утром открыли ставни, им предстала картина заснеженного мира, освещаемого ярким зимним солнцем. Прежде чем снова отправиться в путь, Токиёри тепло поблагодарил хозяина и хозяйку за гостеприимство. И уже после того, как этот приятный гость ушел, Сано вдруг вспомнил, что забыл узнать его имя.

Случилось так, что следующей весной правительство призвало воинов в Камакуру. Как только Сано услыхал эту радостную весть, он тут же собрался в дорогу, чтобы исполнить свой долг. Его доспехи сильно потрепались, алебарда покрылась ржавчиной, а лошадь была в очень плохом состоянии. Среди блистательных воинов, собравшихся в Камакуре, Сано имел жалкий вид. Многие из них отпускали в адрес Сано весьма нелестные замечания, но тот молча сносил такое оскорбительное высокомерие. Его жалкая фигура бросалась в глаза среди сверкающих рядов самураев. Тут к ним подъехал верхом на прекрасном коне глашатай со знаменем, на котором был изображен фамильный герб регента. Громко и ясно глашатай возвестил, что его господин желает видеть воина в самых потрепанных доспехах. Сано с тяжелым сердцем повиновался приказу. Он думал, что регент хочет выразить свое недовольство по поводу его появления в столь пышном собрании в таком убогом снаряжении.

Бедняк Сано был удивлен оказанным ему сердечным приемом, но еще больше его удивило, что, когда слуга раздвинул сёдзи в соседнюю комнату, он увидел самого регента Саймёдзи Токиёри, кто оказался не кем иным, как тем самым монахом, что когда-то нашел приют в маленькой хижине Сано. Токиёри тоже не забыл, как хозяин сжег в очаге карликовые деревья – сосну, сливу и вишню. В награду за бескорыстную жертву, которая была с готовностью принесена Сано, Токиёри повелел вернуть ему те тридцать деревень, что были отобраны у него. Но это было лишь то, что принадлежало Сано по праву, и Токиёри пришла удачная мысль подарить этому верному воину вдобавок еще три деревни с названиями Мацу-иду, Умэда и Сакураи. «Мацу», «умэ» и «сакура» – так по-японски будет «сосна», «слива» и «вишня».

«Такасаго» обычно считалась одной из самых возвышенных пьес театра Но. Пьесы театра Но исполнялись актерами с застывшими жестами и читающими текст на старинном диалекте. Театр Но принадлежит к тому периоду японских регламентированных условностей, о которых метко сказано, что «лучше один раз видеть, чем семь раз услышать». Сюжет «Такасаго» несет в себе отголоски фаллического культа, широко распространенного среди примитивных народов. Сосна Такасаго символизирует долголетие, и в хоровой песне этой пьесы можно ощутить всю мощь этого вечнозеленого дерева:

До сих пор японцы верят в чудотворную силу сосны. Это бросается в глаза во время праздника Сан-га-нити, когда сосновыми ветками украшают ворота и двери во время новогодних празднеств. И этот обычай, и пьеса Но обязаны своим возникновением огромной сосне на берегу залива Такасаго, о которой существует следующая легенда.

Ознакомительная версия.