Личное имя Попель (Popel) эквивалентно нарицательному «пепел»[136] и принадлежит к праславянскому лексическому фонду. Семантически оно может быть связано с обрядом трупосожжения и культом предков или с подсечно-огневым типом земледелия[137]. Во втором случае противопоставление пахаря Пяста и Попеля может быть мифо-символическим выражением различия типов земледелия (пашенного и подсечно-огневого) у двух соседних польских племён[138]. Сосуществование подсеки и пахоты, а затем вытеснение первой было основным вектором развития хозяйства у славян на протяжении IX—XII вв. Эти процессы не могли не отразиться в мировоззрении славян-земледельцев. В истории славянских племен зафиксирован экологический кризис подсечно-огневой системы, который, скорее всего, и отразился в рассказе о мифологическом поражении Попеля.
В тексте Хроники Галла Анонима фигурирует и мифологически значимый топоним «Гнезно». Его этимологию (от слова «гнездо») приводит сам Галл. Семантика названия будущей столицы Польши связана с представлениями о единстве рода, возможно — синойкизме нескольких кланов племени полян.
Можно констатировать, что текст Галла отличается не только концентрацией мифологических имен, но и наличием семантической связи между ними. Значения антропонимов и топонимов данного текста отражают две системы символов — более древнюю, восходящую к аграрному культу[139], и более позднюю, отражающую родовые отношения в племени полян.
Повествование о Попеле и Пясте представляет собой рассказ о потере власти первым и обретении её вторым. Перед нами классический сюжет о гибели «злого» правителя и приходе нового, благодатного государя[140]. Во вступлении Галл анонсирует свой рассказ следующим образом: «Qualiter ergo ducatus honor generacioni huic acciderit subsequens narrationis intimabit» («каким образом почет княжеской власти достался именно этому роду, расскажет следующее изложение»), С помощью этого предания хронист объясняет, как княжеская власть досталась именно роду Пястов. Далее следует фольклорный зачин повествования и объяснение этимологии названия города Гнезно. Текст является последовательным рассказом с единой фабулой; непрерывный нарратив достаточно условно разбит хроникальными подзаголовками.
Сюжет повествования состоит из следующих мотивов:
1. Подготовка к пиру по случаю постригов двух сыновей князя Попеля.
2. Приход двух чужестранцев (hospites) — посланников Бога.
3. Изгнание чужестранцев с пира и из города Попеля.
4. Пир в доме пахаря Пяста по случаю постригов его сына.
5. Приглашение чужестранцев в дом гостеприимных бедняков — Пяста (сына Котышко) и Репки.
6. Предложение скудной (последней) пищи гостям, скудный пир бедняков (антипир); нравоучительная сентенция Галла о воздаянии от Бога добродетельным язычникам.
7. Чудесное умножение пищи в доме Пяста.
8. Исчезновение (исчерпание) пищи в доме Попеля.
9. Приглашение князя и его гостей в дом Пяста (по разрешению чужестранцев).
10. Благословение гостеприимного хозяина и его семьи; нравоучительная сентенция Галла о простоте нравов в древние времена.
11. Общий пир у Пяста и постриги сына Пяста Семовита пришельцами.
12. Взросление Семовита.
14. Вокняжение богоизбранного Семовита и изгнание Попеля.
15. Смерть Попеля на острове от укусов преследующих его мышей.
16. Военные подвиги трех потомков Пяста.
Несмотря на очевидную мифологичность сюжета и составляющих его мотивов, в историографии бытует мнение о зависимости этого текста от Библии и христианских легенд[141]. Между тем бесспорно христианским компонентом здесь можно считать только рассуждения Галла о промысле Божьем. Формально с библейскими эпизодами совпадают мотивы богоизбранности правителя, прихода странников — посланников Бога и чудесного умножения пищи.
Тема богоустановленности власти рода Пяста присутствует в рассуждениях самого хрониста и очевидно вторична по отношению к сюжету повествования. С помощью этих сентенций Галл осмысляет языческую историю, объясняя ее с христианских позиций[142].
Мотив поиска праведника (или праведного князя) посланниками Бога — один из лейтмотивов Ветхого Завета. Два ангела находят гостеприимного праведника Лота в Содоме (Быт. XIX), а пророк Нафан от имени Бога вразумляет впавшего в злодейство и скупость царя Давида (2 Цар. XII). Мотив умножения пищи присутствует в Евангелии и входит в число чудес Иисуса Христа (Мф. XIV). Мотив смены правителя и возвышения гостеприимного бедняка по решению праведного гостя есть в христианских легендах о св. Германе и св. Патрике[143]. Смерть Попеля от мышей аналогична гибели жадного епископа Гатто из средневековых немецких легенд и сказок.
Между тем серию аналогий этим мотивам польского предания можно найти и в мифоэпической традиции. Смерть от мышей — традиционное фольклорное наказание за скупость. Мифологема бесконечной пищи — универсальный символ достатка и исключительной благодати. В скандинавской мифологии среди волшебных атрибутов богов упоминаются вепрь и козлы, возрождающиеся после съедения, а также неиссякающий источник меда[144]. Они принадлежат самым почитаемым и могучим из асов — Одину и Тору. Неисчерпаемые источники пищи и напитков (котлы, мешки, корзины) фигурируют в кельтских сказаниях; самые знаменитые из них — котел верховного бога-друида Дагды и котел Дирнога[145]. Котлам кельтов функционально аналогична волшебная мельница Сампо финского фольклора[146]. Мотив умножения пищи есть в сказаниях о нартах, отражающих скифскую мифологию[147]. Мотив неисчерпаемого источника пищи хорошо «читается» и в древнерусской летописи. В рассказе об осаде города Белгорода печенегами появляется старик, который советует собрать остатки пищи и поставить в колодцы ведра с «киселем» и «сытой», а затем продемонстрировать печенегам-парламентерам, что осажденные имеют «кормлю от земли». «Князи печенезьстии» верят белгородцам и отступают[148]. Очевидно, что данное предание попало в летопись из цикла дружинных сказаний о князе Владимире и обработано летописцем в духе историзации. Но не менее очевидна и мифологема, на которой основано сказание — архетип «земли-кормилицы», постоянно питающей жителей города.
Перед нами три типичных архаичных бродячих сюжета: о загадочном госте, об умножении количества продуктов питания и о наказании алчных[149].
Можно согласиться с Я. Банашкевичем в том, что первый сюжет постепенно развивался от визита бога-гостя[150] к посещению инкогнито «посланников бога» или волшебников, а затем трансформировался в рассказ о святых; позже этот тип повествования стал связываться с образами средневековых трикстеров (Рейнеке Лис, Тиль Уленшпигель). Рассказ Галла интересен тем, что представляет собой переходный этап нарратива. Галл излагает языческую легенду и, судя по всему, не видит в ней библеизмов, поскольку старается сгладить ее языческий характер своими благочестивыми рассуждениями. Единственный случай, в котором он исправляет свой источник, — трактовка функции странников. Галл указывает на них как на посланников Бога, но героями рассказа они так не воспринимаются: Пяст и Репка следуют обычаю гостеприимства, а особое уважение проявляют к чудесной силе пришельцев. Если Галл и считал сходство чуда умножения пищи из своего рассказа с чудесами Христа доказательством ангельской природы странников, то при этом он показывал, что даже добродетельные язычники этого не знают (и знать не могут). Хронист не заострил внимания на этом совпадении. Он достаточно точно передал текст какого-то источника, лишь слегка отредактировав рассказ с точки зрения образованного христианина.
Сюжет повествования о Пясте строится на фольклорной повторяемости одинаковых групп мотивов с противоположной смысловой реализацией[151]. Первая группа: «богатый пир в доме князя», «приход странников», «изгнание пришельцев с пира». Вторая группа: «пир в доме пахаря», «приглашение чужестранцев на пир», «скудный пир бедняков (анти-пир)». Здесь отчетливо противопоставлены образы богатого князя и бедного пахаря. Одновременно противопоставлены их характеристики: князь — жадный и не выполняющий обычаи (в данном случае гостеприимства), пахарь — гостеприимный и добродетельный, следующий обычаям.
Приход гостей является поворотной точкой сюжета. Отношение к гостям определяет его дальнейшее развитие, которое заключается в зеркальном изменении состояний двух главных героев и ситуаций на двух пирах. Пир Пяста превращается в настоящее, богатое празднество, а пир Попеля оказывается скудным. В результате сын Пяста становится князем, а Попель и его сыновья — изгнанниками, династия Пяста продолжается, потомство Попеля гибнет.
Сюжетообразующим мотивом этого повествования, несомненно, является мотив пира[152]. Он повторяется несколько раз, и его можно признать лейтмотивом рассказа. С ним связан важный детализирующий мотив — это пир в честь «постригов» сыновей князя и сына пахаря. Обряд постригов практиковался в династии Рюриковичей[153] и зафиксирован этнографами в среде русских крестьян XIX в.[154] Он проводился в возрасте от трех до семи лет, предполагал посажение на коня и получение подарков. По своей функции это типичная возрастная инициация, обряд перехода из одного возрастного класса в другой[155].
