143. Нений, 1984. С. 179-180.
144. Младшая Эдда, 1994. С. 41, 58, 60, 66.
145. Диллон, Чедвик, 2002. С. 135; Гюйонвар, Леру, 2001. С. 161, 166, 233; Михайлова, 1999. С. 203-205; Мабиногион, 2002. С. 17, 20, 31, 36, 85, 303, 330; Саги об Уладах, 2004. С. 20, 55, 80, 83, 85, 112, 114, 144; Хроники Бриттов, 2005. С. 82.
146. Петрухин, 2003/1. С. 119-121.
147. Дюмезиль, 1990. С. 79, 163.
148. Повесть временных лет, 1996. С. 56-57.
149. Banaszkiewicz, 1986. S. 125-142,156-158.
150. Самыми типичными примерами являются истории об анонимных посещениях смертных Зевсом (Юпитером) и Одином (Карлейль, 1994. С. 6-37).
151. По близкой схеме сопоставления двух пиров построена первая часть древнеанглийской поэмы «Беовульф». В ней противопоставлены дневной пир дружинников короля Хродгара и ночной людоедский пир чудовища Гренделя. Тем самым символически противопоставляются мир людей и мир чудовищ (Мельникова, 1987. С. 167-172).
152. Описание пира у Галла фактически идентично фольклорному: в былинах пир — «мотив, организующий сюжет», «общее место»; на пиру присутствуют приезжие, специально описывается посуда (ср. «cebri» Хроники) (Липец, 1969. С. 121, 123, 127-133, 141-143, 146-151, 239-248, 258-259, 279-282; Липец, 1984. С. 26-35; Ветловская, 1987/1. С. 58-72; Ветловская, 1987/2. С. 33-43).
153. Комарович, 1960. С. 89; ПСРЛ. Т. I. Стб. 409, 411, 437, 486; ПСРЛ. Т. II. Стб. 674. Очень характерно, что этот обряд в летописи описывается в контексте сообщений о строительстве церквей (вариант строительной жертвы?) и о смерти старших родственников (восполнение потерь рода?). Ср. обряды, сопровождавшие рождение Всеслава Полоцкого (Повесть временных лет, 1996. С. 67-68). Обряд пострижения волос при достижении определенных возрастных порогов и принесение их в жертву «духам воды» упоминаются в греческой эпической традиции (Фрейденберг, 1998. С. 139-140).
154. Зеленин, 1991. С. 331-332.
155. Ван Геннеп, 2002. С. 103-107.
156. Щепанская, 1995. С. 211-240; Щепанская, 1996, 1996. С. 72-101.
157. Условно говоря, мотив похождений Гаруна ар-Рашида.
158. Gall. I. 2.
159. Мосс, 1996. С. 83-222. Отмечу, что Мосс приводит исключительно богатый и разнообразный фактический материал, в его этнографических экскурсах отсутствуют лишь данные о славянах.
160. Ср.: Евзлин, 1993. С. 134-334.
161. Об экономических функциях потлача, символического обмена, символической и престижной экономики см.: Бодрийяр, 2003; Салинз, 1999.
162. Аналогичным образом инициацию богатыря Ильи Муромца в былинах проводят «калики перехожие».
163. Тура, 1997. С. 403-416; Фрэзер, 1983. С. 497-498.
164. «Ось», «ступица», «втулка» — одна из этимологий имени Пяст (Banaszkiewicz, 1986. S. 7).
165. ПСРЛ. Т. II. Стб. 552. Ср. формулу из статьи 21 «Русской Правды»: «убить в пса место» (Правда Русская., 1947. С. 154-159).
166. Banaszkiewicz, 1986. S. 95-96, 101-102.
167. Сам Галл постоянно путается в числе сыновей: их у Пяста вначале несколько, затем — один.
168. Идеологема пахаря-правителя, скорее всего, заимствована у славян мордвой, образ благодатного князя-пахаря Тюштяна — достаточно точная аналогия образам Пяста и Пржемысла. Остальные мотивы сказаний о Тюштяне совпадают с эпизодами финских рун или носят общемифологический характер (Маскаев, 1964. С. 180-185; Маскаев, 1957. С. 103-110; Мелетинский, 2004. С. 137-138; Петрухин, 2003/1. С. 330-334).
3. Сказание о Пржемысле и Либуше
В отличие от компактного, монологичного повествования польской хроники в Хронике Козьмы Пражского начальная история чешского народа и происхождение династии Пржемысловичей описаны очень подробно. Хронист рассказывает о расселении племени чехов после долгих странствий и о появлении первого старейшины Крока и его мудрых дочерей, которые обучают соплеменников языческим культам и знахарству, решают споры. Власть после смерти Крока передается самой мудрой младшей дочери Либуше. Однако чехи требуют себе князя-мужчину. Тогда после совета с сестрами Либуше указывает им местонахождение и приметы лучшего кандидата на престол и своего будущего мужа. Послы отправляются в соседнюю область, где находят пахаря Пржемысла. Тот соглашается на брак с Либуше и становится князем чехов. После свадьбы Пржемысл устанавливает обычаи и основывает столицу Прагу, а затем умирает. Этот нарратив отличается гетерогенностью и сложностью: в нем переплетаются изложения славянских сказаний, собственные размышления Козьмы, литературные заимствования из античных произведений и западноевропейских хроник и библейские цитаты.
В начальной части Хроники выявляются отчетливые признаки обращения к устной языческой традиции. Сам хронист указывает на использование преданий и рассказов стариков («senex») и отсутствие каких-либо хроник с информацией о времени до вокняжения первого христианского правителя Чехии Борживоя[169].
История получения власти Пржемыслом бытовала в нескольких вариантах. Самый древний и краткий из них отразился в житийной традиции, связанной с культом св. Вацлава[170], — в так называемой «Легенде Кристиана»[171]. В этой версии, в отличие от варианта Козьмы, действует только князь Пржемысл, упоминается только один столичный город чехов — Прага, не названа по имени жена Пржемысла Либуше, полностью отсутствуют данные о её семье и предках[172]. Козьма излагает сюжет становления власти у чехов гораздо более замысловато, а активную роль созидательницы власти он отводит Либуше, дочери Крока, а не исключительно Пржемыслу. Между тем эти варианты явно родственны: анонимная жена Пржемысла в житийном тексте является знахаркой («фитониссой»), в отдельных случаях тексты перекликаются и по смыслу дополняют друг друга[173]. Незначительные противоречия внутри текста Хроники Козьмы, характерные скорее для устного рассказа, чем для письменного повествования, были выявлены Ф. Граусом[174].
В тексте Козьмы очевидны и заимствования из дружинной эпической традиции: рассказы о подвигах дружинника Тыра, преступлении серба Дурынка, смерти дружинника Вока (Волка)[175]. Сам Козьма называл свой труд «героической хроникой»[176]. К позднеплеменной устной традиции чехов, обработанной в дружинном, «феодальном» духе, относится история войны чехов с лучанами[177].
В тексте встречаются и славянские лексемы, в основном этимологии имен и названий городов — князей Пржемысла («наперед обдумывающего»), Страхкваса («страшного пира»), города Храстена («Чашин» — от слова «чаша»). Здесь можно найти и пример «малой формы фольклора» — пословицу[178].
В начальной части Хроники сконцентрированы мифологически значимые имена и топонимы. В качестве прародителя племени чехов и первопоселенца выступает «pater Boemus»; большинство современных исследователей считают, что это латинский «перевод» имени эпонимического предка племени чехов — «отец Чех»[179]. Семантика этого имени отсылает к древнеславянскому названию обработанной, вспаханной земли[180]. К древнейшему слою относится и этимология названия столицы Праги. Самый вероятный вариант истолкования связывает этот урбоним со словом «порог», чаще всего — «порог реки»[181].
Имя отца Либуше Крок исследователи сближают с польским именем Крак и связывают с обозначением «клюки», «посоха», «палки»[182]. Эта этимология остается сомнительной, хотя хорошо вписывается в контекст символики посоха как символа княжеской власти у славян (посох Пржемысла, этимология имени Кий). Гораздо более вероятно происхождение имени Крока от названия птицы — ворон[183].
Не вызывают сомнения этимологии имен трех дочерей Крока. Имя старшей сестры Кази восходит к глаголу «казнити», имя Тэтка — к обозначению старшей родственницы «тетка»[184], имя Либуше однозначно связывается с глаголом «любити»[185]. Имена двух старших сестер суть социокультурные функции — старшая связана со смертью и загробным миром, средняя покровительствует «своему» роду и семейным отношениям. Либуше же — это и обозначение покровительства любви и браку, и распространенное имя собственное. Имя Пржемысла объясняет сам хронист — «наперед обдумывающий», т.е. мудрец, провидец, предсказатель.
Семантика мужских имен (если учесть этимологическую связь имени Крака и образа ворона[186]) связана с концептом мудрости и провидческих возможностей. Мудростью отличается и Либуше, выполняющая мужские обязанности судьи племени. Именно способность предсказывать — главное исключительное качество героев и правителей. Перед нами, скорее всего, выражение архаичных представлений о мудрости как необходимом признаке «царя», отраженное и в ПВЛ при характеристике «мудрых и смысленых» полян. В эпониме Чех и образе Пржемысла отчетливо просматривается земледельческая символика.
В отличие от древнерусской и польской традиций чешские имена первых правителей принадлежат исключительно чешскому языку и практически не связаны с более ранним индоевропейским или иноязычными языковыми пластами.
Если из повествования Козьмы исключить риторические рассуждения и литературные цитаты, в нем можно выделить три предания: первое — об обретении чехами родины после скитаний, второе — о Кроке и его дочерях, третье — о женитьбе Либуше и Пржемысла. Первое и третье предания вполне самостоятельны и представляют собой законченные сюжетные линии. Рассказ о Кроке является экспозицией предания о Либуше, в которой репрезентируется её образ и рассказывается о ее происхождении. Но в основе этой экспозиции, видимо, лежит отдельное предание о Кроке и его дочерях. В пользу этой гипотезы говорит тот факт, что образ Крока идентичен образу польского Крака. Более того — это единственный достоверно известный случай, когда один персонаж фигурирует в двух славянских традициях. Это сходство оказывается еще более полным, поскольку образ польского «воеводы лехитов» Крака тоже связан с образом властной и мудрой дочери Ванды[187]. Как показал Я. Банашкевич, в Хронике Винцентия Кадлубка и Великой польской хронике отразились племенные легенды привисленских славян (см. выше). Последовательность первоправителей в польском повествовании (Лех — Крак — его дочь Ванда) совпадает с последовательностью князей в рассказе о становлении власти у чехов: Чех — Крок — его дочь Либуше. Возможно, перед нами отражение общей для западных славян традиции, согласно которой «ворон», носящий ономатопоэтическое имя Крак / Крок, был преемником предка-эпонима (или пары предков — Чеха и Леха[188]) и передал власть своей мудрой дочери.
