— Дай, говорит, — братец, хоть мерку мучицы какой или зерна: есть нечего, дети с голоду пухнут.
А тот:
— Дай, говорит, тебе глаз выколю, — тогда дам муки мерку.
Думал, думал бедняк, пришлось ему согласиться.
— На, говорит, выкалывай, бог с тобой, только дай поесть.
Вот выколол богач бедняку глаз, дал ему мерку муки. Тот взял, приносит домой, а жена как глянула на него — так и вскрикнул:
— Что с тобой сталося? Где же твой глаз?
— Эх, — говорит, — где! Брат забрал!
Да и рассказал ей. Поплакали они, погоревали, да и живут тем хлебом.
Спустя неделю или около того опять хлеба не стало. Взял мужик мерку, опять к брату пошел.
— Дай, — говорит, — братец, хлеба; того, что ты мне дал, не стало!
— Дай выколю глаз, тогда и дам мерку!
— Как же я, — говорит, — братец, буду без глаз на свете жить? Уж ты один выколол. Смилуйся, дай уже так.
— Нет, — говорит, — даром не дам. Дай выколю глаз, тогда дам еще одну мерку.
Пришлось бедняку и на это согласиться.
— На, — говорит, — выкалывай, бог с тобой!
Вот взял богатый брат нож, выколол ему и второй глаз, отсыпал ему мерку муки. Слепой взял и пошел домой. Держась кое-как за плетни, добрался он домой, приносит тот хлеб. Глянула на него жена, так и перепугалась:
— Как же ты теперь без глаз-то на свете проживешь? Мы бы как-нибудь раздобыли, а теперь…
Плачет, горемычная, и слова вымолвить не можеть. А муж и говорит:
— Не плачь, жена! Будем жить, как бог даст, не один же я на свете темный: есть много слепых, живут же люди и без глаз.
А тут скоро и того хлеба не стало, много там его разве — одна мерка, а едоков-то целая семья!
— Ну, жена, — говорит муж, — теперь к брату ходить уже не за чем. Проводи меня за село, к большому тополю, что над дорогой у перекрестка, оставь меня там на весь день, а вечером приходи и домой меня проводишь: кто будет проходить или ехать, может, и подаст кусок хлеба.
Вот отвела его жена туда, посадила под тополем, а сама назад воротилась.
И сидит бедняк… кто-то подал ему немного… А тут уже вечереть стало, а жена задержалась. Поднялся бедняк, собрался один домой возвращаться, да свернул не туда и домой не попал. Идет и идет, сам не знает куда. Вдруг слышит — лес над ним шумит. Приходится ему в лесу ночевать. Побоялся он зверя, взобрался кое-как на дерево, да и сидит там.
Вдруг около полуночи сбегается к тому месту под дубок нечистая сила, а с ними их старшой. Вот и начал старшой спрашивать, кто что сделал. Вот один и говорит:
— Я сделал такое, что брат брату глаза за две мерки ржи выколол.
— Сделал ты хорошо, а все же не так!
— А почему?
— Да если слепой потрет себе глаза той росой, что под этим деревом, то прозреет.
— А кто ж о том слышал, и кто о том знает, что надо так сделать!..
— Ну, а ты что сделал? — спрашивает старшой второго.
— А я в таком-то селе всю воду повысушил, так что и капельки нету, и носят ее туда люди за тридцать, за сорок верст. Много там людей гибнет.
— Хорошо ты сделал, да все же не так, — говорит старшой.
— А почему ж?
— Да если кто отвалит тот камень, что на крайнем огороде лежит, то и потечет из-под него вода на все село.
— О! Да кто ж о том слышал, кто ж о том знает, что надо так сделать?
— Ну, а ты что ж сделал? — спрашивает старшой у третьего.
— В таком-то королевстве есть у короля единственная дочка, так я сделал ей так, что она ослепла, и никакие лекаря ничем ей помочь не могут.
— Ты поступил хорошо, а все ж не так, — говорит старшой.
— Почему?
— Да если помазать ей глаза той росой, что под этим деревом, то она прозреет.
— О! А кто ж о том знает, кто ж о том слышал, что надо так сделать!..
А бедняк сидит себе на дереве и все слышит, что те говорят. Вот, когда разлетелись они, спустился он с дерева, помазал глаза той росой и вдруг прозрел. И раздумался: «Мне бог помог, помогу и я людям».
Вот набрал он той росы с собой в склянку, и пошел.
Идет в то село, где воды нету. А у села повстречалась ему старуха несет два ведра на коромысле. Поздоровался он и говорит:
— Дай мне, бабуся, воды напиться!
— Э-э, сыночек! Ведь несу-то я ее за тридцать верст, а пока домой доберусь, половину расхлюпаю, а семья у меня большая — без воды пропадет.
— А я, — говорит, — как приду к вам в село, дам водицы для всех.
Вот дала она ему напиться да так рада-радешеиька, поскорее в село и людям рассказала… Люди и верят и не верят, выходят ему навстречу, здороваются с ним:
— Спаси нас, добрый человек, от неминучей смерти.
— Хорошо, — говорит, — только мне помогайте! Приведите меня к вашему крайнему огороду!
Провели они его. Начал он искать, начал искать — и нашел тот камень. Как взялись все вместе — подымают камень и сдвигают его… Как ни трудно, а сдвинули! А как сдвинули, так вода из-под него и хлынула. Как пошла, как пошла, — вскоре и колодцы, и пруды, и речки — все водою наполнилось. Люди уж так обрадовались, благодарят того мужика, надавали ему и денег, и скота, и добра разного.
Сел он, да и поехал. Едет да все дорогу в то королевство расспрашивает. Долго ли, коротко ли ехал, а доехал-таки.
Приезжает во дворец королевский и людей спрашивает:
— Слышал я, что у вашего короля дочка больная, ничего с ней лекаря не поделают, а может, я бы ее вылечил.
— Э, милый, куда уж тебе! Тут такие лекаря, да и те ничем не помогут, а ты и подавно.
— А вы все-таки королю скажите!
Не хотели они, а он все настаивает. Что тут делать — сказали.
Зовет его король во дворец. Привели его к королю.
— Ты, — говорит, — можешь мою дочку вылечить?
— Могу, — отвечает.
— Если вылечишь, дам тебе все, что захочешь.
Повели мужика в покои, где королевна лежала. Помазал мужик королевне глаза росою — и прозрела она.
Уж так обрадовался король, что и не рассказать! Надавал мужику столько богатств, что тот домой их уже на лошадях повез.
А тем временем его жена бедствует и не знает, где ее муж. Думает, что уже и на свете нету. Вдруг призжает он ночью домой, стучится в окошко:
— Жена, открывай!
Услыхала она, по голосу узнала да так обрадовалась!.. Выбежала, отворила, ведет в хату, — думает, что он слепой.
— А ну, жена, зажигай свет! — говорит муж.
Зажгла она свет и как глянула на него, так руками и всплеснула: зрячий муж!
— Ой, слава тебе, господи! Да как же это с тобой, муженек, случилось, — расскажи!
— Погоди, надо сначала добро внести!
Как стали добро вносить, — куда уж теперь богатому брату до него!
Ну вот, разбогатели они, и живут себе.
А богатый брат прослышал о том и прибегает:
— Как же это так, брат, что ты и прозрел, и разбогател?
А тот не утаил и все рассказал.
— Так, мол, — говорит, — и так.
Вот и захотелось богатому брату еще больше разбогатеть. Только наступила ночь, пошел он потихоньку в лес, взобрался на дерево, да и сидит. Вдруг около полуночи слетается снова нечистая сила со старшим… Вот и разговорились:
— Что оно значит — никто ведь о том и не знал, а слепой уж брат зрячим сделался, и вода из-под камня течет, и царевна уж выздоровела? Это кто-нибудь нас, пожалуй, подслушивает. А давайте-ка его поищем!
Кинулись искать, глядь на дерево, а там богач… Как схватили они его, так на месте и разорвали.
Не хватило у Охрима сена дозимовать свою лошаденку. «Что тут делать? — думает Охрим, — пропадет лошаденка, и пойдет тогда прахом все в хозяйстве. Постой, брат, придумал, только не знаю, удастся ли. Пойду-ка я к свату Самийле, не одолжит ли он мне хоть вязанку сена, у него-то есть, уж я это наверняка знаю», — соображает Охрим. И побежал к свату Самийле.
— Здравствуйте, сват!
— Здорово. А что скажешь, сват?
— Выручайте, голубчик-сватушка, если бога в сердце имеете. Лошаденка-то подыхает, нечем дозимовать — одолжите хоть вязанку сена… пастбища еще не видать… я уж вам…
— А как сваха Хотына поживает? — перебил Самийло.
— Да дома. Так, пожалуйста ж…
— А что ж она там делает?
— Да так, то то, то се, известное дело по хозяйству… Так вся и говорю, такая беда у меня с проклятой-то лошаденкой.
— А что ж это у вас, сват, нос, как пампушка сделался, а еще и поцарапан? Видно, где-то, гм, того!.. — опять перебил Самийло.
— Да то… то потом, сват, о том после поговорим. Сперва про сено, а то вот, говорю…
— Так чего ж это вы, — говорит, — пришли ко мне, сват?
— Да сена ж, говорю… Лошаденка с ног валится, а дозимовать и немного-то остается, с неделю еще, — хоть пропадай, а нечем. Дайте, будьте милостивы, в долг, или я вам за это отработаю… хотя бы вязанку.
— Э, сват, уж это никак! Я думал, чего вы хотите… Тут и себе как кот наплакал: не дам, сват, не дам, — говорит Самийло.
