Салимбене повествует еще об одном чуде, произведенном Бертольдом. Некая знатная дама на протяжении шести лет следовала за ним по городам и бургам вместе со своими спутниками, вконец растратив все свое состояние. Узнав об этом, проповедник послал ее к богатейшему меняле в том городе попросить денег на пропитание в размере цены индульгенции одного дня. «Но сколько стоит такая индульгенция?» — спросил ростовщик. Женщина передала слова Бертольда: нужно на одну чашу весов положить деньги, а на другую чашу пусть она подует. Так и сделали и, о чудо, ее дыхание опустило чашу весов, а другая чаша, с горстью монет, взлетела вверх, и сколько меняла ни подкладывал денег, уравновесить чаши не смог — такую тяжесть придал Святой Дух дуновению верующей. Под влиянием чуда меняла раскаялся, возвратил должникам все деньги, роздал свои богатства бедным и стал праведным человеком. Привел Бертольд к покаянию и жестокого тирана, поначалу намеревавшегося умертвить его, а когда толпа горожан, которые ненавидели этого владельца замка, вздернула его на виселице, то на шее покойника нашли грамотку с золотыми письменами: «Душа его угодна Богу» (12, с. 241–245).
Вокруг головы Бертольда многие видели сияющий венец, «простецы» считали, что в нем живет дух прорицания; его сравнивали с библейским Илией. По утверждению современника, многое из предсказанного Бертольдом впоследствии исполнилось. Сообщения о том, что под влиянием речей Бертольда неисчислимое множество грешников обратилось на путь истины и что послушавшие его люди начинали публично каяться в своих прегрешениях, — свидетельства эффективности его проповеднической деятельности. По словам Роджера Бэкона, «брат Бертольд Немецкий один принес больше пользы своею проповедью, чем почти все другие братья обоих орденов» (то есть францисканцев и доминиканцев: эти два нищенствующих ордена взяли на себя главную заботу о религиозном воспитании населения католической Европы) (122, с. 6).
Необычайная слава и популярность Бертольда Регенсбургского не могут не привлечь внимания историка к его произведениям. Важно установить, каковы качества его проповедей, приковывающие сознание аудитории, и не одной только немецкой, ибо Бертольд, подобно многим другим францисканцам, странствовал по разным городам и странам — от Эльзаса до Венгрии. Важными очагами его миссионерской практики были города Южной Германии, в особенности Регенсбург, город, в котором он, как передавали, родился 11 и вырос (здесь он и скончался в 1272 г.), и Аугсбург, к жителям которого он обращается в ряде проповедей. За два с лишним десятилетия проповеднической активности, между 1250 и 1272 гг., Бертольд составил несколько десятков проповедей, из коих известны более шестидесяти.
Проповеди Бертольда в основном дошли до нас на немецком языке, в отличие от большинства проповедей его современников, зафиксированных по-латыни. Если латинская проповедь оставляет исследователю возможность лишь догадываться о том, какова была подлинная речь проповедника, произнесенная перед простонародной аудиторией, естественно, на ее родном языке, и задумываться над тем, в какой мере письменный текст соответствует прозвучавшему слову, то при изучении проповедей Бертольда создается иллюзия, что перед нами фиксация непосредственного обращения его к слушателям. Поток красноречия в немецких проповедях хранит ряд признаков устного жанра — живой тон, богатство импровизации, повторы, просторечия, непосредственные обращения к слушателям, восклицания. Перед нами — как бы «стенограмма» выступления проповедника перед толпой, и поэтому Якоб Гримм и другие ученые минувшего столетия были убеждены в том, что немецкие тексты его проповедей представляют собой дословные записи его выступлений (129, с. 352).
Более пристальное рассмотрение вопроса показало, что это — иллюзия. За небольшими исключениями, немецкие редакции проповедей Бертольда возникли после его смерти, не ранее конца 70-х годов XIII в. Следовательно, они не принадлежат перу самого Бертольда. Записаны ли они его последователями, которые якобы фиксировали проповеди, сидя у ног учителя, тоже неясно. Известно, что при составлении немецких текстов были использованы проповеди Бертольда, написанные по-латыни (139). Тем не менее имеющиеся тексты не представляют собой и перевода с латинского, ибо при переходе к немецкому была опущена значительная доля книжной учености и указаний на литургию и отчасти была утрачена та логическая стройность, которая характерна для латинских произведений этого монаха. Короче говоря, в немецких редакциях проповедей можно предположить наличие трех слоев: слово Бертольда, как оно прозвучало перед слушателями; латинский текст его проповеди, не идентичный произнесенному слову; вклад составителя (или составителей) имеющихся проповедей в немецкой редакции. От речей, произнесенных Бертольдом с кафедры, его книжные проповеди отделены порогом, разграничивающим живую и литературно оформленную речь (199, с. 225–241).
Излишне распространяться о том, сколь важна эта поправка: отношения между устным словом и его фиксацией в проповедях Бертольда были несравненно более сложными и опосредованными, нежели это казалось ранее. Живая речь, прямо обращенная к аудитории, конечно, не дошла и не могла дойти до нас в своем первозданном виде, и даже те средневековые редакторы, которые задавались целью возможно полнее передать содержание и дух его речей, неизбежно и, вполне вероятно, невольно их перерабатывали и стилизовали. Имеющиеся в нашем распоряжении немецкие тексты Бертольда Регенсбургского не могут адекватно передать ситуацию живой проповеди. Ученая культура отчасти заслоняет от нашего взора встречу сознания проповедника с сознанием слушателей.
Но, по-видимому, заслоняет лишь отчасти. Д. Рихтер, который подчеркивает сложность процесса создания немецкой редакции проповедей Бертольда, вместе с тем признает: даже если немецкие тексты и были написаны без участия самого Бертольда, записавший их находился под живым впечатлением от его речей (199, с. 240). Голос знаменитого проповедника, несмотря на искажения, все же в них звучит, сохранены характерные для его красноречия приемы и обороты, как сохранена и основная мысль Бертольда. Таким образом, остерегаясь впасть в несколько наивную иллюзию присутствия на его проповеди, историк тем не менее вправе ожидать, что изучение этих текстов позволит ему восстановить круг мыслей и представлений Бертольда Регенсбургского, а, может быть, отчасти и ту ментальную среду, на которую он воздействовал. Анализ его произведений, как следует ожидать, мог бы дать немало материала, интересного равно и для характеристики усилий нищенствующих монахов по укреплению веры в массах и для понимания духовной атмосферы, в которой эти массы жили.
Пожалуй, первое, что бросается в глаза при изучении проповедей Бертольда Регенсбургского историком, знакомым с латинской проповедью XIII в., — это полное отсутствие «примеров». Exempla, краткие анекдоты нравоучительного содержания, в которых изложены конкретные ситуации и казусы для более наглядного и впечатляющего разъяснения моральных и религиозных максим, как мы видели, были важным компонентом латинской проповеди. Виднейшие проповедники XIII в., Жак де Витри, Этьен де Бурбон, Одо из Черитона, а в Германии авторы рассказов о чудесах Цезарий Гейстербахский и Рудольф Шлеттштадтский, собирали и систематизировали «примеры», которые широко использовались в проповеди; «примерами» наполнены «Римские деяния» и сочинения Петра Альфонси о воспитании клирика. Как уже было сказано, с помощью «примеров» в первую очередь достигалась доходчивость проповеди, она делалась особенно привлекательной и занятной для необразованных людей, ум которых не был приучен к усвоению теологических принципов в общей форме, тем более что немало мотивов, использованных в «примерах», восходило к фольклору, обычно уже прошедшему через церковную и монастырскую среду. «Пример», несомненно, был одним из самых существенных средств, с помощью которых духовные пастыри влияли на общественное сознание.
Тем более поражает то, что Бертольд обходится в своих проповедях без «примеров». Рассказы, к которым он охотно обращается, заимствованы из Библии; материал же, предлагаемый легендами о святых, бестиариями, античными авторами или современной молвой, его не привлекает. Не берусь объяснить эту особенность проповедей немецкого францисканца, ее можно только констатировать. Но вместе с тем приходится признать, что Бертольд сумел сделать свои проповеди доходчивыми и впечатляющими, не прибегая к «примерам».
Проповеди Бертольда Регенсбургского довольно велики по объему; если они произносились целиком, в том виде, как записаны, то они занимали час или два, и внимание слушателей неизбежно должно было ослабевать во время их чтения. Поэтому средства, с помощью которых могла быть преодолена монотонность изложения, были существенно необходимы. Бертольд располагает такими средствами и постоянно умело ими пользуется.
