Хэдленд Дэвис - Мифы и легенды Японии

Ознакомительная версия.

Молодой человек, услышав эти слова из уст своей суженой, не мог найти слов.

В деревне Фунаками жил-был набожный старый крестьянин по имени Кансиро. Каждый год старик совершал паломничества в различные святые места, где молился и просил благословения у богов. Однако вскоре он стал немощным и дряхлым и понял, что его земные дни сочтены и у него, вероятно, хватит сил, лишь чтобы совершить только одно паломничество в храмы Исэ. Когда жители его деревни прослышали о таком благородном решении, они расщедрились и дали Кансиро некую сумму денег, чтобы этот уважаемый старый крестьянин мог пожертвовать их храмам.

Кансиро отправился в свои странствия, неся деньги в суме, которую повесил на шею. Стояла сильная жара, и солнце и усталость совсем сморили старика и заставили его остановиться на несколько дней в деревне Мёдзё. Он дотащился до небольшой харчевни и попросил Дзимпати, владельца постоялого двора, позаботиться о своих деньгах, объяснив, что они предназначаются богам Исэ в качестве подношения. Дзимпати взял деньги и заверил старика, что они будут в целости и сохранности и что он сам позаботится о них.

На шестой день старик, здоровье которого хотя и оставляло желать лучшего, взял свою суму у хозяина постоялого двора и продолжил свои странствия. Поскольку рядом с Кансиро оказалось много паломников, он не посмотрел в свою суму, а бережно спрятал ее в мешок с запасной одеждой и едой.

Когда Кансиро, наконец, присел отдохнуть под дерево, он вытащил свою суму и заглянул внутрь. Увы! Деньги украли, а вместо них положили камни того же веса и формы.

Старик поспешно вернулся к хозяину постоялого двора и умолял его вернуть деньги. Дзимпати же очень рассердился и жестоко избил старика.

Бедняга еле выбрался из той деревни и три дня спустя с неукротимым мужеством добрался до священных храмов Исэ. Он продал все свое имущество, чтобы возместить деньги, которые дали ему добрые соседи для подношения богам, и с тем, что осталось, продолжал свои странствия до тех пор, пока, в конце концов, ему не пришлось просить милостыню.

Через три года Кансиро пришел в деревню Мёдзё и узнал, что хозяин постоялого двора, который так жестоко обошелся с ним, теперь живет на широкую ногу в большом доме. Старик пришел к нему и сказал:

– Ты украл у меня деньги на святыни, и я продал все свое убогое имущество, чтобы возместить ту сумму, которую мне дали. С тех пор мне приходится бродяжничать и просить милостыню, но, будь уверен, возмездие настигнет тебя!

Дзимпати обругал старика и сказал ему, что не крал его денег. В разгар этого жаркого спора он вышвырнул из дома старика, пригрозив ему арестом, если тот посмеет вернуться. За околицей деревни старик умер, и один добрый священник забрал тело Кансиро в храм, с подобающим уважением сжег его и воздал многочисленные молитвы за его добрую и верную душу.

Сразу после смерти Кансиро Дзимпати испугался содеянного и так сильно заболел, что слег в постель. Когда он уже не мог двигаться, большая армия светлячков вылетела из могилы Кансиро, окружила москитную сетку Дзимпати и попыталась порвать ее. Многие жители деревни пришли на помощь Дзимпати и убили некоторое количество светлячков, но поток светящихся насекомых, вылетавших из могилы Кансиро, не уменьшался. Сотни были убиты, но тысячи занимали их место. Комната вся пылала от света светлячков, и москитная сетка прогибалась под их все увеличивающимся весом. Столь выдающееся зрелище вызвало сомнения у одного из жителей деревни, который прошептал:

– Похоже, Дзимпати и в самом деле украл деньги у того старика. Это месть Кансиро.

И пока крестьяне обменивались мнениями, москитная сетка порвалась, и светлячки устремились в глаза, уши, рот и нос доведенного до ужаса Дзимпати. Двадцать дней он громко взывал о пощаде, но пощады не было. Поток сверкающих злобных насекомых становился все плотнее и плотнее, пока, наконец, они не убили нечистого на руку Дзимпати, после чего исчезли.

Первая чашка увлажняет мои губы и горло, вторая растапливает лед одиночества, третья чашка проникает в недра ума… Четвертая чашка изгоняет из тела все зло жизни. Пятая очищает человека полностью; после шестой он готов отправиться в царство бессмертных. Седьмая чашка – ах, но я больше не могу! Я только могу ощущать прохладное дуновение ветра, который забирается в мои рукава. Где же Хорай-сан?[108]Мне бы хотелось отправиться туда с этим легким ветерком.

В Англии чай считается просто напитком, освежающим и мягким стимулятором, за которым дамы любят посплетничать со своими соседками. Нет ничего романтического в их английских чайниках, заварочных чайничках и ложечках; их приносят с кухни и возвращают на кухню с предписанной регулярностью. У нас не слишком большой запас комментариев о чае, и мы можем назвать точную цену, которою наши бабушки платили за этот напиток. Мы имеем собственное мнение о том, пить ли чай с сахаром или без, и иногда находим чай действенным и помогающим избавиться от головной боли.

Когда чай появился в нашей стране в 1650 году, нам его рекомендовали как «отличный и одобренный всеми врачами китайский напиток, называемый китайцами «ча», а другими нациями «тай», то есть по-английски tea или по-русски «чай». В 1711 году газета Spectator отмечает: «Следовательно, я бы особенно рекомендовал всем добропорядочным семействам оставлять каждое утро часок для чая с бутербродами; и настоятельно посоветовал бы им для их же блага приказать пунктуально подавать эту газету для просмотра как часть сервировки к чаю». Доктор Джонсон называет себя «закоренелым и бессовестным чаёвником, который на протяжении двадцати лет разбавлял свою пищу только настоем этого очаровательного растения; который с чаем коротает вечер, с чаем прогоняет бессонницу в полночь и с чаем приветствует утро». Но в Англии нет романтики, нет никакой старинной традиции, связанной с чаепитием. Возможно, что дамам, сидящим в наших модных гостиных, также не известна и жестокая, но трогательная легенда, повествующая о том, как один буддийский монах заснул во время медитации. Когда он проснулся, то отрезал свои согрешившие веки и бросил их на землю, где они тут же превратились в первый чайный кустик.

В Японии чаепитие стало ритуалом. Оно выполняет не столько функцию общения, сколько является временем для умиротворенной медитации. Изысканные чайные церемонии, тя-но-ю, имеют своих мастеров, этикет и множество ритуалов. Чашка чая в Японии сочетается с духовным и художественным просвещением. Но прежде чем приступить к обсуждению этих очень интересных церемоний, мы должны сначала узнать кое-что о значении чая в Китае, ведь потребление этого напитка в Поднебесной ассоциируется с эстетической и религиозной мыслью, которая и легла в основу культа чая в Стране Богов.

Чайное растение, родиной которого является Южный Китай, изначально считалось лечебным. В классической литературе его называли «той», «цэ», «чунь», «ча» и «минь» и относились к нему очень уважительно, зная о его целебных свойствах. Чай считался прекрасной примочкой для глаз, и, более того, он мог снимать напряжение, укреплять волю и был удовольствием для души. Иногда чай изготавливали в форме пасты и считали, что она эффективна для снижения ревматических болей. Приверженцы даосизма зашли так далеко, что объявили чай одним из составляющих Напитка Бессмертия, а буддийские монахи пили его, когда им нужно было медитировать длинными ночными часами.

Нам известно, что в IV и V веках чай как напиток стал пользоваться большим успехом среди народа долины Янцзы.

В то время поэты расточали похвалы чаю и называли его «бульоном из жидкого нефрита». Но на самом деле чай тогда был ужасным варевом, ведь его кипятили вместе с рисом, солью, имбирем, апельсиновыми корками, а нередко и с луком! Ло-Дун, живший в VIII веке, не одобрял ту странную смесь, которую мы только что описали. Он был первым китайским мастером чайной церемонии и не только идеализировал чай, но и считал, как тонкий поэт, что церемония чаепития создает гармонию и порядок в повседневной жизни.

В своей книге «Трактат о чае» он описывал основные свойства чая как растения и то, каким образом следует собирать и сортировать его листья. Он считал, что самые лучшие листья должны иметь «складки, подобные кожаным сапогам татарских всадников, загибаться, как подгрудок огромного вола, стелиться, как туман, поднимающийся из ущелья, и блестеть, как озеро, чуть тронутое легким ветерком, а также быть влажными и мягкими, как хорошая почва, на которую только что пролился дождь». Ло-Дун описывает разнообразные принадлежности, необходимые для чайной церемонии, и настаивает на том, чтобы зеленый чай пили из синих фарфоровых чашек. Он рассуждает относительно выбора воды и способа ее кипячения. Поэтическим стилем он описывает три стадии кипячения. Он сравнивает маленькие пузырьки первой стадии с глазами рыб, пузырьки второго кипячения – с фонтаном, увенчанным блестящими бисеринками, а последнюю стадию он сравнивает со всплеском миниатюрных волн. В заключительных главах «Трактата о чае» приводятся простонародные и необщепринятые способы чаепития, и ревностный мастер дает список известных любителей чая и перечисляет знаменитые чайные плантации Китая. Захватывающая книга Ло-Дуна считается произведением искусства. Он был очень популярен в Китае, признан самим императором Тай Суном[109], имел много последователей и считался величайшим авторитетом в вопросах чаепития и чая. Слава Ло-Дуна не умерла вместе с ним, так как с тех пор китайские торговцы чаем продолжали поклоняться ему как своему ангелу-хранителю.

Ознакомительная версия.